Чего может добиться слабая женщина без помощи сильного мужчины? В одиночку! Да ничего. А при его поддержке - чего угодно. Первое доказал он на моем примере. Второе - на примере своей жены, которая в шестидесятилетнем возрасте, или даже позднее, заделалась вдруг писательницей. И не побывав начинающей, сразу же "маститой" именоваться стала.
Когда я с нею познакомилась (ей было сорок четыре года), она вообще была далека от литературы, во всяком случае помалкивала, когда за столом у них, у Ненашевых, обсуждались произведения известных в стране писателей.
Конечно, была она недовольна, что Иван Семенович растет, а о ее росте не заботится. Перепечатывая его книги на машинке, вообразила она, что писать совсем не трудно. А уж так писать, как Ненашев, очень просто, тем более…
И стала привязываться к нему с упреками:
- Вот ты писатель, а я никто. Ты писатель, а я никто.
- Садись и пиши, - отмахивался он от нее, - раз тебе этого хочется.
- Ну да, а кто будет мыть, варить, стирать?
- Находи время.
- Ага!..
- Живи одна и пиши!
- Одна… Еще не хватало!
- Тогда помалкивай.
Пока Ненашевы жили в областном центре, в родном городе Дарьи Дмитриевны, где, как говорится, каждая собака ее знала, о том, чтобы приняли Дарью в союз, не могло быть и речи. Ивана Семеновича как секретаря областного отделения засмеяли бы, если бы он попытался молчавшую до сих пор супругу свою объявить писательницей. Но когда они переехали в глубинку, где Дарью никто не знал, ничего о ней не знали, только о ее муже, что он добился больших успехов, появилась возможность протащить ее в союз. И он ею воспользовался. И он, и она. Когда до меня дошел слух об этой их общей победе, я была просто шокирована. Как уж он "обстряпал" это дело, не знаю. Но этот номер сошел ему с рук.
Передо мной в данный момент одна из книг Дарьи Дмитриевны. А предисловие к ней написал не какой-нибудь никому не известный критик-литературовед, а одна из самых читаемых в стране поэтесс, бывшая фронтовичка. Свое мнение о творчестве я выскажу позднее, а теперь напомню читателям поговорочку, бытующую в писательской среде:
Талантам надо помогать,
А прочие пробьются сами.
Самым большим своим достоинством, которым он даже щеголял, Ненашев считал собственную правдивость. Это отмечают, честность его, все критики. Но с тех пор как Дарья Дмитриевна словно по щучьему велению сделалась писательницей и стала выпускать каждый год по книге, я в его хваленой правдивости засомневалась. Читать произведения этой новоявленной писательницы, да и самого Ненашева не стала. Зачем копаться в чувствах непорядочных людей?
Я думаю: Ненашеву не очень-то хотелось оказать эту сомнительную услугу своей второй половине. Но что поделаешь? Когда-то надо было начинать расплачиваться с нею за все, что она как хозяйка дома и его личный секретарь для него делала. И нашел же способ!
Долго я бойкотировала его творчество. И только тогда, когда он издал книгу, названную им самим "главной", а читателями - шедевром, вновь заинтересовалась этим писателем.
Прочитала роман-газету, в которой эта вещь была опубликована, хотя, как уже было отмечено, не очень внимательно. Попробуйте-ка со всем вниманием прочитать восемьсот страниц. Не получится. Поняла, конечно, что в этот труд было вложено много сил и времени. Порадовалась за Ивана Семеновича. Мне было приятно сознавать, что с автором этой книги была я когда-то лично знакома. И вот опять разочарование. Его злорадство, вызванное тем, что мне так и не удалось по-настоящему "пробиться", стать членом союза писателей (а это, надо полагать, стало откуда-то известно, его злопыхательство, мелочная мстительность - это так подло, так низко, вовсе не к лицу большому таланту, каким его все считали, и прежде всего он сам. Такая злоба, такая ненависть сильнейшая. Уж не от любви ли она, неразделенной, идет? А если он любил меня в прошлом, то почему мне вовремя не признался в этом и дал повод приревновать его к другой женщине? Ведь он не несколько вечеров, не несколько месяцев, а в течение трех лет, и пальчиком ко мне не прикасаясь, обхаживал меня! И почему, смирившись в то время с тем, что я дала ему отставку, тридцать лет спустя вдруг распсиховался, взъелся на меня? А если не любил, то чего же ему от меня было надо? Ничего, ничего я не понимала. И не могла не думать об этом.
Чтобы разобраться в этом загадочном, ущемившем мое самолюбие человеке, решила заняться чтением других его произведений, начав с тех, которыми пренебрегла, когда он, покривив душой, добился места в большой литературе для своей супруги. Стала читать его книги очень внимательно, и наконец мне открылось его истинное лицо.
