Нужно быть мудрым и щедрым человеком, чтобы в людях неизменно находить эти качества. О чем бы ни писал Ненашев, даже когда по-видимости рассказы его кажутся горькими, каждая строчка их полна теплого, человеческого отношения к людям. Такова уж его собственная суть. Он не может, не умеет не восхищаться человеком-тружеником, как не умеет оставаться и равнодушным ко всему, что мешает людям быть красивыми. И это тоже примечательная и радостная особенность его таланта. Он за человека-созидателя, за человека, смысл и счастье существования которого - трудиться для тех, кто живет рядом с ним. Отсюда такое органическое слияние в его произведениях "суровой правды жизни и тонкого удивительного лиризма".
Мы часто говорим о позиции писателя, справедливо полагая, что именно она, а не высшие аксессуары и колорит произведения определяют его суть. Очень дорого, когда писатель умеет увидеть в жизни именно те процессы, которые являются коренными, принципиальными в развитии нашего общества. И Ненашев всегда видит их своим острым глазом. Основываясь на своем жизненном опыте, Ненашев неизменно находит в окружающей его действительности те самые важные темы, которые действительно являются краеугольными. И это тоже особенность его доброго таланта. Будучи взыскательным к себе, он взыскателен и к другим. О нем и его друзьях ходят даже легенды: прежде чем та или иная их вещь будет показана той или иной редакции, ее прочитывает и ой как критически обсудит писательское содружество. Так и идут рукописи из города в город (где живут эти писатели). Туда и обратно. Суд бывает нелицеприятным и строгим, но зато и каждое произведение этих писателей оказывается выверенным жизнью до тонкости. Удивительное и благотворное содружество!
Так же работает Ненашев и с молодыми. Мне довелось встретить его на семинарах в качестве руководителя. Та же мягкая улыбка, та же доброта в глазах и та же непримиримость ко всякой подделке, но зато какое полное раскрытие сердца, когда обсуждаемая вещь оказывается обнадеживающей.
В 1958 году он выпустил свое первое крупное произведение. Оно подкупает искренностью, теплотой, точностью и свежестью деталей. Но к тому времени уже было опубликовано немало повестей и рассказов об исправлении ошибок, допущенных в сельском хозяйстве, и Ненашеву не удалось обогатить эту тему, вскрыв какие-то новые или вовсе не известные читателю явления жизни.
С каждой новой вещью И.Ненашева становится очевидно, что писатель ставит перед собой все более трудные задачи и в большинстве случаев справляется с ними. По мере того как крепнет его мастерство, герои его произведений становятся все более зрелыми и мужественными.
Особо стоит отметить чувство современности, присущее Ненашеву. Он лепит характеры, становление, развитие которых связаны с большими проблемами, волнующими наше общество. И. Ненашев - писатель одной главной темы, эта тема - утверждение советского строя.
Газета "Искусство". Писатели-лауреаты Государственной премии СССР.
В дни празднования 61 годовщины Великой Октябрьской социалистической революции было опубликовано постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о присвоении Государственных премий 1978 года в области литературы. Среди лауреатов писатель Ненашев И.С. О нем сказано: "В сборнике рассказов Ненашева проявилось свойство большого таланта Ивана Семеновича, тот взгляд на мир, который представляет себе природу и человека как нечто неразрывное, взаимодействующее и взаимопроникающее. Отношение человека к окружающей природе - это уже и есть человек, его характер, его философия, его душа, его отношение к другим людям.
Ответное слово писателя.
Откровенно скажу, что для меня этот успех моей книги у читателей и ее высокая оценка несколько неожиданны. Не знаю, что тому причиной, может быть, стихия материала, которого так много скопилось в душе и памяти, что я чувствовал себя буквально им задавленным и напряженно искал форму произведения, которая вместила бы в себя как можно больше содержания, то есть поглотила бы хоть часть материала и тех мук, что происходили в душе. Причем все это делалось в процессе работы над книгой, так сказать, "на ходу", и поэтому делалось с большим трудом.
Книга измучила меня, и я рад был поставить точку. Но вот началась отдельная от меня жизнь произведения. И по отзывам прессы, по многочисленным письмам читателей я понял, что хотя бы часть моих мыслей о родной земле, о будущем отозвалось в душе людей. Ну, что же, "каждый труд благослови удача", сказал великий русский поэт.
И не скрою, я рад этой удаче, и мне хочется заверить всех, кто так сердечно отозвался о моей книге и так высоко ее оценил, что я и в дальнейшем постараюсь - а впереди у меня работа над романом о войне - не только прислушиваться к памяти своего сердца, а прежде всего к тому, что народ называет совестью, и судить свою работу с позиций народной совести, выверяя свой труд высоким и трудным словом правды. Я сердечно благодарю всех моих друзей и товарищей - читателей, которые в эти дни со всех концов страны шлют мне свои поздравления в связи с присвоением Государственной премии СССР. И хочу пожелать всем им удачи.
