Стоя у кромки воды, окутанная туманом Дорри надумала открыть свой "чемодан" и показать его содержимое Айре. Ничего так уж сильно отличавшего эту поклажу от других подобных она в тот раз с собой не взяла. Обычные два или три сборника комиксов, вспомнил он, что-то из ее любимого сладкого – возможно, помятый кексик с размазанной по целлофану глазурью – и, конечно, принадлежавшая когда-то их матери шляпная лента со стразами. И наконец, главное ее сокровище: музыкальный журнальчик с Элвисом Пресли на обложке. Под фотографией шла надпись: "Король рока". Дорри обожала Элвиса Пресли. Обычно Айра ей потакал и даже покупал плакаты с Элвисом, когда те ему попадались, однако на сей раз был до того угнетен, что просто не мог не выйти из себя. "Элвис", – сказала счастливая Дорри, и Айра ответил: "Ради бога, Дорри, разве ты не знаешь, что он умер?"
Улыбка сошла с ее лица, глаза наполнились слезами, и Айру пронзили угрызения совести. Все в Дорри мгновенно опечалило его: короткая стрижка, потрескавшиеся губы, тонкое лицо, такое невзрачное и милое, хоть этого никто не замечал. Он обнял сестру за плечи, прижал к себе ее костлявое тельце и взглянул поверх головы Дорри на плававший в тумане "Констеллэйшн". Верхушки его мачт истончились, канаты и цепи растаяли в дымке, и старый корабль, окутанный клубами тумана, которые можно было по ошибке принять за пелену времени, в кои-то веки выглядел на свои настоящие года. Джуни потеснее прижалась к Айре с другого боку, Мэгги и Сэм не сводили с него глаз, ожидая, когда он скажет им, что делать дальше. В те мгновения он понял, в чем состоит настоящая расточительность. Господи, да. Не в том, что ему приходится содержать этих людей, а в его неспособности уяснить, как сильно он их любит. Он любил даже своего обшарпанного неудачника-отца, даже память о своей бедной матери, такой хорошенькой, но никогда об этом не узнавшей, потому что всякий раз, как она подходила к зеркалу, у нее от застенчивости перекашивался рот.
Затем это чувство растаяло (наверное, в следующий миг, когда Джуни заканючила, что пора возвращаться), и Айра забыл то, что узнал о себе. И несомненно забудет снова, так же как Дорри забыла ко времени приезда домой, что Элвис Пресли больше не "Король рока".
Часть третья
Глава 1
Была одна песенка, которую Мэгги любила напевать вместе с Айрой во время их общих поездок. "Снова в дороге" – так она называлась. То был не банальный мотивчик Вилли Нельсона, а блюзовая композиция из принадлежащего Джесси старого альбома "Кэнд Хит", забойная и напористая. Айра отбивал ритм: "Бум-да-да, бум-да-да, бум-да-да, бум! бум!" – а Мэгги выводила мелодию. "Намек мой пойми, мама, и больше не рыдай", – пела она. Казалось, и телефонные столбы проскакивали мимо в этом ритме. Мэгги чувствовала себя свободной от всего побродяжкой. Она откинула голову на спинку сиденья и покручивала одним коленом в такт песни.
В давние дни, когда Мэгги ездила по этой дороге одна, окрестные места казались ей неприветливыми – вражеской территорией. Среди здешних лесов и каменистых пастбищ держали в заточении ее единственную внучку, и Мэгги (задыхавшаяся под шарфами, или закутанная в неведомо чью шинель, или наполовину укрытая вскипавшим завитушками рыжим париком Джуни) вела машину так, точно пыталась проскользнуть между чем-то и чем-то. Она представлялась себе существом ползучим, изворотливым. Думала только о девочке, крепко держа перед мысленным взором ее личико, – умное, круглое, как пенни, младенческое личико, глаза, которые восторженно расширялись, когда к ней в комнату входила Мэгги, покрытые ямочками кулачки, начинавшие при появлении бабушки вертеться в воздухе. Я еду, Лерой! Не забывай меня! Однако поездки снова и снова оборачивались такими неудачами, вплоть до последней, ужасной, когда Лерой вся перекрутилась в коляске и позвала: "Мам-мам?" – отыскивая другую свою бабушку, ничего не значащую бабушку-самозванку; после этого Мэгги наконец сдалась и ограничилась в дальнейшем редкими официальными визитами в компании Айры. Да и те довольно скоро прекратились. Лерой начала выцветать в ее памяти, уменьшаться, пока не стала меньше человека, которого видишь сквозь телескоп, глядя в него не с той стороны, – все еще дорогая, но очень и очень отдалившаяся.
