Только один из высших иерархов византийской церкви "патриарх в заточении" Игнатий находился после смерти Николая Первого в искренней печали: в островной монастырской церкви он усердно отслужил заупокойную литургию, поминая усопшего добрыми словами. Да иначе и быть не могло, ибо на совете в Риме в 863 году папа объявил Фотия низложенным, а Игнатия - истинным патриархом, хотя никаких изменений в реальном положении ни того, ни другого не произошло, а конфликтная ситуация между Римом и Византией обострилась ещё спором о том, в чьё ведение должна быть отдана только что крещёная Болгария.
В то время Риму удалось более прочно укорениться в Болгарии, чем Константинополю, и поэтому словесные протесты выпали на долю Фотия. Он обратился к другим восточным первосвященникам с письмом, в котором приглашал их на Собор в Константинополь для суда над папой. Главная беда, оказывается, не в том, что Рим присваивает доходы от болгарской епархии, а в том, что он сеет среди новохристиан вероисповедные и культовые ереси, в частности распространяет Символ веры с дополнительным словом filioque’ ("и сына"), которого там раньше не было и которого не должно быть. Именно данное слово придаёт тексту тот смысл, что Дух Святой исходит не только от Бога Отца, но и от Бога Сына, а это уже ересь! Римские священники учат болгар поститься в субботу, есть молоко и сыр во все дни Великого поста, кроме последней недели его, и другим возмутительным деяниям, увлекающим болгарских христиан в бездну нечестия. Исходя из этого нужно было осудить и предать анафеме папу Николая Первого и всех, кто его поддерживает.
К тому же в руки Фотия попала копия письма папы римского болгарскому царю Борису, в котором говорилось:
"Вы сообщаете мне, что крестили своих подданных вопреки их согласию, вследствие чего возник мятеж, угрожавший вашей жизни. Хвала вам, ибо вы поддержали ваш авторитет, приказав убить заблудших овец, отказавшихся войти в овчарню; вы ничуть не согрешили, проявив столь священную жестокость; напротив, хвала вам, ибо вы уничтожили врагов, не пожелавших войти в лоно апостольской церкви, тем самым вы открыли царство небесное народам, подвластным вам. Да не убоится царь совершать убийства, если они могут держать его подданных в повиновении или подчинить их вере христианской! Бог вознаградит его за грехи в этом мире и в жизни вечной!"
- Какой человек не содрогнётся при чтении сих слов! Быть может, кто-нибудь усомнится в их достоверности?.. К тому же разве мысли, высказанные здесь, - исключение?! Увы, всё так и есть... Жестоко и мерзко! - так высказался по поводу этого письма папы Николая Первого патриарх Фотий.
В глубоком трауре по смерти папы находились и монахи Студийского монастыря. Протасикрит Аристоген - начальник императорской канцелярии и тайный "игнатианин" - также помолился за светлую душу Николая Первого в дворцовой церкви святой Ирины, сделав это тихо и наедине задавшись некоторыми вопросами: "А что даст нам, игнатианам, восшествие на папский престол Адриана Второго?.. Проявит ли его святейшество к нам благоволение, какое проявлял Николай Первый? Или новый папа предпочтёт нам Фотия и его прихвостней? Таких, как Константин-философ и его брат Мефодий... С просветительскими делами они всё ещё рыщут по просторам Великоморавии. Знаем мы эти дела просветительские!.. Так только говорится... А у каждого свои интересы. Братья солунские рыщут и рыщут... И ведь живы!.. Никто из местных язычников или людей Людовика Немецкого, а также епископа Зальцбургского до сих пор не порешил их... Увёртливы псы!"
А "псов" весть о кончине Николая Первого застала в Велеграде, где они вместе со Славомиром, ставшим самым усердным их учеником, освящали соборный храм Святой Троицы. Константин, стоявший сейчас у аналоя рядом с Леонтием, шепнул ему:
- Помнишь наше пребывание в Фуллах недалеко от крымского Херсонеса, где мы освящали церковь тоже Святой Троицы?
- Помню, отче... А ещё я помню, как чуть не убили тебя в этих Фуллах, у языческого Священного дуба. Задал ты мне хлопот тогда!
- Не распаляй себя... Успокойся. Слушай, как ладно звучат молитвы на языке славянском!.. Господи Христе Боже наш, исполнилась воля твоя!.. Господи!.. А каков глас у Славомира, Леонтий?!
- А вот и думаю я, Константин, чем Славомир не епископ Велеградский?!
- Хитёр ты... А и вправду, надо подсказать сие великому князю Ростиславу да испросить соизволения у константинопольского патриарха.
Снаружи храма сделалось какое-то движение, послышался громкий возглас:
- Другой гонец из Византии! Снова к Константину и Мефодию!
Константин вышел из храма, и гонец протянул ему хартию - вторую от Фотия за какие-то четыре дня... Такое редко бывало! Значит, что-то срочное.