С тех пор как Ненашев стал лауреатом, интерес к его творчеству возрос и у читателей, и у издателей. "Литературная" газета попросила его написать воспоминания о войне. И он написал статью "Последний осколок". У меня сохранилась вырезка из газеты с этой статьей.
И.С. Ненашев "Последний осколок".
Подзаголовок: Так возникают сюжеты.
Эту публикацию переписываю, делая сокращения.
Помню отчетливо: кухня артдивизиона, вкопанная в косогор, а я, согнувшись в три погибели, под ней лежу и плачу. Повар заглядывает под кухню и хохочет. Мой друг Слава Ш. с досадой и сочувствием спрашивает: "Ну, чего ты орешь-то? Чего? Все уже". Гимнастерка во мне разделана в распашонку, булавкой на груди схвачена. Перебитая рука толсто примотана к двум ольховым палками и за шею подвешена. Бинты промокли, гимнастерка, штаны, нижняя рубаха и даже сапоги в кровище. Утирая слезы, я и лицо в кровь увозил. Друг машину попутную ждет, чтобы меня "оттартать" в санроту, и досадует: "Не трись ты рукой-то, не трись!"
Больно? Конечно, больно. Рубануло так, что и кисть руки назад передом обернулась. Однако реву-то я не только от боли, но от непонятной обиды - недовоевал вот, а так хотелось до этого самого "логова" добраться; от ребят отрываюсь, от семьи, можно сказать. Как быть без них? И вообще все как-то не так, несправедливо, неладно.
… Сзади горели нефтепромыслы в районе польского города Красно. Наши части углубились в горы по направлению Чехословакии. Шли упорные бои. Было сухо, душно и очень напряженно. В тот же день мы окапывались на склоне горы, обочь которой бежал ручеек, и на оподоле рассыпались дома деревушки. Нас все время обстреливали. Я копал ячейку для себя, и хотя землю копать тяжело и я это дело не любил, но все же копал, помня заповедь: чем глубже в землю, тем дольше жизнь. Вот и рубил я кайлом каменистый склон, подчищал лопатой щель, подождал, пока осколки пролетят надо мной, и, вставши, потянулся к трубке телефона, чтобы проверить связь. И в это время зафурчал рябчиком надо мной осколок. На излете, да как саданет под правую лопатку, ровно молотком. Боль оглушительная, тупая, такой при ранении не бывает. При ранении сквозняком вроде бы прошьет все тело, в голове зазвенит, и сразу горячо и тошнотно сделается - потекла кровушка. На этот раз лишь просекло гимнастерку, поцарапало кожу, под лопаткой картофелиной набух синяк. Копать не могу, руку едва поднимаю, а тут еще и еду несут, и солнце печет. Что тебе в июле! За полдень все же приволокли термос размазни - горошницу с белыми нитями тушенки, которая по замыслу повара должна была зваться супом.
Только мы есть расположились - бомбежка! Контратака. Час от часу не легче. Согнали пехоту с высоты. В окопы, нами вырытые, народу всякого набилось, а такое скопище непременно бомбить и обстреливать станут. Опять контратака. Стрельба поднялась, крики. Наши орудия лупят почти на пределе. Своими же осколками может посечь. Отбили и эту контратаку. Есть хочется, спина болит, плечо и рука "остамели". А тут сново-здорово: "Фольке-Вульфы" прилетели, по две бомбы вуганули и давай из пулеметов нас поливать. Но и нашим тоже все надоело - палят из всех ячеек и щелей кто во что горазд. Неподалеку, слышу, даже из пистолета кто-то щелкает. И я со зла карабин свое сгреб, хоть и знал, что "Фокке-Вульф" из такого оружия сбить - все равно что попытаться в Байкале одну-единственную, будь она там, кильку выудить. Палю с левого плеча, в раж вошел. Глядь: "Фокке-Вульфы" ходу дают. Мне блазнится, что я их спугнул. "А-а-а, стервы! А-а-а, коршуны, получайте!" В это время как ахнуло! Ложе карабина в щепки… А сам я - не то на том свете, не то на этом лежу, дым нюхаю. Замля на меня сыплется, заживо засыпает. Страшно сделалось. Как выскочил из полуразвороченной щели, как к ребятам рванул, не помню.
"Свалился, - рассказывает уже в Ленинграде мой друг, - все в тот же недокопанный блиндаж. Глядим: рука навыворот, бьется, кричит: "Самолет! Где самолет? Я ж его!.."
Совсем недавно ночью зачесалась рука, та самая. Даже не зачесалась, заныла, зазудела. Начал я во сне царапать ее. Слышу: под пальцами твердо. Из далеких времен, из глубины тела, обкатанный кровью, вылезал осколок с привычной уже болью. Совсем маленький, сделавшийся кругленьким, как картечина, он натянул кожу и остановился. На раз чешется, значит, скоро выйдет. Думаю, что это уже последний. Дай Бог, чтобы последний осколок ушел из меня, изо всех нас, бывших воинов, и никогда ни в чьем теле уже не бывал…