Мэгги вспомнила прежнее лето, когда умер ее старый кот Тыквик. Уход кота стал для нее ударом настолько сильным, что его можно было приравнять к приходу чего-то совсем нового, – отсутствие пушистого тельца, которое вилось между ее лодыжками всякий раз, как она заглядывала в холодильник, отсутствие в ее постели урчания словно бы моторной лодки всякий раз, как она просыпалась ночью. Глупо, но это напоминало ей время, когда ушли Лерой и Фиона, хотя тут, конечно, и сравнения никакого быть не могло. Однако можно вспомнить и кое-что поглупее: примерно месяц спустя, когда наступили холода, Мэгги выключила, как делала каждый год, стоявший в подвале влагопоглотитель, и даже его "уход" поразил ее в самую душу. Она оплакивала, точно близкого человека, устойчивый, добросовестный рокот, от которого потренькивали половицы. Что, о боже, со мной такое? – дивилась она. Мне что же, придется провести остаток жизни, с одинаковой силой оплакивая любую утрату – невестки, малышки, кота, машинки, которая сушит воздух?
Наверное, так и дает о себе знать приближение старости?
Поля вокруг приобрели медный оттенок, красивый, как на картинке в календаре. Для Мэгги они особого значения не имели. Возможно, ей помогало присутствие рядом Айры – союзника. А возможно, даже самая резкая боль рано или поздно стихает.
"Но больше я не хочу идти этой давней дорогой один", – машинально пела она, и Айра подпевал: "Бум-да-да, бум-да-да…"
Если Фиона выйдет замуж, у нее почти наверняка появится новая свекровь. Об этом Мэгги не подумала. Интересно, сойдутся ли близко Фиона и эта женщина? Станут ли проводить вместе каждую свободную минуту – уютно, как две подруги?
– А вдруг еще одна малышка появится! – произнесла Мэгги.
Айра прервал свои "бум-да-да", чтобы спросить:
– Что?
– Я присматривала за ней все девять месяцев! Как она обойдется без меня?
– О ком ты говоришь?
– О Фионе, конечно. О ком же еще, по-твоему?
– Ну, она как-нибудь управится, не сомневаюсь, – сказал Айра.
– Может, управится, может, нет, – ответила Мэгги. Она отвернулась от Айры, чтобы еще раз взглянуть на поля. Те показались ей неестественно бесплотными. – Я возила ее на занятия для будущих мам. Обучала упражнениям. Была официальной помощницей при ее родах.
– Значит, теперь она все про это знает, – сказал Айра.
– Но все же необходимо повторять при каждой беременности, – объяснила ему Мэгги. – Нужно заставлять себя делать это.
И она вспомнила, как заставляла делать это Фиону, чья беременность казалась какой-то вялой, неопределенной. Если бы не Мэгги, Фиона провела бы все ее первые три месяца на кушетке перед телевизором, однако Мэгги резко хлопала в ладоши: "Начинаем!" – выключала очередной показ "Корабля любви" и раздергивала шторы, впуская в сумрачную гостиную солнечный свет, заливавший мешанину рок-журналов и бутылок "Фрески".
– Время упражнений для таза! – восклицала она, а Фиона съеживалась и прикрывала ладонью глаза от света.
– Упражнения для таза, черт возьми, – говорила она. – Абдоминальные наклоны. И названия-то какие гнусные.
Однако, вздохнув, поднималась на ноги. Даже во время беременности тело ее оставалось подростковым – худощавым и почти гуттаперчевым, напоминавшим Мэгги скудно одетых девушек, которых она встречала на пляжах и которые принадлежали, похоже, к совершенно отличным от ее биологическим видам. Разросшийся из-за младенца живот Фионы был просто отдельным бременем, своего рода торчавшей из нее упаковочной тарой.
– Уроки дыхания – надо же, – говорила Фиона, с глухим шлепком опускаясь на пол. – А им не приходило в голову, что дышать я к этому времени наверняка уже научилась?
– Ах, милочка, тебе просто повезло, что ты их получила, – говорила ей Мэгги. – Во время моей первой беременности никаких курсов не было и в помине и я просто помирала от страха. Я бы таким урокам ужас как обрадовалась. А потом! Помню, я вышла из больницы с Джесси на руках и подумала: "Постой. Они просто позволят мне уйти? Я же ничего в малышах не смыслю! У меня и лицензии нет на такие дела. Мы с Айрой просто дилетанты, любители". Я к тому, что нам каких только уроков не дают, и все по поводу ерунды – игры на пианино, машинописи. Мы годами учимся решать уравнения, но в нормальной-то жизни нам этого делать не приходится, ни разу. А как же насчет материнства? Да и брака тоже, если на то пошло. Прежде чем тебе позволят водить машину, ты должна пройти одобренный государством курс обучения, но ведь вождение – это ничто, ничто в сравнении с каждодневной жизнью рядом с мужем и с воспитанием нового человеческого существа.
По-видимому, рассуждения ее были не самыми утешительными, потому что Фиона произнесла: "Черт возьми!" – и уронила голову на руки.
– У тебя-то, уверена, все пройдет хорошо, – поспешила сказать Мэгги. – Опять же, и я поблизости, есть кому помочь.
– Ах, черт возьми! – повторила Фиона.
Айра свернул на узкую боковую дорогу под названием Элм-лейн – двойную цепочку невзрачных одноэтажных коттеджей с жилыми автофургонами на большинстве подъездных дорожек, а иногда с косо стоящим жестяным трейлером на заднем дворе. Мэгги спросила:
– Кто станет будить ее по ночам, приносить ребенка, чтобы она его покормила?