- При чем здесь "Уоррендер Ловит"! Это совсем другое дело. Он был зло в чистом виде.
- Они все были там и ждали его приезда, - сказала Дотти.
Я выставила Дотти.
Сюжет "Уоррендера Ловита" и вправду был убедительным. То, что я в нем описала, хотя и отличалось от действительности, но могло произойти. Мой "Уоррендер Ловит" был убедительным, и я решила, что его первая глава, которая не давала мне покоя в домике Уолли, вполне сойдет в ее существующем виде.
На другой день в десять утра я позвонила мисс Фишер на Халлам-стрит. По ее словам, Эдвина мужественно перенесла страшное известие. У нее был врач. Все в порядке, Эдвина ведет себя очень спокойно.
После похорон ко мне подошла Берил Тимс и сказала так, чтобы услышала Эдвина:
- Вам придется как-то договариваться с леди Эдвиной. Собственность сэра Квентина отходит к ней, а акта на имущество в мою пользу нет.
- Эдвина, - сказала я, - миссис Тимс пришла выразить свои соболезнования.
- Я заметила ее присутствие, - сказала Эдвина.
И я покатила ее восвояси - прямую, в ее блестящем черном платье. Меня потрясло, что Берил Тимс выразилась почти теми же словами, что моя Шарлотта на похоронах Уоррендера.
От похорон и до того дня в конце июня, когда я сидела на кладбище и писала стихотворение, Дотти, не скупясь, выкладывала мне все новости о членах распавшегося "Общества".
- Мы хотели бы знать, - сказала Дотти, - о судьбе биографий. Им так и не довелось их прочесть.
- Эдвина уничтожила биографии.
- А она имела право?
- Полагаю, имела.
- Не ты ей случаем подсказала?
- Нет, она просто сообщила мне, что велела мисс Фишер уничтожить бумаги. Ничего интересного, да и негде их было хранить.
- Бедная Берил Тимс. Он обещал распорядиться имуществом в ее пользу. Ты знаешь, что Эрик Финдли вернулся к жене?
- Я не знала, что он от нее уходил.
- Ну, Флёр, он же бросил ее ради тебя. Так в его биографии. Ты, Флёр, состояла с ним в связи. Я своими глазами видела все это написанным черным по белому. Сэр Квентин мне показывал.
- Почерк был его?
- Нет, то есть, конечно, писал сэр Квентин, но с его слов. Под диктовку сэра Эрика.
- Так это ложь. Он все выдумал.
- Не исключено, - сказала Дотти, - что это и ложь. Хотя…
- Выметайся.
И далее в том же духе. Мэйзи Янг переболела нервным расстройством - за те несколько недель, что прошли между похоронами и моим памятным днем на кладбище. Клотильда дю Луаре отбыла во Францию и поселилась в каком-то монастыре - обрести свою, по ее мнению, утраченную душу. Дотти часто встречалась с отцом Дилени - он с радостью водил ее на состязания по борьбе и по-прежнему принимал "Декседрин". Миссис Уилкс возвратилась в семью, но каждый день ходила на могилу к сэру Квентину духовно с ним пообщаться. Я спросила у Дотти, ходит ли кто на могилу "Гвардейца"; Дотти ответила:
- Ну, знаешь ли, самоубийство - смертный грех. Напрасно ее похоронили как христианку.
Весь тот июнь я часто видалась с Эдвиной. И с Уолли тоже. Он хотел провести со мной в Марлоу еще один конец недели, на этот раз повеселее, но по субботам и воскресеньям мне приходилось работать - писать рецензии и новый роман. Я знала, что скоро устроюсь на место с полной рабочей неделей.
Итак, я поговорила с полисменом на кенсингтонском кладбище, и наступила суббота, первое июля. В этот день для меня началась новая жизнь. Пришло письмо из великого и славного издательства "Триада", старой фирмы, специализирующейся на выпуске высококачественной литературы. Письмо было очень простое:
"Уважаемая мисс Тэлбот!
Мы были бы Вам признательны, если б Вы с нами связались и сообщили, в какой из ближайших дней Вы могли бы зайти в издательство.
Искренне Ваша
Цинтия Самервилл,
Издательство "Триада".
В свое время Эдвина упоминала про Самервиллов из "Триады" - она была знакома с их двоюродным дедушкой. По ее мнению, я могла бы получить у них работу. Сразу же вспомнилось, что и Солли говорил:
- Ты могла бы устроиться в "Триаду".
Я решила, что кто-то из них порекомендовал меня издательству, и на другой день проверила оба варианта. В то воскресенье мы не стали вывозить Эдвину на прогулку. Кажется, шел дождь. Мы пили чай на Халлам-стрит. К этому времени Эдвина увеличила штат прислуги за счет представительного, крепкого малого, вдовца по фамилии Румпелл; до войны он служил дворецким в шикарном особняке, а в армии сделался старшиной. Он так ловко управлялся с карточками, что Эдвина могла задавать нам роскошные чаепития.
