Ни на Серёгу, жадно пялящегося на них из окошка "танюхи", ни на кого-либо из встречных, студентки не смотрели. Они вообще никуда не смотрели: шли, целомудренно опустив мохнатые ресницы и нахмурив строгие стрелочки бровей. Господи, чего бы ни дал Серёга, чтобы его полюбила такая девушка, такая ангел-девушка!
Приходя домой, они, наверно, скидывали свои стеклянно-прозрачные блузки и тесные аскетические юбочки, распускали чистые волосы, надевали мягкие благоухающие пижамки… Гладили какого-нибудь развалившегося на ковре громадного, с телёнка, дога… Пообедав неземной пищей, приготовленной домработницей или мамой-домохозяйкой – непременно выпив, в соответствии с мысленным Серёгиным условием, чашечку кофе, величиной с ноготок, садились к фортепиано…
Именно так и должно быть у оживших фарфоровых статуэток: невозмутимо, ясно и чистенько. Он бы и обращался с такой девушкой, как с хрупким произведением искусства, которое при малейшем соприкосновении с грубой шероховатой жизнью даст трещинку, разобьётся вдребезги, погибнет.
Но Серёга реально оценивал свои возможности. Ангельским созданиям никак не подходил парень в китайском свитере и дешёвых джинсах, который снимал угол и таксовал в машине с именем чужой любовницы. Они проходили мимо, как шла мимо жизнь, а он провожал их взглядом из окна "танюхи" и иногда ударял кулаком по баранке.
Отдуваясь, пассажир плюхнулся на заднее сиденье "танюхи", утирал лоснящиеся губы платком и поглядывал на подъезд. Оттуда вышла женщина в шубе до пят и каракулевой папахе. Задрав голову и придерживая папаху, послала кому-то чмокающие звуки – воздушные поцелуи.
В машине оба враз качнулись, когда Серёга тронул машину. Ему хорошо было видно в зеркало солидно упакованных пассажиров. Не кричаще, не для показухи (сверху, скажем, норка, а под ней застиранный свитерок), а основательно упакованных. Они были богаты уверенным, прочно вошедшим в их быт богатством, которому вовсе не требовалось кричать о себе во всё горло.
В ушах женщины качались прозрачные камни. Она подымала худую руку, чтобы поправить крашеный пук волос, и Серёга слышал головокружительный запах французских духов, и мельком видел длиннющие акриловые ногти – с такими коготками посуду не помоешь. Старая накрашенная ведьма, звякнув тусклым золотым браслетом, вынимала какое-то удивительное портмоне – щёлкал замочек, и раздавалась тихая мелодия.
Муж и жена, похожие на близнецов – хотя она была долговяза и тоща, а он – упитан и мал ростом – сидели, отвернувшись друг от друга. У обоих были замкнутые лица, оба были недовольны собой ли, друг другом ли, всем ли белым светом.
Выходя из гостей, они в прихожей, наверно, разыгрывали благополучную любящую пару. Он предупредительно, с озабоченным лицом надевал на неё шубу и целовал, будто украдкой, в крашеные волосы возле крупного уха с серьгой, в коричневый узелок бородавки под ухом, хотя ненавидел и волосы, и бородавку.
А она с деланной досадой шлёпала его по губам, отлично понимая, что он ненавидит её всю: с ушами, бородавкой и серьгами, и ненавидела взаимно ещё больше.
– Юбилей называется, фу!
Он промычал что-то. Потом она ещё сказала:
– Ключи не оброни, ради бога.
– А когда я ронял?! – раздражённо огрызнулся мужчина.
– С тебя станется.
У "сталинского" дома на улице Ломоносова, у первого подъезда она выскочила и пошла, не оглядываясь, к подъезду. Мужчина оставил крупную купюру, при этом губы у него брезгливо отвисли. Буркнул: "Сдачи не надо". И этим сказал: "А, получайте своё, свиньи".
Серёга добавил деньги к пачке, упиханной в "бардачок". Отъехав на стоянку, приметил парня с девушкой. Они нерешительно поглядывали в его сторону и, склонившись головами, подсчитывали в ладонях мелочь. Они очень долго считали, и Серёга успел соскучиться.
Скучая, поглядывал на первый подъезд "сталинки". Все окна светились, только на третьем этаже были темны. Вероятно, это была квартира супругов. Сейчас там зажжётся свет, опустятся шторы. И муж с женой, оставшись в четырёх стенах, с облегчением скроются каждый в свою скорлупу. Он, наверно, включит телевизор. Она в спальне будет снимать золото и любовно укладывать его в хрустальную ладью.
