Дмитрий сидел над письмом до полуночи. В нем он с предельной точностью описал все случаи процессуальных нарушений, которые допускал Богданов за последний год их совместной работы. Особенно подробно Дмитрий остановился на деле Анурова, Фридмана и Баранова, которое, по глубокому убеждению Дмитрия, Богданов хотел запутать и прекратить, и лишь вмешательство Дмитрия помешало этому.
IV
Первой, кто попался на глаза Дмитрию, когда он, после недельного отсутствия, пришел на работу, была уборщица тетя Варя. Она многозначительно подмигнула Дмитрию и, хитровато улыбаясь, выжидательно смотрела на него, будто решая: сказать или повременить.
- У тебя такой вид, тетя Варя, будто ты знаешь, где зарыт клад в миллион. А сказать никому не хочешь. И у самой нет сил откопать.
- А то как же, он и есть - клад. Иная новость почище твоего клада!.. - тетя Варя поправила под платком прядку седых волос и еле слышно таинственно проговорила: - Уходит… Ну и слава Богу, что уходит; без него жили и дальше не пропадем. Хоть вздохнем.
- Кто уходит?
- Да ты что, с луны свалился?!
- Я же неделю был на больничном, тетя Варя. Хватил такой радикулит, что ни согнуться, ни разогнуться не мог.
Тетя Варя воровато огляделась по сторонам и, кося взглядом в сторону прокурорского кабинета, зашептала:
- Сам уходит… Говорят, в большие начальники выдвинули.
Тетя Варя сказала правду.
С нескрываемой радостью старший следователь Бардюков сообщил Дмитрию, что Богданова переводят в городскую прокуратуру.
- Кем? - сдержанно спросил Дмитрий, стараясь ни выражением лица, ни голосом не выдать своей радости.
- Заместителем по кадрам. Повышение солидное.
"Тем лучше!.. - подумал Шадрин. - Когда его вызовет руководство и потребует объяснения, мы с ним уже будем под разными крышами".
Работалось в этот день легко.
Сдавая дела новому прокурору, Богданов был со всеми приветлив. Даже пробовал шутить.
V
Новый прокурор пришелся всем по душе. В прошлом черноморский моряк, он иногда вкрапливал в разговор матросские словечки вроде "аврал", "полундра", "салага", "шкентель"… А однажды окончательно озадачил тетю Варю тем, что попросил ее повесить в "гальюне" полотенце и положить мыло. Та хоть и закивала услужливо головой, говоря, что все сделает, как велено, а сама долго не могла сообразить, куда же ей нужно повесить полотенце и положить мыло.
Широкоплечий, высокий, с открытыми серыми глазами, скорее он походил на волжского грузчика, чем на работника юстиции. Тетя Варя за свою тридцатилетнюю работу в прокуратуре повидала всяких прокуроров: молодых и старых, добрых и сердитых, молчаливых и разговорчивых. Но такого простого и обходительного видела впервые. Для всякого человека у Василия Петровича найдется и подходящее слово, когда хочет сделать замечание, и светлая улыбка, когда нужно за что-то похвалить подчиненного. А главное, все, что он ни делал, все делалось как-то искренне, с огоньком, от души. Такой и пожурит-то, словно брат родной обнимет. Втайне она даже жалела Василия Петровича за то, что его лицо было слегка поклевано оспой.
За последнюю неделю Шадрину приходилось разговаривать с прокурором каждый день и по нескольку раз - этого требовали дела. Дмитрий заметил, что Василий Петрович имел обыкновение до конца выслушивать своих подчиненных и часто соглашался со следователями даже в тех случаях, когда сам был иного мнения. Во всем новый прокурор держался твердого правила: точнее решает тот, кто лучше знает дело. Прежде чем вызвать к себе следователя по какому-либо спорному или сложному делу, Василий Петрович всегда детально знакомился с ним и, в отличие от Богданова, который часто решал с маху, по интуиции, давая указание, не смотрел рассеянно в окно или через плечо следователя.
С новым прокурором Шадрину было легко. В нем он находил удивительное сходство со своим бывшим командиром взвода разведки капитаном Борягиным, погибшим на Волховском фронте. Те же неторопливые, но твердые движения, тот же взгляд, в котором сквозь доброту просвечивала лукавинка. Даже манера выпускать изо рта дым и стряхивать пепел с папиросы - и та была борягинской.
Но сегодня прокурор не смотрел в глаза Шадрину.
"Почему он так долго молчит?.. - думал Дмитрий. - Так молчал наш Борягин, когда было нужно послать почти на верную смерть своего разведчика…"
В серых глазах Василия Петровича на этот раз не вспыхнули, как всегда, озорные огоньки добродушного приветствия, когда Шадрин переступил порог его кабинета. В них таилось что-то печальное.
- Вы вызывали, Василий Петрович? - нарушил молчание Шадрин, ожидая, когда ему предложат сесть.
Кивком головы прокурор показал на стул.
Дмитрий сел, продолжая всматриваться в лицо Василия Петровича, стараясь понять: чем он так не то встревожен, не то огорчен?
