"Не беспокоить" - завораживающе забавная пародия на готическую литературу, где использованы все штампы классического "романа ужасов" - запертые двери, мрачная тайна, довлеющая над знатным семейством, безумие и преступление...
Мюриэл Спарк
Не беспокоить
От переводчика
Русскому читателю повезло с Мюриэл Спарк (как не со всеми современными классиками). Переводили ее щедро, и лишь маленькая часть осталась "неохваченной". Кое-кого, однако, удивит выбор этой вещицы, когда не переведены еще столь монументальные, серьезные, идейные романы, как "Единственная проблема" и даже "Ворота Мандельбаума" - книга, которую особенно ценят знатоки, и с ними не поспоришь.
Но на недалекий (слишком близкий, ощупывающий) взгляд переводчика, в том значительном романе с размашистым сюжетом, с размышлениями о вере, об истине, об искуплении, Спарк играет все-таки, пожалуй, на поле Грэма Грина, где он, рискну предположить, даст ей хоть и не сто, но несколько очков вперед.
Представляемый же на суд читателя роман - из тех, что могла написать только Спарк, и никто другой: эта резвая жуть, мелочно-проницательная нелепица, зримость и невероятность, элементарность, сплетенная с заумью, абсурд, непредставимый и просящийся на сцену, отвлеченное и, вместе с тем, осязаемое слово, небрежно-примитивный и сказочно-закрученный сюжет, весь этот бред, замешенный, увы, на правде, - такое могло родиться только в голове у Мюриэл Спарк (это и есть ее брэнд, как по испорченности хочется сказать). Именно в таких ее гротесках несравнимо отразился холодный XX век, который так долго она наблюдала.
В этом году (2011) ей исполнилось бы девяносто. Она себя считала по преимуществу поэтом.
И эта беспощадно едкая проза парадоксальным образом ничуть такой самооценке автора не противоречит.
И напрасно стали бы мы пытаться до конца растолковать, расшифровать ее замысел, "рассказать своими словами".
В автобиографических заметках Мюриэл Спарк ("Curriculum vitae", перевод в "ИЛ" 2007, №11114) есть слова:
"Любая книга, которая стремится быть хорошей, стремится стать стихами".
Лучше не скажешь.
I
Остальные слуги смолкают, когда входит Листер.
- Их жизнь, - говорит Листер, - туман терзаний, их смерть - клубок страданий. Это строки из "Герцогини Амальфи" Джона Уэбстера, старинного нашего драматурга.
- Когда мы говорим: что-то не является невозможным, это ведь не то же, что сказать: это является возможным, - говорит Элинор, которая, хоть и моложе Листера, приходится ему теткой. Она разоблачается, придя с улицы. - Лишь формально - все, что не невозможно, уже возможно.
- Мы не о возможностях сейчас толкуем, - отрезает Листер. - Речь идет о фактах. Сейчас не время для беспредметных словопрений.
- О свершившихся фактах, - подтверждает Пабло, мальчик на побегушках.
Элинор вешает на вешалку зимнее пальто.
- Шум поднимется на всю Женеву, - говорит она.
- А как же он, на чердаке? - говорит Элоиз, самая юная служанка, сложив руки на круглом животе. Живот сам по себе ходит ходуном. - Как он, на чердаке? - говорит она. - Мы его, что ли, выпустим?
Элинор оглядывает ее живот.
- Лучше бы ты не возникала, когда будут журналисты, - говорит она. - И дался тебе он, на чердаке. Тебя расспрашивать начнут, дознаваться.
- Ой, - Элоиз гладит свой живот, - шевелится! Сейчас упаду без памяти. - Однако же она стоит, высокая, безмятежная, без памяти не падает и смотрит в окно людской.
- Он, в сущности, был благороднейший человек. Это был исключительный сюрприз для всей Женевы.
- Будет сюрприз, - поправляет Элинор.
- Зачем вдаваться в тонкости различий между прошедшим, будущим и настоящим глагольным временем, - замечает Листер. - Я вот с нетерпением жду известий из сторожки. Пора бы им приехать. Следите в окно. - Беременной он говорит: - Багаж весь вынесла?
- Пабло чемоданы сложил уже. - Элоиз поводит глазом на Пабло, при этом слегка поворачивая корпус.
- Не лишено резона, - говорит Листер.
- Пабло отец ребенка, - объявляет Элоиз, оглаживая живот, дрожащий у нее под фартуком.
- Я не могу с полной уверенностью это утверждать, - говорит Листер, - как, впрочем, и ты тоже.
- Ну только уж не барон, - говорит Элоиз.
- Нет, не барон, - согласен Листер.
- Не барон, определенно, - поддерживает Элинор.
- Бедный покойничек-барон, - вздыхает Элоиз.
- Вот именно, - скрепляет Листер. - Скоро он объявится. На "бьюике", я полагаю.
Элинор надевает фартук.
- Где мой морковный сок? Пойди спроси мсье Кловиса про мой морковный сок. С тех пор как я стала употреблять морковный сок, у меня заметно улучшилось зрение.
