Фуше продолжал говорить вслух, поучая одних и пугая других:
- Здесь что-то слишком пусто, точно хотят дать понять: "Здесь ничего нет, видите, ровно ничего!" Вот потому-то тут что-нибудь непременно есть. Осмотрите каждую щель, каждый гвоздь, каждую ямочку, в особенности со стороны проулка: там в фасаде дома заметна какая-то выпуклость.
Слыша это, Боран чувствовал, что у него от страха подгибались ноги, а Рене крепко сжимала челюсти, чтобы не стучали зубы.
Тщательно, медленно, доска за доской, исследовали Кантекор и его люди шероховатые стены. Время шло; они ничего не могли найти.
Фуше топал ногой. Он сам пустился по горячим следам и не допускал ошибки, а между тем…
Он следил за Рене, надеясь судить об успехе поисков по выражению тревоги на ее девичьем лице. Но она опустила голову под этим пытливым взглядом и отошла в тень, посеяв сомнение в голове начальника полиции.
Ищейки начали терять терпение, бесплодно осмотрев тысячи шероховатостей, трещин, старых следов от гвоздей, запуская железные прутья в каждое сколько-нибудь подозрительное отверстие. Все было напрасно.
- Если тут есть тайник, - пробурчал начавший сомневаться Кантекор, - то он уж слишком хорошо скрыт!
Фуше рассердился:
- Стоило обещать мне королевскую добычу, заставить меня провести бессонную ночь, чтобы прийти сюда! И все это напрасно! Дело плохо, милейший!
Лицо Кантекора вытянулось; он заметно повесил нос, чувствуя немилость начальника: он знал, что тот не прощает неудач и предпочитает иметь дело хотя и с мошенниками, но знающими свое дело. Для успокоения совести он запустил еще раз свое железное лезвие в трещину стены, хотя и не надеялся уже на успех.
Фуше остановил его:
- Кончайте! Не сидеть же нам тут до утра!
Ему пришла в голову одна идея, которая должна была удаться.
Он позвал к себе ближе Борана и Рене и, стоя посреди пустынного чердака, заговорил умышленно громким, ясным голосом:
- Я знаю, что вы скрываете здесь лицо, которому запрещено пребывание во Франции. Я не говорю, что это лицо имеет какие-либо дурные цели, но моя обязанность разыскать и остановить его. Так как наши поиски бесполезны и вы отпираетесь, не хотите сознаться, то этот дом будет завтра же разрушен дотла, а вы, Боран, и вы, сударыня, - он повысил голос, обращаясь к Рене, - будете отправлены в Консьержери; тишина и уединение тюрьмы будут полезны вам. Если ваше пребывание там продолжится на долгие годы, то вина будет ваша: вы этого сами желаете.
Когда он кончил говорить, в стене, исследованной уже сто раз, бесшумно открылась настежь потайная дверь, и на ее пороге показался Гранлис. Все невольно вскрикнули и попятились.
Молодой человек подошел спокойно и величественно, с надменно предупредительным видом и обратился к Фуше:
- Довольно! Вы ищете меня? Я здесь!
Как верно рассчитал министр полиции, принц не мог допустить гибель своих верных слуг и не вмешаться для их спасения: для этого он был слишком великодушен.
Фуше никогда не отличался особенной вежливостью, но при этом трогательном появлении даже он склонился и приподнял шляпу.
- Эти люди приняли меня, не зная, кто я, - продолжал Гранлис, - если кто-нибудь виноват, то лишь я один. Располагайте мной, я покорюсь силе еще раз!
- Мне надо допросить вас. Будете вы отвечать? - обратился к нему Фуше.
- Может быть; смотря по вопросам.
- Хорошо! - согласился Фуше и тихо отдал какое-то приказание Кантекору, а тот, сияя от радости, передал его подчиненным.
Немедленно принесли снизу два стула и небольшой стол.
- Пусть выйдут отсюда все, кроме Борана, его дочери и вас, Кантекор. Нам лучше говорить здесь без свидетелей, - распорядился Фуше.
Чердак опустел, двери заперли.
Фуше, указав Гранлису на стул, предложил:
- Потрудитесь сесть, сударь!
Принц машинально повиновался.
Фуше также сел перед столом, медленно вынул из кармана бумаги и серебряный карандаш и приказал:
- Кантекор, лампу сюда! Так, хорошо.
При бледном свете лампы можно было видеть этого тщедушного рыжего человека, цареубийцу и террориста, во всем его безобразии.
В сорок два года он казался почти стариком. Его бледное, бескровное лицо с бегающими, лукавыми глазами выдавало натуру низменную, бесстрастную, без всяких принципов и без предрассудков. Говорил он глухим, однообразным голосом.
- Вы видите, я удалил своих людей, они находятся на лестнице или в нижнем этаже, - начал он, - я не нахожу нужным, чтобы они слышали нас. Теперь приступим к делу. Если у вас есть оружие, потрудитесь отдать его мне.