Прокурор, глядя куда-то в одну точку перед собой, долго разминал папиросу. Потом перевел взгляд на Шадрина:
- Я вызвал вас, Дмитрий Георгиевич, по необычному делу, - он неторопливо прикурил папиросу, сделал две глубокие затяжки. - Вы давно в прокуратуре?
- Больше года.
- А в партии?
- С сорок третьего.
- И, если судить по анкете, приходилось кочевать по военным госпиталям?
- Приходилось, - тихо ответил Шадрин, все еще не догадываясь, к чему весь этот разговор: стаж работы в прокуратуре, партийность, госпитали…
- Знаете что, Дмитрий Георгиевич… - прокурор замялся. - Нам, наверное, придется расстаться. К моему великому сожалению.
- Расстаться?.. - Дмитрий осекся. В первую минуту он никак не мог сообразить, что все это значит. Грянула беда или, наоборот, предстоит повышение по службе?
- Не буду вас водить за нос. Говорю вам как бывшему фронтовику, как коммунисту: в городской прокуратуре, очевидно, вами недовольны. Из отдела кадров поступил нехороший звонок.
"Богданов… - мелькнуло в голове Шадрина. - Его работа". Дмитрий молча продолжал смотреть в рябоватое лицо прокурора, перед которым лежало личное дело.
- Я подробно ознакомился с вашей биографией и анкетой, и мне стало обидно за вас. Но ничего не поделаешь: указание свыше, - прокурор замолчал, играя футляром от очков.
- Какое указание?
- Освободить вас от работы.
- Основание?
- Сверху предложили два варианта… Вы пишете заявление об освобождении вас от работы следователя, эту просьбу городская прокуратура удовлетворяет, и вы поступаете в распоряжение отдела по распределению молодых специалистов при Министерстве высшего образования. Этот отдел обязан вас трудоустроить согласно вашему диплому и вашему здоровью, - прокурор некоторое время молчал, потом, потирая ладонью изрытый оспой подбородок, продолжал: - Сегодня утром звонил Богданов. Тревожится за вас. Говорил, что у вас неважно со здоровьем, что с тяжелыми ранениями на оперативной работе вам оставаться рискованно.
- Для кого рискованно?
- И для вас, и для дела.
- Он так и сказал?
- Так и сказал.
Губы Шадрина дрогнули:
- А если я не напишу этого заявления?
- Тогда вас уволят приказом и в трудовой книжке напишут… Сами знаете…
- Пожалуйста, прошу конкретнее, Василий Петрович. Мне не все понятно.
- Вы не такой уж неопытный, Дмитрий Георгиевич. Думаю, что за год работы в прокуратуре вы прекрасно поняли, как иногда некоторые начальники освобождаются от неугодных подчиненных.
- А может быть, не мое здоровье, а судимость жены?
- Да, и этот пункт биографии вам нет-нет да будет мешать. Но в данном случае вас уволят по другим причинам. В Кодексе законов о труде пункт судимости родственников не возведен в юридическую норму. У вас инвалидность. А это несовместимо с оперативной работой. Таково указание городской прокуратуры.
- Это что - для всего города такое новшество? - спросил Дмитрий.
- Мне об этом Богданов не доложил. Но, судя по ЧП, которое месяц назад произошло в прокуратуре Бауманского района, мне кажется, что городская прокуратура встревожена.
- Вы имеете в виду гибель следователя Рокотова?
- Да, случай из рук вон выходящий. Не был бы Рокотов на протезе - остался бы жив. А ведь тоже фронтовик, два ордена Славы. И так глупо погибнуть…
- Так что же, выходит, кадровая акция в прокуратуре столицы начинается с меня? У кого руки и ноги не только целы, но могут еще свалить с ног быка?
- Богданову видней, с кого начинать эту кадровую акцию, - сочувственно проговорил Василий Петрович и широкой отмашью руки смахнул со стола табачные крошки. - Как ни печально, но это так. Звонок был категоричным, - прокурор пробежал глазами анкету Шадрина, лежавшую перед ним. - Что касается лично меня, то с моей стороны к вам, Дмитрий Георгиевич, претензий нет. Более того, я всегда считал вас и считаю одним из лучших следователей прокуратуры.
- Мы слишком мало работали с вами, Василий Петрович, чтобы так лестно думать обо мне.
Прокурор размял вторую папиросу и встал. Прикуривая, он закашлялся:
- Дорогой мой друг… Теперь уж я могу назвать вас так. Для того чтобы хорошо или плохо думать о человеке, совсем не нужны годы совместной с ним работы. Мы, фронтовики, когда-то давали друг другу рекомендацию в партию, зная рекомендуемого всего лишь по одной атаке, - прокурор подошел к окну, с минуту стоял спиной к Шадрину, потом твердо продолжал: - Знайте, если меня спросят о вас, то я так и скажу: следователь хороший. Так и напишу в характеристике. А вот какая цена моей характеристике будет в глазах Богданова - судите сами. Приказ о вашем освобождении будет писать он, а не я. Весь год вы работали с ним, а не со мной. Ему больше веры. У него больше власти. Итак, выбирайте одно из двух.
Шадрин встал:
- Мне можно идти?