Очень по душе пришёлся ответ князя; Аскольд же по прошествии какого-то времени справился у Кевкамена о том, как идут дела с крещением язычников, сколько их уже стало в общине, где воздают молитвы новому Богу. Узнав, что в общине уже находится немалое количество людей, а молятся в пещерах, обмолвился:
- Негоже под землёй... В сырости и мраке...
- Да, княже, сырость такая, что гаснут свечи, а иконы слезятся, и краска с них облезает...
- Следует подумать о храме... Сказывал мне Доброслав Клуд, что у хазар в Итиле наряду с синагогами стоят капища и христианские храмы тоже.
- Да, княже, прав он - в точности так.
- А ответь, Кевкамен, как сам думаешь, не ссылаясь на другие умы: чем тебя вера Иисуса Христа прельстила?
- Разреши, я тоже спрошу, прежде чем ответить... Тебя-то она, князь, прельстила?
- Ну, во-первых, я ещё не крестился... Хотя не буду скрывать: да, привлекла она меня... Потому как исключает жестокость. А главное, по моему пониманию, что сын человеческий Иисус Христос, воскреснув и поднявшись ввысь, как бы соединил нашу грешную землю со святым небом...
- Ах, как хорошо ты сказал, княже... - Глаза у грека увлажнились от слёз. - Боже, как хорошо! Только пусть тебе ещё станет ведомо, что суть христианства состоит в общей, присущей всему человечеству тайне искупления. Иначе сказать так: крестным страданием, смертью и воскресением своим вывел Иисус Христос мир из царства тления и открыл дорогу к нетлению и жизни вечной. Ислам, иудаизм и язычество принадлежат определённым народам, а христианство - всему человечеству... В этом и есть чудо из чудес и тайна из тайн.
...Через две недели горожане уже бегали на макушку горы смотреть, как плотники под руководством чёрного грека возводили из ошкуренных брёвен с благословения князя и Высшего совета доселе невиданный в Киеве, устремлённый к небу остроконечный дом и ладили наверху кресты. Неподалёку ещё зловеще, брызгая во все стороны искрами, горели жертвенные костры на капище Перуна, ещё ниже склонялись безмолвные тёмные фигуры жрецов, зло посматривающих в сторону строящегося христианского храма,
А по утрам низко клубились над ним и Днепром тяжёлые тучи, к середине же дня пробивавшееся сквозь них солнце бросало лучи на речную воду; она начинала играть мелкими барашками, и тучи, разодранные светом в клочья, исчезали.
Адиюхское городище у северных предгорий Кавказа представляло собой обнесённую высокой саманной стеной крепость. Дома внутри - из плетня, обмазанного белой глиной, с камышовыми двускатными крышами.
Жили царкасы не бедно и не богато, занимались резьбой по дереву и серебру, плетением циновок из болотной травы чий, изготовлением войлочных ковров, шитьём золотой нитью, ковкой острых красивых клинков.
Людей этого племени античные авторы называли меотами, западные - зихами, а позднее русские летописные источники - касогами. За пределами саманной стены на просторах по обе стороны неширокой, но очень бурной реки сеяли пшеницу и подсолнечник, разводили тонкорунных овец и коз с белой длинной шерстью. Царкасы отличались особой чистоплотностью, ходили в приталенных кафтанах с узкими оборками на поясе, перехваченными тонкими ремешками, в мягких кожаных сапожках без каблуков. Войском управлял выборный атаман, но власть царя передавалась по наследству.
Царя - старшего брата Сфандры - звали Мадин, и дворец его стоял в центре городища. Сложен он был из камня, с основательным высоким фундаментом. Возле днём и ночью дежурили многочисленные охранники-джигиты.
Доброслав никак не мог привыкнуть к их слегка лающему говору, так как чуть ли не каждое слово они произносили с кратким "и". (Через несколько веков царкасы утратили эту особенность и, к примеру, такое слово, как "йахши" - "хороший", выговаривали уже по-другому - "ахши".)
Почти два месяца русы находятся в гостях у царя царкасов и не понимают, что дальше будет. Об отъезде в Киев Сфандра, кажется, и не помышляет; попробовала было Настя у неё что-то узнать - ничего не узнала, попыталась и мамка Предслава - безрезультатно. Чтобы не застаиваться и "иметь в теле силу", как любил говорить Клуд, дружинники стали вместе с воинами-царкасами на речном берегу "джигитовать" и понарошку рубиться друг с другом. Поднимали валуны, благо их тут обильно было рассыпано, взваливали на грудь и бегали с ними.
Мадин-царь держался со всеми ровно, никого из русов не выделяя; зато Клуд подружился с его младшим братом Косташем. Изъяснялись они, правда, но первоначалу всё больше жестами, потом какие-то слова хозяев Доброслав усвоил, да и Косташ чуть-чуть понимал язык русов, ибо однажды с царскими послами побывал в Киеве и немного жил там. Любознательный отрок с большими тёмными, как спелые сливы, глазами, с узкими ладонями рук, которые тем не менее очень крепко держали рукоять клинка. Подружился с Косташем и Радован, только дружба эта почему-то не нравилась Сфандре. Не нравилась она и царю...