- Нет, с "Триадой" я не говорил, - сказал Солли, переворачивая письмо, словно в нем содержался тайный шифр. Эдвина, похоже, также ничего об этом не знала.
- Может, это по поводу вашей книжки, мисс Флёр, - заметил Румпелл, который стал здесь своим человеком. Более того, если верить Дотти, он "весьма сблизился" с мисс Фишер, и они на пару успешно "доят" Эдвину - это если верить Дотти, но, на мой взгляд, это не имело значения, поскольку с ними за Эдвиной был обеспечен прекрасный уход. Румпелл взял письмо. - Сдается мне, они хотят вашу книгу. Видите, они пишут "признательны". Обратно же, если вы ищете место, то хозяева никогда не бывают "признательны", это вы им признательны. Видите, вот здесь так и написано: "Мы были бы Вам признательны, если б Вы…"
- Господи боже ты мой, - сказал Солли, - я же посылал им "Уоррендера Ловита" четыре или пять недель тому назад. Совсем из головы вылетело.
- Надеюсь, им достанет признательности, - прокрякала Эдвина.
До конца чаепития Солли рассказывал нам о троице из "Триады" - сестре и двух братьях, всегда и во всем действовавших в полном согласии.
- Но особых надежд не питай, - сказал Солли. - Может, речь пойдет всего лишь о месте. Они могли прослышать, что ты ищешь работу, и у них как раз оказалось свободное место.
- Что ж, и это было бы кстати, - сказала я.
Речь пошла не о месте. Речь пошла об "Уоррендере Ловите".
Знаменитая троица сидела в ряд за письменным столом - Леопольд, Цинтия и Клод Самервиллы собственной персоной, арбитры хорошего вкуса и belles-lettres. У них, думаю, была одна душа на троих. Одинаковые скорбные серо-зеленые глаза, очень похожие продолговатые овальные лица. Самый младший, Леопольд, - ему было тридцать с небольшим - имел привычку слегка подпрыгивать на стуле, когда высказывался на волнующую его тему. Цинтия сидела совершенно неподвижно, сложив на столе руки. На ней было серо-зеленое платье - в тон трем парам Самервилловых глаз - с широкими, на средневековый лад, рукавами. У старшего, Клода, начинала пробиваться седина. На долю Клода выпало обсуждать со мной деловую сторону; он делал это голосом, исполненным столь извиняющихся и робких сожалений, что было бы чистейшей жестокостью выяснять или обговаривать с ним условия договора, который, как я с ликованием заметила, лежал перед ним наготове.
Их длинный письменный стол сиял сплошной гладью - никаких пресс-папье, ручек, чернильниц, корзинок "Вх." и "Исх.". Только мой "Уоррендер Ловит" перед Цинтией, папка с отзывами рецензентов - перед Леопольдом и договор - перед Клодом. Они словно позировали для группового портрета. Все было на месте, не хватало лишь Brandenburg Concerto на заднем плане. Но я уверена, что продуманность их поз была только кажущейся. В "Триаде" до известной степени и вправду прибегали к постановочным эффектам, но, наблюдая на протяжении ряда лет, я установила, что в основе их коллективного образа на публику лежала чистейшей воды интуиция, если не гениальность.
Они поднялись, чтобы поздороваться со мной, и снова уселись, а Леопольд при этом слегка подпрыгнул.
- Мы были бы рады опубликовать ваш роман, - сказала Цинтия. Сестра и братья в унисон улыбнулись - не широко, но благожелательно.
В ту минуту я едва ли поверила б, расскажи мне кто, что Цинтия держит в любовниках грузчика с Ковент-Гарденского рынка, Леопольд увивается за капельмейстером, а Клод успел жениться на богатой американской вдове, у которой было четверо детей от первого брака и двое - от него. Мне казалось, "Триада" возникла из ничего и, стоит мне уйти, в ничто же и возвратится.
Леопольд, похлопав по папке с рецензиями, заверил, что царящий в них разнобой возбуждает со стороны издательства самый острый интерес. Он подпрыгнул на стуле и заявил:
- У одних рецензентов роман вызвал отвращение, а другие пришли в восторг.
- Поэтому мы считаем, что у него будет небольшой круг преданных читателей, - сказала Цинтия.
- Его опубликование, разумеется, ничего нам не даст в коммерческом плане, - добавил Клод.
- Общее мнение таково, - сказал Леопольд, - что, хотя злокозненность Уоррендера несколько сгущена, вы подняли общечеловеческую тему. (Подскок.)
Я сказала, что, по-моему, люди вроде Уоррендера Ловита могут существовать в действительности.
Все трое единодушно со мной согласились. Я была уверена, что среди тех, у кого книга вызвала отвращение, находились Тео и Одри Клермонты, которые от случая к случаю рецензировали для "Триады"; спустя много лет я выяснила, что избыток рвения, с каким они пытались похоронить "Уоррендера Ловита", в конечном счете как раз и склонил "Триаду" в пользу романа.