- Да здравствует король! - поравнявшись с аптекой, заорал юнец демонстрант, этакий строгий педант по части туалета: белые гетры, трость с золотым набалдашником, тоненькие ниточки бакенбардов и монокль; он в упор глядел на толстяка, стоявшего рядом с Эгето, потом подошел к нему вплотную. Толстяк беспокойно задвигался, переступил с ноги на ногу и изобразил на своей физиономии какое-то подобие ухмылки.
- Да здравствует король, - побелев как мел, выдавил он из себя после минутной душевной борьбы.
- Заткнись! - рявкнул молодчик с моноклем. - Христопродавцам приветствовать не положено.
Еще мгновение он сверлил толстяка колючим взглядом, пока тот наконец не опустил глаза; тогда юнец отошел от него и, не желая отстать, поспешил за своими сподвижниками.
- Ступайте же с ними! - против воли громко вырвалось вдруг у Эгето.
Толстяк из кафе не смел поднять глаз. И больше не сопел. Он весь как-то обмяк.
"Наверно, какой-нибудь красный, - подумал он, имея в виду Эгето, - а я тут…"
Он сделал попытку напустить на себя добродушный вид, мучительно размышляя о том, предложить или не предлагать этому незнакомцу сигару. У него даже ладони вспотели от напряжения.
"Не стоит вступать в разговоры в нынешние времена, - решил он наконец. - Да еще такому, как я, банковскому служащему в отставке".
Он тяжело вздохнул и понуро побрел назад в кафе.
- Да здравствует Красная милиция! - зычно крикнул какой-то парнишка и тут же пустился наутек.
Господин, стоявший поблизости, двинулся вслед за ним; Эгето, как бы совершенно случайно, загородил ему дорогу.
- Не откажите в любезности, сударь, сказать, который час? - спросил он с отменной учтивостью.
Парнишка тем временем уже завернул за угол, шлепая по асфальту босыми ступнями. В том же направлении шествовал розовощекий священник.
- Славься, Иисусе, - прошамкала, завидев священника, повязанная платком старуха.
На панели перед полицейским управлением собралась толпа блюстителей порядка. Офицеры переговаривались друг с другом. Мимо Липотварошского казино брел молодой человек - инвалид, страдающий нервным тиком; у инвалида дергалось все: голова, руки, ноги. Дядюшка Мориц, старик рассыльный в красной шапке, смотрел ему вслед и качал головой.
- Эй, пошевеливайся, старик! - уже второй раз кричал рассыльному с противоположного угла нетерпеливый господин, стоявший у здания, в котором разместилось управление военных поставок. - Тебе, может, кажется, что у нас все еще диктатура пролетариата? - добавил он.
В воздухе плыл воскресный малиновый звон колоколов базилики.
Тяжелые дубовые ворота дома номер восемь по улице Надор были вытесаны еще в сороковых годах прошлого столетия, как раз после катастрофического наводнения, и время так протравило их, что они сделались совершенно черными. Налево от ворот помещался известный галантерейный магазин Зигфрида Брахфельда, сверкавшие некогда витрины и двери которого теперь были заколочены досками; справа расположилось заведение с примитивной вывеской из жести, гласившей: "Кофейня вд. Болдижар Фюшпёк". Штора на двери кофейни была спущена. В сводчатой подворотне, где входящего тотчас обдавало пронизывающим холодом, по правую сторону была дверь, выкрашенная в серый цвет и обитая листами жести. В эту дверь, предварительно постучав, и вошел Эгето.
- Доброе утро, - сказал он, останавливаясь в сумрачной кухне кофейни у холодильника.
Ему никто не ответил. Но тут же из мрака выступила полная шатенка с белоснежными зубами.
- Фери! - воскликнула женщина с изумлением. Затем подошла к двери и проверила, плотно ли она прикрыта. - Тебя уже разыскивают?
- Почему? - не ответив на вопрос, в свою очередь спросил Эгето. - Почему меня должны разыскивать, тетушка Йолан?
Глаза его после желтого солнечного света с трудом привыкали к сумраку, царившему в кухне.
- Когда ты ел в последний раз?
Эгето пожал плечами.
Женщина, которую он называл тетушкой Йолан, хотя она была старше его всего лишь на несколько лет, сняла с плиты небольшую кастрюлю, поставила перед Эгето кружку и положила большой ломоть домашнего хлеба. Все это она проделала с молниеносной быстротой.
- Я поел, - сказал Эгето и стал не спеша прихлебывать горячее молоко. Откусил хлеб. - Где вы достали молоко? - Он сделал слабую попытку улыбнуться.
В просторной кухне со сводчатым потолком ярко пылал в плите огонь, весело потрескивали дрова. Холодильник стоял у занавешенного окна, выходившего на внешний двор. На широкой полке, висевшей напротив, в строгом порядке выстроились чашки, тарелки, стаканы, начищенные до блеска подносы, ложечки для кофе и чайные ситечки. Через застекленную дверь, ведущую в зал, не проникал ни единый луч света. В зале, облицованном светлым полированным деревом, шторы были спущены и в непроницаемом мраке едва различались шесть мраморных столиков и стулья да еще пустая стеклянная полка - живое воспоминание о заполнявших ее некогда яствах.
