– У нас только "Буд Лайт" есть – годится? – спросила вернувшаяся Фиона. Она принесла две банки и пакет картофельных чипсов.
– Идеально. Я на диете, – сказала Мэгги.
Она приняла банку, с треском оторвала язычок, Фиона тем временем снова опустилась на диванчик.
– Надо бы и мне на диету сесть, – сказала она, надрывая целлофановый пакет. – Главный мой грех – вечные перекусы.
– О, и мой тоже, – сказала Мэгги и отпила пива.
Шипучее и горьковатое, оно породило целый поток воспоминаний, как это умеет делать запах некоторых духов. Давно ли она в последний раз пила пиво? Может быть, когда Лерой была младенцем. В те времена (припомнила Мэгги, отмахнувшись от картофельных чипсов) она иногда выпивала, составляя Фионе компанию, по две-три банки в день, потому что, как обе слышали, пиво помогает в производстве материнского молока. Возможно, нынче эта идея вызывает неодобрительную усмешку, но в ту пору они, попивая "Миллер", пока малышка сонно сосала грудь, ощущали себя добродетельно исполняющими свой долг. Фиона говорила, что просто чувствует, как пиво со свистом летит прямиком в ее груди. Пить обе начинали, когда Мэгги возвращалась с работы – в предвечерние часы или немного позже. Пиво согревало их, и они поверяли друг дружке свои секреты. Ко времени, когда Мэгги приступала к готовке ужина, она чувствовала себя – о нет, не пьяной, но полной оптимизма, а после, за столом, могла впадать в большую, чем обычно, разговорчивость. Впрочем, никто ничего не замечал. Кроме, может быть, Дэйзи. "Ну правда, мам. В самом деле". Но ведь она всегда так говорила.
Как и мать Мэгги, если правду сказать. "Ну в самом деле, Мэгги". Она как-то вечером заехала к ним и застала Мэгги развалившейся на кушетке и с банкой пива на животе, а Фиона сидела рядом и пела малышке "Пыль на ветру". "Почему ты позволяешь себе так опускаться?" – спросила, озираясь, миссис Дейли, и Мэгги, тоже оглядевшись, удивилась не меньше. Повсюду валяются измятые дешевые журнальчики, скомканные мокрые подгузники, рядом сидит невестка-приживалка – картина и вправду трущобная. И как она до такого дошла?
– Интересно, поженились все-таки Клодин и Питер? – сказала Мэгги и еще отпила пива.
– Клодин? Питер? – не поняла Фиона.
– Из сериала, который мы смотрели. Помнишь? Его сестра, Наташа, все норовила их поссорить.
– О господи, Наташа. Подлая была дамочка, – сказала Фиона. И покопалась в пакете чипсов.
– Когда ты ушла от нас, они как раз обручились, – сказала Мэгги. – Собирались устроить большой праздник, но тут Наташа раскопала то самое – помнишь?
– Она была похожа на девчонку, которую я ненавидела в начальной школе, – сказала Фиона.
– Тут-то ты нас и покинула, – сказала Мэгги.
Фиона вздохнула и ответила:
– На самом деле, раз уж вы об этом вспомнили, рассорить их ей, похоже, не удалось, потому что года через два у них был ребенок, которого похитила чокнутая стюардесса.
– Я сначала не верила, что ты и вправду ушла навсегда, – призналась Мэгги. – Несколько месяцев, приходя домой, включала телевизор, чтобы узнать, что случилось с Клодин и Питером, а когда ты вернешься, рассказать тебе об этом.
– Какая разница, – сказал Фиона и опустила банку на кофейный столик.
– Глупо, правда? Куда бы ты ни ушла, там, конечно, был телевизор. Ты же не могла покинуть цивилизованный мир. Не знаю, возможно, мне просто хотелось самой быть в курсе, чтобы после твоего возвращения мы смогли жить как раньше. Я не сомневалась, что ты возвратишься.
– Ладно. Что прошло, то прошло, – сказала Фиона.
– Нет, ничего не прошло! Люди вечно повторяют эти слова, но ведь прошлое никогда не проходит, не проходит насовсем, – ответила ей Мэгги. – Мы сейчас говорим о вашем браке, Фиона. Вы оба так много вложили в него, все, что имели. А потом вдруг поругались на пустом месте, и поругались-то не сильнее, чем в прошлые разы, но ты ушла. Вот и все! Пожала плечами и ушла. Как это могло случиться?
– Случилось и случилось, ладно? – сказала Фиона. – Черт подери! Разве обязательно мусолить все это?
Она потянулась к пивной банке, отпила из нее, закинув назад голову. Фиона, заметила Мэгги, носила теперь по кольцу на каждом пальце – одни из простого серебра, другие с бирюзовыми камушками. Что-то новенькое. А вот ногти у нее по-прежнему отливали жемчужной розовизной, личным цветом Фионы, – где бы Мэгги такой ни увидела, сразу вспоминала о ней.
Мэгги задумчиво вертела в руках банку, украдкой поглядывая на Фиону.
