- Имею честь рекомендоваться!..
Сатана примолвил:
- Любезный Бубантушка, начинай скорее свой доклад: только говори коротко и умно, потому что я сердит и скучаю...
И он зевнул ужасно, раскрыв рот шире жерла горы Везувия: дым и пламя заклубились из его горла.
- Мой доклад сочинен на бумаге, - отвечал нечистый дух журналистики. - Как вашей мрачности угодно его слушать: романтически или классически?.. то есть, снизу вверх или сверху вниз?
- Слушаю снизу вверх, - сказал Сатана. - Я люблю романтизм: там все темно и страшно, и всякое третье слово бывает непременно мрак или мрачный - это по моей части.
Бубантус начал приготовляться к чтению. Сатана присовокупил:
- Садись, мой дорогой Бубантус, чтоб тебе было удобнее читать.
Бубантус оборотился к нему задом и поклонился в пояс: под землею это принятый и самый вежливый образ изъявления благодарности за приглашение садиться. Он окинул взором залу и, нигде не видя стула, снял с головы свой бумажный, шпицеобразный колпак, поставил его на пол, присел, сжался, прыгнул на десять аршин вверх, вскочил и сел на самом флюгерке его; сел удивительно ловко - ибо вдруг попал он своим rectum на конец прутика и воткнулся на него ровно, крепко и удобно, - принял важный вид, вынул из портфеля бумагу, обернул ее вверх ногами, чихнул, свистнул и приступил к чтению с конца, на романтический манер:
"и проч.. и проч.. слугою покорнейшим вашим пребыть честь Имею, невозможно людьми управлять иначе..."
- И проч.. и проч.!.. - воскликнул Сатана, прерывая чтение. - Визирь, слышал ли ты это начало? И проч.. и проч.!.. Наш Бубантус, право, мастер сочинять. Досоле статьи романтические обыкновенно начинались с И, с Ибо с Однако ж, но никто еще не начал так смело, как он, с и проч. Романтизм - славное изобретение!
- Удивительное, ваша мрачность, - отвечал визирь, кланяясь.
- На будущее время я не иначе буду, говорить с тобою о делах, как романтически, то есть наоборот.
- Слушаю, ваша мрачность! - примолвил визирь, - это будет гораздо вразумительнее. В самом деле, истинно адские понятия никаким другим слогом не могут быть выражены так сильно и удобно, как романтическим.
- Как мы прежде того не догадались! - сказал царь чертей, - Я, вероятно, всегда любил романтизм?..
- Ваша мрачность всегда имели вкус тонкий и чертовский.
- Читай, - сказал Сатана, обращаясь к злому духу журналистики, - но повтори и то, что прочитал: мне твой слог очень нравится.
Бубантус повторил:
"и проч.. и проч.. слугою покорнейшим вашим пребыть честь Имею..."
- Как?.. только слугою? - прервал опять Сатана. - Ты в тот раз читал умнее.
- Только слугою, ваша мрачность, - возразил черт журналов, - я и прежде читал слугою и теперь так читаю. Я не могу более подписываться: вашим верноподданным.
- Почему?
- Потому что мы, в Париже, торжественно протестовали против этого слова почти во всех журналах: оно слишком классическое, мифологическое, греческое, феодальное...
- Полно, так ли, братец?
- Точно так, ваша мрачность! Со времени учреждения в Западной Европе самодержавия чёрного народа все люди - цари: так говорит г. Моген. Я даже намерен заставить предложить в следующее собрание французских Палат, чтобы вперед все частные лица подписывались: Имею честь быть вашим милостивым государем, а один только король писался бы покорнейшим слугою.
- Странно!.. - воскликнул Сатана с весьма недовольным видом. - Неужели все это романтизм?
- Самый чистый романтизм, ваша мрачность. В романтизме главное правило, чтобы все было странно и наоборот.
- Продолжай!
Бубантус продолжал:
"невозможно людьми управлять иначе: в искушение вводить и обещаниями лживыми увлекать, дерзостью изумлять, искусно их надувать уметь надобно, изволите сие знать, мрачность ваша, как в дураках остались совершенно они, чтоб, стараясь, ибо..."
- Стой! - закричал Сатана, и глаза у него засверкали, как молнии. - Стой!.. Полно! Ты сам останешься у меня в дураках. Как ты смеешь говорить, что моя мрачность?.. Не хочу я более твоего романтизма. Читой мне классически, сверху вниз.
- Но здесь дело идет не о вашей мрачности, а о людях, - возразил испуганный чертенок. - Слог романтический имеет то свойство, что над всяким периодом надобно крепко призадуматься, пока постигнешь смысл оного, буде таковой на лицо в оном имеется.
- А я думать не хочу! - сказал грозный обладатель ада. - На что мне эта беда?.. Я вашего романтизма не понимаю. Это сущий вздор: не правда ли, мой верховный визирь?
- Совершенная правда! - отвечал Вельзевул, кланяясь. - Слыханное ли дело, читая думать?..