- Ну что ты хорохоришься! - сказала тетушка Йолан. - Я же знаю, что творится в В.
- Что? - Голос Эгето звучал чуть хрипло.
- Там контрреволюция, - сказала тетушка Йолан. - И не только там… - Она уселась на табурет. - Ах, как у меня ноют колени, - простонала она.
Эгето поставил кружку. Он чувствовал смертельную усталость.
- Очень больно? - спросил он каким-то отсутствующим тоном. И вдруг взорвался: -А Красная милиция? - Он скрипнул зубами.
- Мне бы надо грязевую ванну! - помолчав, сказала тетушка Йолан.
Она поднялась, взяла с полки спичечный коробок, чиркнула спичкой и зажгла газовый светильник. Глаза ее в голубоватом свете пламени показались Эгето совершенно сухими.
- Ну что ты мелешь! - проговорила она. - В кофейню со вчерашнего дня ходят пить суррогатный кофе шпики.
- Двадцать пять тысяч солдат Красной милиции, - сказал он упрямо. - Где они?
- Красную милицию сегодня утром распустили. Начальник полиции Диц… Его назначил Пейер.
- Ложь! - крикнул Эгето.
- Хочешь, позову шпика? - медленно проговорила тетушка Йолан. - Пускай он тебе расскажет.
Эгето взял ее за руку.
- Я сейчас уйду, - сказал он.
Он допил молоко, проглотил последний кусок хлеба. Слышно было его тяжелое дыхание.
- Тебя прикончат прямо на улице… - сказала тетушка Йолан. - Лучше тебе переждать здесь. Несколько дней. Наверху, в квартире…
- Я должен идти…
После короткой паузы тетушка Йолан сказала:
- Сегодня на рассвете в В. разгромили рабочий клуб…
Эгето не выдержал - он ударил кулаком по обитому жестью кухонному столу.
- Товарищи… - Голос его едва заметно дрогнул.
- …был бой, белые стреляли даже из пулемета… Трое товарищей погибли. Тридцать увели на улицу Вашут. Полчаса назад я запирала кофейню. Тогда и узнала. От нового клиента. Он инспектор сыска, его зовут Ковач.
Тетушка Йолан вновь грузно опустилась на табурет.
- Ах, колени…
- Спасибо за молоко. - Эгето стоял уже в дверях.
- Иди, - сказала тетушка Йолан, растирая колени и едва удерживаясь от слез. - Будь осторожен…
- Возможно, я еще загляну, - сказал Эгето, закрывая за собой дверь.
Она кивнула, затем долго смотрела на дверь, освещенную голубоватым пламенем газового светильника.
Эгето вышел на улицу Надор, залитую желтым солнечным светом.
Перед полицейским управлением улица буквально кишела людьми; полицейские, офицеры и штатские сновали во все стороны; два офицера привезли в пролетке мужчину; лицо его было в кровоподтеках, руки связаны ремнем. Приведенного ввели в ворота. На всех троих угрюмо взирали полицейские.
- Сейчас поддадут ему жару, поганцу, - подмигивая, сказал один полицейский.
Через Цепной мост Ференц Эгето перешел в Буду, и было ровно десять часов, когда он, прождав согласно уговору несколько минут, вошел в кафе "Ланцхид" на углу улицы Фё. В зале, имеющем форму буквы L, он огляделся: зал был почти пуст, лишь у окна, выходящего на улицу Фё, рядом со столиком, на котором стоял поднос с кувшином свежей воды, сидели два старика и играли в шахматы. Как видно, и здесь ему придется тщетно дожидаться Тота. Уж не стряслось ли со стариком беды?
Официант окинул Эгето с головы до пят оценивающим взглядом и что-то проворчал себе под нос - клиент ему, без сомнения, не понравился: он был небрит, одет в китель и без шляпы, в то время как завсегдатаи кафе, будайские господа, были чрезвычайно элегантны в это ясное летнее воскресенье. Заказ он все-таки принял, зато долго не приносил его, а когда принес наконец суррогатный кофе, подслащенный сахарином, то со звоном поставил чашку на стол и небрежно подтолкнул к новому гостю. Тот не проронил ни звука. Официант сунул салфетку под мышку, отошел к кассе и оттуда искоса поглядывал на Эгето.
В это время в кафе вошел старичок в бедном, потертом костюме; еще на пороге он стянул с головы свой изношенный котелок, показав при этом на левом локте заплату, слегка отличавшуюся по цвету от пиджака. Старичок робко огляделся и засеменил к столику по соседству с Эгето, затем достал пестрый носовой платок и заботливо смахнул со стула пыль; он уже совсем приготовился сесть, но тут перед ним выросла фигура официанта.
- Мое почтение! - растерявшись, пролепетал старичок. - Пожалуйста… кофе… - И он позвенел монетами в кармане.
Официант смерил его ледяным взглядом.
- Потрудитесь пройти назад! - отчеканил он.
Старичок, сконфуженный, продолжал стоять с видом совершенной беспомощности.
- Вы слышите? - наседал на него официант. - Эти столы забронированы. - Он описал салфеткой полукруг. - Прошу пройти назад, там вас обслужат, - заключил он и схватил старика за руку.