Как-то Радован и Косташ играли в лошадки: сперва Радован - крепкий бутуз - катал на спине младшего брата Сфандры и царя, затем тот приёмного сына Клуда. Доброслав тоже был здесь. И тут из дворца выбежал джигит, бросился к мальчишкам, схватил за руку Косташа и стал ему выговаривать за то, что он, царский брат, как осел возит простого кешака (человека из низов). "Царь сердится!" - добавил джигит. Думал, что Клуд не понимает их языка, но Доброслав уразумел всё, что сказал царский охранник...
Придя домой, Клуд поведал об этом жене. Настя не удивилась:
- Сфандра тоже стала сторониться меня и Предславы. Будто догадывается, что я гляжу за ней по велению Аскольда и что Предслава знает, кто порешил её родственника-христианина в молельной пещере...
- Так мы ничего не разведаем... А чую, что они с братом-царём что-то затевают, если только уж не сотворили такое "ау", которое во вред Аскольду откликнется. - Потом спросил, чуть засмущавшись: - Как чувствуешь себя? - и показал глазами на уже начинающий пухнуть живот.
- Пока йахши, как говорят царкасы, - засмеялась Настя.
- Вот мы на их языке разговариваем...
Прошло ещё два месяца, и Клуд начал беспокоиться, размышляя об обратной дороге - вдруг Сфандра примет решение ехать: не растрясёт ли долгая езда его ненаглядную?..
Отважиться, да и впрямую спросить, что старшая жена Аскольда вообще думает предпринимать?.. Спросил.
- Ждите, милые, ждите... - ответила на сей вопрос Сфандра. - А ты, Клуд, на рыбалку бы, что ли, съездил или на ловы. Знаешь, какие козлы по горным кручам прыгают?..
Видит Доброслав, смеётся над ним старшая княгиня киевская, а почему - невдомёк. А чтобы выглядело так, что Клуд охотно воспринимает её советы, с несколькими дружинниками и джигитами действительно не раз и не два выезжал и на рыбалку, и на охоту на горных козлов. И везло: привозили много пойманной рыбы, убитых животных. Часть их шла на жертвоприношения, другая жарилась и поедалась на пиру, в котором участвовали царкасы. Пили бузу, ели, пели гимны богам. Иногда кое-кто из русов, разругавшись между собой, устраивали драку, правда, дело до ножей и мечей не доходило. Но джигиты в неё не ввязывались, соблюдая строжайший приказ царя - ни в какие свары с киевлянами не влезать...
Исподволь Клуд всё же пытался разузнать, что и как... Заметил: давно куда-то запропастился жрец киевского капища, - осторожно спросил о нём Косташа.
- Он уехал с белыми верховыми в Чёрную Булгарию.
- А кто такие белые верховые?
- Пo-нашему, значит казаки. "Каз" - это верховой, кочевой, а "ак" - белый. Накидки у них из белой козьей шерсти. У вас они называются корзна, а у нас - бурки...
- В Чёрную Булгарию-то зачем?
- Будут разыскивать сына вашего князя Аскольда, мужа нашей сестры. Чтобы опознать, и взяли с собой жреца, который хорошо в лицо его знает...
- Для чего же Всеслав им понадобился?
- Может, пригласить в гости хотят?.. Моей сестре он ведь тоже сыном приходится.
"Сыном... Как бы не так! - подумал Клуд. - Вот почему у Радовила Сфандра жреца в поездку выпросила. Вот для какого тёмного дела он ей был нужен! Найдут Всеслава - убьют... Дурень я, дурень! И чего ждал?! Не простит мне сего недогляда Аскольд, если что с сыном случится. Он же его в соправители к себе хотел определить... В злом умысле и Дир непременно замешан... А тут ещё с Настей незадача. Сам-то вскочил бы на коня и - в Киев. Аскольда предупредил бы. Но отъедешь без приказа, царь и Сфандра поймут, с какой целью. Отомстят за меня Насте и Радовану".
Рассказал обо всём жене, та поначалу в слёзы, а как только пришла в себя, трезво пораскинула умом, да и придумала.
Придумала она, конечно, вещь жуткую, сразу не поверишь, что подобное исторгнула голова Насти, а не чья-то другая, ибо такое могла изобрести только очень злобная и коварная женщина. А древлянка ею не являлась, и взбрело сие на ум от безысходности положения, в котором она, беременная, сын её Радован и муж оказались. Выход увиделся Насте в том, чтобы Доброслава погибшим при царском дворе посчитали. Тогда бы ничего такого Сфандра не заподозрила, наоборот, пожалела бы бедную вдову да ещё будущую мать, у которой к тому же ещё одно дитя на руках осталось. А тем временем Клуд, живой, втихомолку подался бы к Аскольду и предупредил об опасности, грозящей его сыну Всеславу.