- Сверх того, - присовокупил царь чертей, - я примечаю в этом слоге выражения чрезвычайно дерзкие, неучтивые, которых никогда не встречал я в прежней классической прозе, гладкой, тихой, покорной, ннзкопоклонной...
- Вез сомнения! - подтвердил визирь. - Романтизм есть слог мотов, буянов, мятежников, лунатиков, и для таких больших вельмож, как вы, слог классический гораздо удобнее и приличнее: по крайней мере он не утруждает головы и не пугает воображения.
- Мой верховный визирь рассуждает очень здраво, - сказал Сатана с важностью, - я большой вельможа. Читай мне классически, не утруждая моей головы и не пугая моего воображения.
Бубантус, обернув бумагу назад, стал читать сначала:
"ДОКЛАД
Мрачнейший Сатана!
Имею честь донести вашей нечистой силе, что, стараясь распространять более и более владычество ваше между родом человеческим, для удобнейшего запутания означенного рода в наши тенеты, подведомых мне журналистов разделил я на всей земле на классы и виды и каждому из них предписал особенное направление. В одной Франции учредил я четыре класса журналописцев, не считая пятого. Первый класс назван мною журналистами движения, второй - журналистами сопротивления, третий - журналистами уклонении, четвертый - журналистами возвращении. Пятый именуется среднею серединою. Одни из них тащат умы вперед, другие тащат их назад; те тащат направо, те налево, тогда как последователи средней средины увертываются между ними, как бесхвостая лиса. - и все кричат, и все шумят, все вопиют, ругают, стращают, бесятся, грозят, льстят, клевещут, обещают; все предвещают и проповедуют бунты, мятежи, бедствия, кровь, пожар, слезы, разорение: только слушай да любуйся! Читатели в ужасе, не знают что думать, не знают чему верить и за что приняться: они ежечасно ожидают гибельных происшествий, бегают, суетятся, укладывают вещи, прячут пожитки, заряжают ружья, хотят уйти и хотят защищаться и не разберут, кто враг, кто приятель, на кого нападать и кого покровительствовать; днем они не докушивают обеда, ввечеру боятся искать развлечений, ночью внезапно вскакивают с постели: одним словом, беспорядок, суматоха, буря умов, волнение надежд и желаний, вьюга страстей, грозная, неслыханная, ужасная - и все это по милости газет и журналов, мною созданных и руководимых!
Не хвастая, ваша мрачность, я один более проложил людям путей к пагубе, чем все прочие мои товарищи. Я удвоил общую массу греха. Прежде люди грешили только по старинному, краткому списку грехов; теперь они грешат еще по журналам и газетам: по ним лгут, крадут, убивают, плутуют, святотатствуют; по ним живут и гибнут в бесчестии. Мои большие печатные листы беспрерывно колют их в бок, жгут в самое сердце, рвут тела их клещами страстей, тормошат умы их обещаниями блеска и славы, как собаки кусок старой подошвы; подстрекают их против всех и всего, прельщают и, среди прельщения забрызгивают им глаза грязью; возбуждают в них деятельность и, возбудив, не дают им ни есть, ни спать, ни работать, ни заниматься выгодными предприятиями. Сим-то образом, создав, посредством моих листов, особую стихию политического мечтательства - стихию горькую, язвительную, палящую, наводящую опьянение и бешенство, - я отторгнул миллионы людей от мирных и полезных занятий и бросил их в пучины сей стихии: они в ней погибнут, но они уже увлекли с собою в пропасть целые поколения и еще увлекут многие.
Коротко сказать, при помощи сих ничтожных листов я содержу все в полном смятении, заказываю мятежи на известные дни и часы, ниспровергаю власти, переделываю законы по своему вкусу и самодержавно управляю огромным участком земного шара: Франциею, Англиею, частью Германии, Ост-Индиею, Островами и целою Америкою. Если ваша мрачность желаете видеть на опыте, до какой степени совершенства довел я на земле адское могущество журналистики, да позволено мне будет выписать из Франции, Англии и Баварии пятерых журналистов и учредить здесь, под землею, пять политических газет: ручаюсь моим хвостом, что чрез три месяца такую произведу вам суматоху между проклятыми, что вы будете принуждены объявить весь ад состоящим в осадном положении; вашей же мрачности велю сыграть такую пронзительную серенаду на кастрюлях, котлах, блюдах, волынках и самоварах, - где вам угодно, хоть и под вашею кроватью, - какой ни один член средней середины..."
- Ах ты, негодяй!.. - закричал Сатана громовым голосом и - хлоп! - отвесил ему жестокий щелчок но носу - щелчок, от которого красноречивый Бубантус, сидящий на колпаке, на конце прутика, поддерживающего флюгер, вдруг стал вертеться на нем с такою быстротою, что подобно приведенной в движение шпуле он образовал собою только вид жужжащего, дрожащего, полупрозрачного шара. И он вертелся таким образом целую неделю, делая на своем полюсе по 666 поворотов в минуту, - ибо сила щелчка Сатаны в сравнении с нашими паровыми машинами равна силе 1738 лошадей и одного жеребенка.