- У меня нет оружия, - сказал Гранлис.
- Ваши бумаги?
- У меня их нет при себе.
- Честное слово дворянина?
- Я даю вам его.
- Хорошо, я верю вам.
- А это? - лукаво спросил Кантекор, выходя из тайника, куда он проскользнул за спиной принца, и держа в руке листок бумаги, на котором были набросаны стихи в честь возлюбленной Полины.
Принц вырвал листок из его рук и разорвал его на мелкие кусочки.
- Что это такое? - строго спросил Фуше.
- Просто стихи, ваше превосходительство, самые невинные, в честь красавицы. Клянусь вам…
Фуше спрятал лицо в свой галстук с довольным видом; он любил подмечать мелкие слабости великих людей. После некоторого молчания он резко спросил:
- Ваше имя?
После мгновенного колебания принц, успокоительно улыбнувшись Рене и Борану, твердо произнес:
- Шарль Луи де Гранлис.
- Вы в этом уверены? - лукаво спросил министр. - Хорошо! Будем продолжать. Вы, как вам известно, изгнаны из Франции, а между тем вы здесь.
- Это правда, но многие эмигранты вернулись со мной; мы думали, что время стало спокойнее.
- Тогда почему же вы скрываетесь?
Принц покраснел и, порывисто встав с места, воскликнул:
- Прежде всего, кто вы такой, чтобы допрашивать меня? По какому праву? По какому поводу? Вы поймали меня - отлично, но не злоупотребляйте этим! Я приехал во Францию, я - понимаете? - я сам, чтобы поступить на службу в императорскую армию, без всякой задней мысли, единственно с целью служить своей стране, все равно при каком правлении, желая приобрести себе славу независимо от каких бы то ни было имен. Вот и все! Если во времена империи это - преступление, тем хуже для императора!
- Господин Гранлис, - спокойно ответил Фуше, молча выслушавший принца с ледяным выражением бесстрастного лица, - я отвечу по порядку на ваши вопросы. Кто я, какое мое звание и права? Я - Жозеф Фуше, министр императорской полиции.
- Вы! Вы! - содрогнулся принц.
Фуше подумал, понял и улыбнулся почти зловещей улыбкой:
- Да, я понимаю вас… Тяжелые воспоминания… Но оставим их. Вы приехали во Францию служить в императорской армии? Как рассчитываете вы достичь этой цели под вымышленным именем?
- Я надеюсь на покровительство при дворе, помогавшее мне и раньше.
Фуше вновь улыбнулся.
- Императрица… - проговорил он. - Да-да… Все это очень странно… Ведь у вас есть другая протекция… в Италии, в Риме!..
Гранлис побледнел; полиция уже проникла в его заветную тайну! Пользуясь его смущением, Фуше холодно произнес:
- Вы неосторожны! Пример герцога Энгиенского должен был бы остановить вас на пути.
Принц гордо вытянулся при этом роковом намеке и сказал:
- Если вы хотите прийти к тому же, то действуйте скорее!
При этих словах Боран и Рене бросились к нему и с плачем хотели защитить его своим телом.
- Никто не думает об этом, - сказал Фуше в раздумье, - никто, уверяю вас.
В первый раз в своей жизни бывший цареубийца был в затруднении. Целый рой противоречивых соображений нахлынул на него.
Он говорил себе, что дать возможность Жозефине тайно покровительствовать этому прирожденному врагу императора - значит держать ее в своих руках так же, как и Полину Боргезе. Он соображал, что, владея такой важной государственной тайной, он увеличит еще более свое и так громадное могущество; что, служа в императорской армии, принц будет больше, чем где-нибудь, под его наблюдением и в его власти, что, может быть, впоследствии будет выгодно предать его дядюшкам.
Наконец Фуше думал, что можно пощадить молодость принца, не нанося ущерба императору, и приобрести, таким образом, его признательность, что будет нелишней предосторожностью: ведь времена и обстоятельства могли измениться… Он часто видел такие примеры на своем веку!
А если узнает обо всем император?.. Всегда можно будет прибегнуть к внезапному аресту, сделав вид, что то была просто хитрость с его стороны… Конечно, разумеется…
Медленным, благосклонным жестом Фуше успокоил общее волнение и заговорил примиряющим тоном:
- Господин Гранлис! Дайте мне честное слово первого во Франции дворянина, что вы сказали мне истинную правду, что вы не замышляете ничего против императора и империи, и я закрою глаза и отпущу вас на свободу. Если удастся, вы поступите в армию, если же нет - снова покинете Францию. Но знайте, что там или тут, но я всегда буду следить за вами: от меня ничто не скроется. К тому же наш договор основывается на взаимном доверии. Теперь отвечайте: желаете вы подчиниться ему?
Гранлис молча размышлял. Боран и Рене смотрели на него умоляющим взглядом, вдали, под небом Рима, мелькал образ обожаемой Полины, для которой он готов был пожертвовать всем… Он глубоко вздохнул и произнес: