Пережитое в течение дня волнение так сильно подействовало на Потифара, что к вечеру он почувствовал себя нездоровым, и хотя болезнь ничего серьезного не представляла, но он решил, под предлогом ее, избавиться от необходимости присутствовать на завтрашнем представлении новому правителю.
VII
Согласно приказанию Апопи, один из придворных провел Иосэфа в отведенную для него роскошную палату, почтительно осведомившись об обеде, от которого Иосэф отказался, спросив питья, ибо пережитое волнение высушило ему горло. Тот же придворный доложил, что после заката солнца фараон потребует его к себе. Распорядившись приготовить себе одеяние, более соответствующее его положению, Иосэф приказал доложить, когда настанет время одеваться для аудиенции.
Оставшись один, он бросился на ложе и попытался привести в порядок свои мысли. Все пережитое им в течение дня потрясло и опьянило его. Чувство полного удовлетворения, радость видеть исполнившимся чудное предсказание Шебны сперва исключительно овладели его душой; но мысль о предстоящем свидании с фараоном вскоре заслонила собой волновавшие его чувства. Он понимал, что от этого первого свидания, первого впечатления, которое он произведет на своего повелителя, – человека болезненного, капризного и раздражительного, – зависит вся его судьба.
Чтобы удержаться на недосягаемой высоте, которой достиг, – Иосэф должен доказать Апопи, что далеко не простого волхва облек он своим доверием, а что в его лице судьба посылает фараону действительно просвещенного, энергичного и искусного советника, способного прибрать к рукам строптивую касту, вечно грозившую Апопи опасностью.
И в самом деле, Иосэф был гораздо более в курсе политических дел и интриг, чем можно было подозревать. Недаром в продолжение стольких лет все государственные преступники, все заговорщики проходили через его руки; какие откровенные речи, сколько предположений достигало ушей скромного раба-надзирателя, которого никто не остерегался! А тот все замечал, во все вникал и своим тонким, наблюдательным умом составил себе, с одной стороны, весьма близкую к истине картину общего положения дел, а с другой – план мероприятий, необходимых для подавления всякой новой попытки освободительного восстания в Египте. Чтобы сразу завоевать себе доверие фараона, заставить понять, что Адон на высоте своего положения, Иосэф должен был изложить ему все это. В лихорадочном волнении он встал и зашагал взад и вперед по комнате, стараясь угадать, с какой целью призывает его фараон и что он скажет ему.
Апопи сидел, задумавшись, один в своей рабочей палате, облокотившись на стол, заваленный табличками и свитками папирусов. Свет многих ламп с благовонными маслами и факелов в бронзовых подсвечниках ярко освещал бледное лицо и ввалившиеся глаза царя, который, видимо, был болен и утомлен. Когда вошел Иосэф, Апопи испытующим взглядом окинул этого неизвестного ему человека, выдвинутого им из толпы на пост первого советника, и долго смотрел на него. А Иосэф, приветствовав по этикету фараона и облобызав землю, встал по знаку Апопи и остался стоять, уверенно смотря ему в глаза и почтительно ожидая, чтобы тот первый заговорил с ним. Он достиг теперь 30 лет, и его редкая красота достигла своего расцвета; высокая, стройная фигура без ущерба для грации и ловкости вполне возмужала; правильные черты лица были закончены и дышали твердой волей; в больших карих, с зеленоватым оттенком глазах горел огонь высокого ума; богатый костюм, который он свободно носил, как человек, от роду не знавший иного, еще более выгодно оттенял его красоту. Потухший взгляд Апопи заметно оживал, по мере того как он рассматривал Иосэфа.
– Подойди! – произнес он наконец и, указывая на низкий табурет против себя, прибавил: – Садись и прочти мне этот папирус, если ты посвящен в искусство письма! – Он взял наудачу со стола один из папирусов, поднесенных на его благоусмотрение, и протянул Иосэфу.
Тот развернул его и твердым голосом стал читать прошение, в котором, жалуясь на недостаток пастбищ для скота, храм Гелиополя ходатайствовал об отведении ему указываемого тут же участка земли.
– Какой ответ дал бы ты жрецам, если бы разрешение их просьбы зависело всецело от тебя? – спросил фараон с едва уловимой усмешкой, не сводя с него глаз.
– Царь мой и повелитель! После всего того, что благоугодно было тебе совершить сегодня, следовало бы, сдается мне, уважить просьбу храма; но впоследствии разумней будет положить предел алчности ненасытной касты и не дозволять ей богатеть без меры. Власть, которую захватывают жрецы, они употребляют против тебя, мой повелитель и благодетель. Менее чем кому-либо можешь ты доверять им; всеми способами отныне будут они стараться отмстить за кровную обиду, которую ты им нанес, избрав меня, бедного раба, неизвестного гадателя, в Адоны Египта.
– Ты прав; ответ твой доказывает ум и наблюдательность, – ответил Апопи. – Скажи мне, где и как достиг ты такого развития, которое только что доказал, и откуда ты родом?
Иосэф в кратких чертах описал свою жизнь у отца, среди родного племени, приписав матери первое руководство в искусстве гадания; рассказал историю пребывания в доме Потифара и несправедливое обвинение, которое довело его до тюрьмы, давшей ему обширное поле для наблюдений. Тут же перевел разговор на политическую почву и набросал поражающую верностью наблюдений картину общего положения вещей, настроения умов, интриг, окружавших фараона, корень которых был в Фивах, а ветви тянулись через все храмы и достигали дворца.
– Но бог, который охраняет тебя – о фараон! – чье око бдит над сыном величием ума и сердца, – ему подобным в событиях, открытых тебе во сне, дает непобедимое оружие против всех твоих изменников и противников. Неурожай, пользуясь которым жрецы и их союзник Таа – южный "хак" – легко могли возмутить народ, доведенный голодом до отчаяния, поработит тебе весь Египет. Строго буду я следить, чтобы весь избыток хлеба в первые семь лет изобилия был собран в построенные мною житницы; а в областях, тебе не подвластных, я приберу все, что беспечные люди будут спускать по дешевой цене, не думая о будущем. Но пробьет час голода, и все они придут черпать из неистощимых житниц, единственным владетелем которых будешь ты; а мы будем всем продавать, разумеется, за наличные деньги! Когда у них не станет больше ни золота, ни серебра, ни меди, они приведут нам стада и рабов своих, заложат земли и сами пойдут поголовно в кабалу: ведь голод не шутка! И когда, с края и до края земли Кеми, весь обнищавший и истощенный народ будет у ног твоих, охота к возмущениям пройдет сама собой, а Таа, дерзкий "хак", смеющий тянуться святотатственной рукой к твоей короне, будет уничтожен, и это не будет стоить нам ни одной стрелы. Беспомощный, он задохнется в своих областях, где ни одна пядь земли не будет более принадлежать ему; даже союзники его, жрецы, не будут в состоянии прийти на помощь, так как если нам и надо будет освободить их от налогов, которыми мы обложим всех; если даже придется кормить их самих на счет государства, – то я зорко буду следить за тем, чтобы им не перепадало ничего лишнего, а оставались бы они покорными слугами у ног твоих.
Иосэф оживился; горевшие огнем глаза и бледное лицо, дышавшее отвагой и энергией, наэлектризовали самого Апопи. Обширный план, развернутый перед ним этим вчерашним рабом, – план, доказывавший природный политический гений – указывал, что судьба посылает ему неоценимое орудие для борьбы, – человека, на смелость и верность взгляда которого он мог вполне положиться, человека с железной волей, способного уничтожить грозный призрак революции, утвердить спокойствие в государстве и обеспечить ему мирное царствование.
– Ты именно человек, какого мне и надо; и я облеку тебя необходимой властью, чтобы ты до конца мог выполнить твой план, которому я от души сочувствую, – сказал Апопи, положив руку на плечо своего нового фаворита. – Помни, что после фараона ты – первый в Египте; что только от меня ты будешь получать приказания, и что во всякое время дня и ночи ты будешь иметь ко мне доступ.
Взволнованный Иосэф пал ниц; Апопи поднял его, милостиво протянул для поцелуя руку и благосклонно отпустил его.
На следующий день, уже с зарей, густые массы любопытных заполнили все улицы, по которым должна была проходить процессия. По приказу фараона Мемфис разукрасился для встречи нового Адона; повсюду развевались разноцветные ленты; дверь каждого дома, каждая мачта были увиты гирляндами.
Перед дворцом Адона, привлеченная великолепием убранства и приготовлениями к встрече, стояла несметная толпа. Во дворце кипела лихорадочная деятельность; к встрече нового господина рабы под начальством надсмотрщиков выстраивались в строгом порядке по улице и двору; отряд солдат – телохранителей Адона – расставлял посты у входов. В самом дворце в ожидании приказаний Адона касательно завтрашнего приема собралась уже целая армия писцов. Толпа с любопытством разглядывала, судила, рядила и волновалась, сгорая от нетерпения скорее увидеть того, кто вчера еще был рабом, а сегодня стал первым советником фараона.
Наконец, звуки труб и крики "Абрек, Абрек" скороходов, длинными золочеными палками раздвигавших народ, возвестили приближение шествия. Народ упал на колени с радостными криками; взоры всех приковала к себе золотая, богато украшенная колесница, в которой гордо и бесстрастно стоял Адон. Лицо Иосэфа исполнено было гордого удовлетворения, взгляд равнодушно скользил по приветствовавшей его толпе, и трудно было узнать в этом красивом молодом человеке, одетом в тончайшую, плоеную и вышитую золотом тунику с клафтом на голове и золотым посохом в руке, – знак его власти, – бедного тюремного раба, который, подвязав холщовый передник, бегал по камерам, нагруженный амфорами и хлебом, разнося заключенным дневной рацион.