– Хотела бы я знать, куда подевалась Лерой, – сказала Фиона.
Еще одна попытка уклониться от разговора. Очевидно же, где она – прямо за окном.
"Подкрути его немного", – сказал Айра, и Лерой ответила: "Осторожнее, этот и убить может!"
– Ты сказала по радио, что в первый раз вышла замуж по настоящей, истинной любви, – сказала Мэгги.
– Послушайте. Ну сколько раз…
– Да, да, – торопливо согласилась Мэгги, – я понимаю, это была не ты. И все же что-то из сказанного той девушкой… походило на то, что она говорит не только о себе. А как будто о том, что происходит с каждым. "В следующую субботу выйду ради уверенности в завтрашнем дне", – сказала она, и мне вдруг показалось, что весь мир вроде как умирает, или чахнет, или еще что, становится маленьким, тесным, сдавленным. Я почувствовала такую… не знаю… такую безнадежность. Может, мне и не стоит это говорить, Фиона, но прошлой весной Джесси привел на ужин молодую женщину, с которой недавно познакомился, – нет, там ничего серьезного не было! ничего! – и я подумала: ладно, все это хорошо и прекрасно, но она же не настоящая. Он выбрал ее за неимением лучшего, подумала я. Это всего-навсего временная замена. Ах, ну почему каждый соглашается довольствоваться малым? – вот что я подумала. И то же самое я почувствовала, когда ты рассказывала об этом, как его, о Марке Дерби. Зачем встречаться с кем-то лишь потому, что он тебя попросил, когда ты и Джесси так сильно любите друг друга?
– Он подписал все, что получил от адвоката, и отправил обратно, пальцем не шевельнул, чтобы побороться, – по-вашему, это любовь? – спросила Фиона. – А после на два, три, а то и четыре месяца запоздал с чеком, а в конце концов прислал его по почте и даже моего имени на конверте не написал, просто "Ф. Моран".
– Это он из гордости, Фиона. Вы оба слишком…
– А то, что он собственной дочери с пятого дня ее рождения не видел? Попробуйте объяснить это ребенку. "Ох, Лерой, милочка, просто он слишком гордый…"
– С пятого? – переспросила Мэгги.
– Она все время удивляется, почему у других детей есть отцы. Даже у тех, чьи родители развелись, – они, по крайней мере, по выходным отцов видят.
– Он приезжал на ее пятый день рождения? – спросила Мэгги.
– Ну вот! Он не потрудился сказать вам об этом.
– Погоди. Он просто появился? Или как?
– Появился без предупреждения в машине, до отказа забитой самыми неподходящими подарками, какие вы когда-нибудь видели, – сказала Фиона. – Всякие звери, куклы, плюшевый медведь, которого пришлось пристегнуть, как человека, ремнем к пассажирскому сиденью, потому что в заднюю дверцу он не пролезал. Слишком большой, чтобы ребенок смог его обнять, да Лерой этого и не захотела бы. Она обниматься не любит. Лерой девочка скорее спортивная. Вот и привез бы ей что-нибудь для спорта, например…
– Но, Фиона, откуда ж ему было знать? – спросила Мэгги. В груди ее разрасталась боль, ей было жалко сына с его кучей непригодных подарков, на которые он, должно быть, потратился до последнего пенни, потому что, видит бог, человек он вовсе не обеспеченный. И она сказала: – Все-таки он не пожалел сил. Просто не знал.
– Конечно, не знал! Ни малейшего понятия не имел. Когда он приезжал в последний раз, Лерой была малышкой. Ну и вот, он приехал со своей целлулоидной куклой, которая кричала "Мама", а увидев Лерой в ее парусиновых брючках, просто на месте замер – и сразу видно было, удовольствия не испытал. И говорит: "Кто это?" Говорит: "Но она такая…" Мне пришлось сбегать за ней к соседям, пригладить ей волосы, пока мы шли по улице. Я ей сказала: "Заправь рубашку, лапушка. Возьми-ка мою заколку". И пока я закалывала ей волосы, Лерой стояла смирно, большая редкость для нее, поверьте. А заколов, я сказала: "Отступи на шаг, дай я на тебя посмотрю", и она отступила, облизала губы и спросила: "Все в порядке? Или нет?" Я сказала: "Ох, лапушка, ты прекрасна", и после этого она входит в дом, а Джесси говорит: "Но она такая…"
– Он удивился, что она так выросла, вот и все, – сказала Мэгги.
– Я чуть не расплакалась, до того мне ее жалко стало, – сказала Фиона.
– Да, – мягко ответила Мэгги. Ей это чувство было знакомо.
– "Какая "такая", Джесси? – спрашиваю я. – Какая? Как ты смеешь вваливаться сюда и говорить мне, что она такая или этакая, если мы от тебя с декабря ни одного чека не получили? Вместо этого ты тратишь деньги на такую дребедень, на мусор, – говорю я ему, – на пухлую куклу, когда единственная кукла, которая ей интересна, это "Солдат Джо"".
– Ах, Фиона, – сказала Мэгги.
– Ну а чего он ждал?