В церкви, у левого клироса, стоят две барышни, небогатые прихожанки. Я убежден, что до моего появления они молились усердно, но как увидали меня, так и начали модничать. Мне всегда несколько грустно видеть их у прихода. Зачем они не ходят в просто причесанных волосах, а как-нибудь всегда их взобьют? Зачем они носят эти собственного рукоделья шляпы из полинялой шелковой материи с полинялыми лентами? Зачем так безбожно крахмалят свои кисейные платья и, наконец, зачем, по преимуществу старшая, произносят все в нос? Я подозреваю, что, говоря таким образом, она воображает, что говорит по-французски.
После обедни я хотел было пройтись по ярмарке, но меня остановила проживающая в селе немолодая тоже девица из духовного звания, по имени Арина Семеновна, девица большая краснобайка и очень неглупая.
– Позвольте, батюшка Алексей Феофилактыч, – начала она, – просить вас осчастливить меня вашим посещением. Я еще пользовалась милостями вашего папеньки, маменьки; по доброте своей и великодушию, они никогда не брезговали посещать мою сиротскую хижину. Слух тоже, батюшка, и про вас идет, что вы в папеньку – негордые.
– С большим удовольствием, сударыня; но меня звал отец Николай; чтоб мне туда не опоздать, – сказал я.
– Отец Николай, батюшка, долго еще изволят пробыть в церкви, так как теперича простой народ молебны будет служить, а вы по крайности тем временем чайку или кофейку у меня откушаете. Богато-небогато, сударь, живу, а все на прием таких дорогих гостей имею.
– Очень хорошо, сударыня, извольте.
– Не знаю, как и благодарить за ваши милости, – сказала мне с поклоном Арина Семеновна и отнеслась к идущим за мной двум барышням: – Нимфодора Михайловна, Минодора Михайловна, позвольте и вас просить к себе на чашку чаю: я у вас частая гостья, гощу-гощу и стыда не знаю, а вас в своем доме давно не имела счастия видеть.
– О нет, вы этого не можете сказать: мы у вас тоже частые гости! – произнесла совершенно в нос старшая сестра, Нимфодора.
– Кабы еще чаще, еще бы я была больше осчастливлена, – сказала Арина Семеновна.
Все мы таким образом пошли к ней. Я видел, что барышням очень хочется заговорить со мной, но я, признаюсь, побаивался этого.
– Как здоровье вашей супруги? – сказала наконец младшая, Минодора, говорившая меньше в нос, но зато, судя по выражению лица, должно быть, более желчная, чем старшая.
Впрочем, обе они, как уже немолодые девицы, были немного злы и на меня, как я слышал, питали большую претензию за то, что я не знакомился с ними. Предчувствуя, что вопрос этот был сделан с ядовитой целью, я поспешил отвечать:
– Слава богу, здорова, и мы с ней все сбираемся к вам.
Что-то вроде улыбки пробежало по губам обеих барышень.
– И скоро исполните ваше обещание? – сказала старшая, Нимфодора, еще более в нос.
– На той неделе непременно, непременно, – опять поспешил я отвечать.
– Очень приятно, конечно, будет нам видеть вас у себя, хоть, может быть, вам будет у нас и скучно, – ядовито заметила младшая, Минодора; но потом, как бы желая смягчить это замечание, прибавила: – Мы хоть не имели еще удовольствия видеть вашу супругу, но уж очень много слышали о них лестного.
– А я, матушка, счастливее вас: имела честь видеть супругу Алексея Феофилактыча и вот при них скажу, не показалась она мне: старая, беззубая, нехорошая…
– О нет, вы шутите! – произнесла старшая, Нимфодора, в нос.
Арина Семеновна лукаво засмеялась.
– Неужели, матушка, вправду говорю? – отвечала она. – Красавица, писаной красоты дама. Вот вы, барышни, больно у нас хорошие, а она, пожалуй, лучше вас.
В такого рода разговорах мы шли, и я заметил, что если младшая, Минодора, язвила смертных больше словом, то старшая уничтожала их презрительным и гордым видом, особенно кланявшихся нам мужиков и баб.
Когда мы пришли к Арине Семеновне, она, конечно, захлопотала о приготовлении угощения нам. У нее, впрочем, были уж в гостях две попадьи и дьяконица, которые нам церемонно поклонились. Барышни, чтоб не уронить своего достоинства, сели на диван, а я, признаться, чтоб избегнуть разговора с ними, нарочно поместился у окна: но вдруг, к ужасу моему, старшая, Нимфодора, встала и села около меня.
– Что вы теперь сочиняете? – сказала она с улыбкою и слегка наклоняя голову.
Вопрос этот обыкновенно и при других обстоятельствах и от других людей всегда меня конфузит.
– Нет, я теперь ничего не сочиняю, – отвечал я, потупившись.