И впрямь, в этой хартии предписывалось им с Мефодием, не мешкая, ехать в Константинополь - их там ждут дела особой важности. А какие, объяснит император... Сейчас он находится у себя во дворце, и надо успеть встретиться с ним, пока он не уехал снова в Малую Азию на место боевых действий.
"Кажется, этим действиям конца-краю не будет! Господи, образумь всех сражающихся и борющихся... Что им всё неймётся?.. Что же им нравится кровь-то человеческую проливать?! Безумные!.." - пронеслось в голове у философа.
И ещё говорилось в хартии, что на землях, отошедших к юрисдикции Византии, необходимо оставить своих учеников, а кого посмышлёнее послать в Болгарию, которая идёт пока на поводу у Рима, и там искренним звонким словом насаждать свою веру христианскую. "Ибо наша вера правильнее римской, папской..." - заключал послание патриарх Фотий.
- Легко сказать, кого-то из учеников оставить, кого-то послать, - делился потом мыслями с братом философ. - Все наши ученики одинаково светлы умом и одинаково смышлёны... Пусть жребий кидают, никому тогда обидно не станет.
Кинули жребий: ехать в Болгарию выпало Клименту; Наум, Ангелар, Горазд и Савва остались в Великоморавии и вместе со Славомиром продолжили здесь начатое их учителями - солунскими братьями - дело духовного просветительства славян.
"Славно, славно мы потрудились на земле Ростислава! Чудная молитва зазвучала над лесами и полями моравскими, доселе не слышанная в этих краях, на славянском наречии люди начали славить Бога: "Прийдите, воспоём Господеви, воскликнем Богу, твердыне спасения нашего; предстанем Его со славословием, в песнях воскликнем Ему!
Воспойте Господеви песни новы; воспойте Господу вся земля. Возвещайте в народах славу Его, во всех племенах чудеса Его".
А чудеса такие, как если бы на полях, лежащих пустыми, где росли лишь репейник и мятлик, сразу заколосились хлеба; как если бы на гумнах, унавоженных скотом и покрытых грязью, снова застучали цепы, теребя снопы, а в клуни, заросшие крапивой, опять посыпалось отменное зерно... И как если бы у владык и старшин родов, до этого с болью в сердце взиравших на сие запустение, где слышались лишь скрипучие крики неугомонных коростелей, вновь на губах появились улыбки, а глаза посветлели от счастья. И опять бы в весях моравских захороводили молодицы в белых полотняных рубахах, украшенных красными вышивками, шерстяных юбках с передниками, широких шалях, наброшенных на красивые покатые плечи; а мужчины тоже в нарядных одеждах - рубахах с вышитыми воротниками, прямых кожаных штанах, жилетках, суконных накидках или овчинных кожухах с меховыми оторочками, широкополых войлочных шляпах - опять заиграли на пастушьих трубах, флейтах и цимбалах. И как если бы Возовицкие горы, на которых лежали грязные груды снега, вдруг снова покрылись под ярким солнцем буйной зеленью.
Но теперь мы говорим этой земле и народу, населяющему её, "до свидания", а может статься, - "прощай!" Мы - это Константин, его брат Мефодий и я, Леонтий, монах и телохранитель, а в последнее время такой же проповедник, как и они, принёсшие в землю моравов "песни новы"...
Застать императора в Константинополе мы не смогли, ибо пришлось добираться кружным путём, а не прямо - через Болгарское царство. В этой стране прелаты чувствовали себя теперь как дома, а их вооружённые до зубов люди рыскали повсюду, поэтому мы не раз вспоминали Климента, опасаясь за его жизнь.
Наши жизни тоже постоянно находились в опасности, и слава Христу Спасителю, что мы всё-таки целыми и невредимыми добрались до столицы Византии, где нас со слезами на глазах встретил патриарх Фотий. Обнял, сказал добрые слова каждому, и мне тоже, видимо, наслышанный и о моей личной деятельности в Великоморавии. Не скрою, я этим словам был безмерно рад...
Узрев моё некоторое смущение, Константин весело пошутил:
- Экзамен на просветителя ты сдал, Леонтий, старайся сдать теперь на философа...
- Нет уж, отче, один ты у нас философ, известный под таким именем не только в Византии, но и во многих странах, - серьёзно ответил я ему.
Фотий поведал нам приятную новость, что новый папа Адриан Второй выразил желание мира с византийской церковью, и поэтому патриарх отправляет нас послами в Рим не только с выражением почтительности к папе, но и дарами к нему с частью мощей святого Климента, привезённых Константином из Херсонеса Таврического.
- Тебе, Константин, и тебе, Мефодий, и никому другим, и надлежит их вручить Адриану в Латеранском дворце, - сказал Фотий.
- Будет исполнено, ваше святейшество, - заверили патриарха солунские братья.