- Кловис занят своим контрактом, - говорит Листер. - Проволынил до последнего. Я-то свой уж больше месяца как заключил со "Штерном" и "Пари-матч". Придется, естественно, еще с киношниками кое-что утрясти, но главное - не суетиться. Усвойте: не суетимся и продаем тому, кто больше даст.
Кловис раздраженно поднимает взгляд от бумаг:
- Франция, Германия, Италия - все много предлагают. Но английский, учтите, - самый перспективный, доходнейший язык. Вот в этом пункте нам следует договориться. - И он возвращается к работе с документами.
- Мсье Кловис, конечно, приготовит еду сегодня, правда? - говорит Элинор. Она в дверях, идет на кухню. - Кловис! - кричит она. - Вы же не забудете про мой морковный сок?
- Тише вы! - шипит Кловис. - Я читаю мелкий шрифт. В мелком шрифте контракта самая соль. Сами себе готовьте свой паршивый морковный сок. Морковь в ящике для овощей, блендер у вас под носом. Все сегодня сами себе ужин готовить будете.
- Ну а они - они-то как же?
- Им ужин не потребуется.
Листер стоит в дверях и наблюдает, как его юная тетка роется в ящике для овощей и, выискав несколько морковок, брезгливо их ощупывает.
- Ужина им боле не вкушать, - говорит Листер, - отныне и вовеки.
- Морковки мягкие, - ворчит Элинор. - Элоиз толком купить не умеет. Ей не место в доме такого стиля.
- А бедняжка баронесса ее любила, - замечает Кловис, отвлекшись от изучения мелкого шрифта в своих документах. - Бедняжка баронесса ничего плохого не видела в Элоиз.
- А я? Разве я вижу в Элоиз что-то плохое? - говорит Элинор. - Я отмечаю, всего-навсего, что она не умеет покупать морковку, и больше ничего.
Элоиз подходит к ним, тоже останавливается в дверях кухни.
- Шевелится! - сообщает она Кловису.
- Ну, уж это явно не ко мне, - говорит повар.
- И не ко мне тоже, Элоиз, - веско объявляет Листер. - Ибо всякий раз при общении с тобой я принимал меры предосторожности.
- Это Пабло, - говорит она. - Ей-богу, Пабло. Он отец ребенка.
- Существует, однако, вероятность, что это кто-то из гостей, - замечает Листер.
Кловис поднимает взгляд от разложенных на кухонном столе бумаг.
- Никогда эти гости не имели Элоиз. Никогда.
- Ну может, и попадался один-другой, - задумчиво прикидывает Элоиз. - Но с Пабло-то с утра до ночи бывало, когда он в настроении. Аж после завтрака. - Она глядит на свой живот, будто рентгеновым лучом определяя, кто отец ребенка. - Кое-кто из гостей был, конечно, - она говорит, - прямо скажу, был кое-кто из гостей, когда я залетела. То ли барона гостей, то ли баронессы.
- Нам сегодня ночью надо обсудить серьезные дела, девушка, так что помолчи, - говорит повар. - Много чего надо обсудить, а еще больше сделать. Всенощное бдение, буквально. Там никто еще не прибыл?
- Элинор, уж ты смотри в окно, - приказывает Листер тетушке. - Мало ли, да кто угодно в любой момент может оставить машину на дороге и проникнуть в дом. Они там в сторожке и не чешутся.
Элинор тянет шею к окну, по-прежнему брезгливо щупая морковку.
- Вон Адриан идет. Адриан идет по въезду. Адриан, подумаешь, дело большое. Морковки не годятся никуда. Кошмарные морковки.
В тылу дома слышен скрип шагов. Входит Адриан, подручный повара, с портфелем под мышкой.
- Сундук мой вынесла? - спрашивает он у Элоиз.
- Чересчур тяжелый, а я в интересном положении.
- Тогда Пабло скажи, пусть несет, живо. Мне пора укладываться.
- А как насчет него, на чердаке? - спрашивает Элоиз. - Лучше бы ему отнести его ужин, а то он такое нам устроит, или приступ у него начнется.
- Разумеется, свой ужин он получит. Но пока не время.
- А вдруг барон потребует обедать?
- Разумеется, он рассчитывал на свой обед, - говорит Листер. - Однако дело обернулось так, что он до него не дожил. Скоро он явится.
- Возможен неожиданный оборот событий, - замечает Элинор.
- Разумеется, суждено было произойти чему-то неожиданному, - вздыхает Листер. - Но что сделано, того не удастся миновать, и будущее должно было свершиться. Мои мемуары вплоть до похорон, собственно, более или менее окончены. От нас, можно сказать, ничто уже не зависит. Я полагаю, что некое событие произойдет в три часа пополуночи, так что приготовьтесь бодрствовать.
- А по-моему, все случится в шесть утра, на самом-самом рассвете, - говорит Элоиз.
- Очень возможно, ты и права, - говорит Листер. - У женщин в твоем положении чрезвычайно обостряется интуиция.