Во-первых, мне захотелось выявить, как он относится к женщинам вообще. А поскольку прототипом почти всех его героев мужского пола является он сам (это отмечала критика), докопаться до истины оказалось нетрудно. Тем более, что он не имел привычки приукрашивать себя, хвалясь своей прямотой и правдивостью. В одном из рассказов повествует он о своей первой женщине, которая, не дожидаясь, когда он сделает "первый шаг", сама предлагает ему себя. Накормила, напоила, в постель уложила. С каким восторгом описывает он то, что между ними произошло. Как было все хорошо, просто и естественно. Были бы все женщины такими, как эта.
Следующая оказалась девушкой. И хотя целовалась с ним "до умопомрачения", большего не допустила, оберегая "девчоночью честь". Эта девушка не угодила ему. Он ее быстро позабыл. Впрочем, первую тоже. Разлучившись с нею, пытался завязать переписку, но в письмах показалась она ему скучной, неинтересной. Мысль о том, что нужно сохранять верность, если тебе понравился человек, не приходит ему в голову. Зачем? Завтра же могут убить. Война. А потому надо пользоваться моментом. Переходя со своим полком из одного населенного пункта в другой, он меняет женщин. Нашла я и тот рассказ, в котором говорится о первой ночи с женщиной, что стала его женой. Эта повела себя с ним, как первая. Он остался очень доволен ею, хотя причислил ее к "остальным". Она проявила бескорыстие, готовность носить его на руках. И носила впоследствии, время от времени попадая по его вине, разумеется, в такие переплеты, из которых выкарабкивалась с большим трудом, но на судьбу свою не жаловалась. Разве он может бросить такую жену, даже охладев к ней. Вдруг та, которая ее заменит, окажется совсем другой, хоть и будет иметь ряд преимуществ? Заставит самого себя обслуживать. Начнет капризничать, требуя к себе внимания. Отвлекать от работы. Этого никак нельзя допустить. Он должен трудиться. Добиваться успеха. Он же очень талантливый! Он - гений. А она… В общем, курица - не птица. Баба не человек. Это давно всем известно.
Всех больше поразил меня рассказ, где говорится о писателе, который уже не молод (ему уже лет семьдесят). Он оставляет свою, преданную ему супругу (она ведь тоже состарилась, что с нее возьмешь теперь при всей ее самоотверженности?) и сходится с молодой женщиной, которая лет на двадцать его моложе (а то и больше). Работает в библиотеке, заведует отделом "секретных материалов".
Но лишь только я дошла дошла до этих слов - "секретные материалы", до меня дошло и то, ради чего герой рассказа, старик-писатель, задумавший написать книгу о войне, и не какую-нибудь простенькую, а потрясающую, сблизился с молодой библиотекаршей.
Женщина согласилась стать его сожительницей, обслуживать в быту и помогать в работе. Он ее предупреждает, что работать придется очень много. На машинке печатать не одним пальчиком, как она это делала до сих пор, а всеми десятью.
Дочитав это произведение до конца, я подивилась своей глупости. Как я раньше не догадалась, чего от меня ему было нужно? Что он учитывал, ухаживая за мной? Во-первых, то, что я была его супруги моложе на целых тринадцать лет, во-вторых, то, что у меня было высшее образование, которого не было ни у него, ни у Дарьи Дмитриевны, в-третьих, кое-какие, как он, наверное, считал способности к творчеству, которые тоже могли быть использованы в работе над его книгами. В общем, для должности его личного секретаря я очень и очень подходила. Ну и как женщина тоже подошла бы, по его мнению. На первых порах, без сомнения, он, чтобы заманить меня, сделал бы что-то мне приятное, в смысле творчества! Помог бы доработать рассказ-пьесу, протащил бы в союз писателей, а потом так бы закабалил, что я начисто позабыла бы про свою мечту стать писателем. В конце рассказа есть такие слова: "Она обняла его грязными руками (она только что занималась каким-то делом по хозяйству и не успела умыться)." Так и я, свяжись с ним, то с тряпкой ходила бы по дому, наводя, по его требованию, идеальную чистоту, то тюкала бы по клавишам пишущей машинки десятью пальцами, перепечатывая сотни раз его рукописи, трудясь рази его успеха от зари до зари.
Разобравшись во всем этом, я перестала казниться, что оттолкнула его. Можно было себе представить, сколько женщин, включая и Дарью Дмитриевну, трудились на него. Без их помощи едва ли достиг мировой известности как писатель. А расплачивался он с ними за их помощь, как и с Дарьей Дмитриевной, протаскивая их в союз писателей, независимо от того, есть или нет у них нужное для творчества дарование.
Возможно, поработала на него и та особа, чью фамилию он у меня спросил, не беспокоясь о том, как восприму я этот его поступок. А та "веселенькая дамочка" могла пригодиться ему в работе, у нее тоже ведь было высшее образование…
Использовал он, идя к заветной цели, не только женщин, "подружек" своих, но и мужчин, "товарищей по цеху". Об этом как раз и говорится в приведенной выше статье.