– В деревенском уединении, я думаю, так приятно сочинять, – продолжала пытать меня Нимфодора, устремив прямо мне в лицо пристальный взгляд.
– Да; но я занимаюсь больше хозяйством, – отвечал я, чтоб что-нибудь сказать ей.
– О, так вы и хозяин хороший! Как приятно это слышать! – воскликнула Нимфодора.
Почему это ей приятно слышать – не понимаю.
– Я недавно читала, не помню чье, сочиненье, "Вечный Жид" называется: как прелестно и бесподобно написано! – продолжала моя мучительница.
"Что ж это такое?" – думал я, не зная, что с собой делать и куда глядеть.
– Нынче, так это грустно, – снова продолжала Нимфодора, не спуская с меня пристального взгляда, – мы не имеем где книг доставать. Когда здесь жил, в деревне, Рафаил Михайлыч, с которым мы были очень хорошо знакомы и почти каждый день видались и всегда у них брали книги. Тут я у них читала и ваше сочинение, "Тюфяк" называется – как смешно написано.
Я начинал приходить в совершенное ожесточение. Чтоб спасти себя хоть как-нибудь от дальнейших разговоров с Нимфодорой, я высунул голову в окно и стал будто бы с большим вниманием глядеть на толпящийся тут и там народ. Из толпы, окружающей кабак, вышел Пузич с Козыревым; оба они успели, видно, порядочно выпить. Я еще прежде слышал, что Пузич подрядился у Фомкиной госпожи строить новый флигель, и у них, вероятно, были поэтому слитки. Пузич, увидев меня, остановился и поклонился, а Козырев, нахмуренный и мрачный, немного пошатываясь и засунув руки в карманы плисовых шаровар, прошел было сначала мимо, но потом тоже остановился и, продолжая смотреть на все исподлобья, стал поджидать товарища.
– Ваше высокоблагородие, позвольте с вами компанию иметь, – проговорил Пузич пьяным голосом.
– Нет, братец, в другое уж время, – сказал я, показывая ему рукой, чтоб он отправлялся, куда шел.
– Барин!.. Писемский!.. Господин! Позвольте с вами компанию иметь! – прокричал Пузич на всю уж улицу, так что Арина Семеновна, как хозяйка, обеспокоилась этим и подошла к окну.
– Нехорошо, нехорошо, Пузич, – сказала она, – мужик вы хороший, богатый, а беспокоите господ. Ступайте, ступайте!
– Арина Семеновна, позвольте компанию иметь! – воскликнул опять Пузич. – Ежели теперича барину, господину Писемскому, деньги теперича нужны – сейчас! Позови только Пузича: "Пузич, дай мне, братец, денег, тысячу целковых" – значит, сейчас, ваше высокопривосходительство. Что мне деньги! Денег у меня много. Мне барин, господин Писемский, его привосходительство, значит, отдал теперича все деньги сполна, и я благодарю, должон благодарить. Теперича господин Писемский мне скажет: "Подай мне, Пузич, деньги назад!" – "Изволь, бери…" Позвольте, ваше привосходительство, компанию мне с вами иметь?..
В это время вышел из-за угла Матюшка, что-то с несвойственным ему печальным лицом, и робко подошел к Пузичу.
– Дядюшка, дай два рублика-та, – пробормотал он.
Физиономия Пузича в минуту изменилась: из глупо подлой она сделалась строгой.
– Какие твои два рубли? – сказал он, обернувшись к Матюшке лицом и уставив руки в бока.
– Мамонька наказывала серп купить, жать нечем, – проговорил тот.
– Какие твои деньги у меня? За какие услуги? Говори! Ежели теперича ты пришел у меня денег просить, как ты смеешь передо мной и господином в шапке стоять? Тебе было сказано, на носу зарублено, чтоб ты не смел перед господами в шапке стоять, – проговорил Пузич и сшиб с Матюшки шапку.
Тот только посмотрел на него.
– Что дерешься? И на тебе шапка не притаченная, – проговорил он, поднимая шапку.
– Молчать! Поговори еще у меня! – продолжал Пузич. – Когда, значит, подрядчик с тобой разговаривает, какой разговор ты можешь иметь!
– Пузич, идемте, – проговорил октавой Козырев, которому уж, видно, наскучило ждать.
– Идем, идем, Флегонт Матвеич, – отвечал Пузич, – дураков, значит, надо учить, ваше привосходительство, коли они неумны, – отнесся он ко мне и, очень довольный, что удалось ему перед всем народом покуражиться над Матюшкой, пошел с Козыревым опять, кажется, в кабак.
Бедняга Матюшка издали последовал за ним.
– Что? Тебя не рассчитывает подрядчик? – спросил я его.
– То-то-тка, все вот жилит да дерется еще, – отвечал он, уходя.