…Девушка с парнем закончили, наконец, свои подсчёты и подбежали к заждавшейся "танюхе":
– К "Центральному" кинотеатру!
Серёга с места весело рванул застоявшуюся машину, так что пассажиры от неожиданности упали на сиденье, нечаянно обнялись и рассмеялись. Всю дорогу они шептались и прыскали. Парень пытался целовать девушку. Серёга для них тоже был частью машины, но уже по той причине, что они были поглощены исключительно друг другом.
Когда расплачивались (денег хватило едва-едва), девушка вытащила из складки плюшевого чехла связку ключей:
– А вот кто-то обронил.
– Дайте их сюда. Оставил какой-то рассеянный с улицы Бассейной.
– Ой, как же они без ключей! – беспокоилась девушка.
– Ничего, сдам в стол находок.
Парень с девушкой, взявшись за руки как пара фигуристов на льду, заскользили к нарядному входу. Серёга не завидовал парню. Ничего не скажешь, парень, хороша твоя избранница, но… не то. Видно было, что она из простой семьи, и образование имеет среднее специальное, не выше. Ей далеко было до Серёгиного идеала, как земному грубому цветку – до далёкой холодной звезды. Слишком она была круглолица, румяна во всю щеку, открыта и проста – такую не надо оберегать и кутать от жизненных сквозняков.
Ключи тускло поблёскивали и едва слышно звякали при толчках на переднем сидении. Серёга припомнил сегодняшних пассажиров. Потеряй ключи кто-нибудь из первых, следующий пассажир заметил бы и сказал. Заметили и сказали последние: парень и девушка. А перед ними была неразговорчивые супруги. Муж вертел что-то бренчащее на пальце. Потом жена ему сказала: "Не оброни ключи, с тебя станется".
Теперь он знал, почему так долго не зажигалось окно на третьем этаже. "Танюха" уже ушла, когда, как заяц, выскочил во двор жестоко изруганный, запыхавшийся мужчина в расстёгнутом пальто…
Серёга прирулил к "сталинке" на Ломоносова. Поднялся на третий этаж, долго звонил в восьмую квартиру – здесь, по его расчетам, не зажёгся свет. Никто не открыл пухло обитой, в золотых гвоздиках, двери. Мужчина, куривший на верхней площадке, крикнул:
– Зря звонишь, парень. Они к родственникам уехали ночевать.
Серёга в трамвае возвращался домой. Связка ключей тяжело, приятно оттягивала карман. Теперь можно было рассмотреть их, как следует. Он испытывал странное беспокойство и то прятал ключи в карман, то снова вынимал их…
Ключей было пять, все нанизаны на тонкий жёлтый обруч. Три больших ключа – явно от входной двери, и ещё два миниатюрных ключика – такими открывают пеналы, подзеркальники, шкатулки…
У студенческого городка, у аллеи из берёз и ёлочек голосовала одинокая девичья фигурка. Две пушистые светлые косы, серая шубка, серые глаза. Всё верно: серые. Голубые – наивно, зелёные – вульгарно, карие – слишком просто.
Это была Она. За полгода работы Серёга впервые подвозил такую девушку. Если они и садятся в такси, то исключительно с мамой, в крайнем случае, в стайке подружек.
– В университет, поскорее, – надменно приказала девушка.
Серёга выжал из "танюхи" всё, на что старушка была способна. Такую безумную, с заносами, с визжанием тормозов гонку вряд ли видел когда-нибудь на своем веку город.
Когда "танюха" пронеслась в сантиметрах между шарахнувшимся к обочине заморённым "жигулёнком" и "КРАЗом", негодующе взревевшим и потопившем их в клубах чёрного дыма, девушка сзади жалобно вскрикнула.
У Серёги самого тело сотрясалось от глухих крепких ударов, и лоб был в испарине. Зато появилась возможность обернуться к девушке. Куда подевалась её надменность, она была ошеломлена. Оба сначала улыбнулись, а потом вдруг затряслись от смеха и хохотали долго, расслабленно, до слёз.
– Это я виновата… У нас преподаватель такой вредный. Опоздаешь на минуту – просит закрыть дверь с другой стороны.
Будь это обыкновенная девушка, можно было изумлённо воскликнуть:
– Такую хорошенькую девушку – и за дверь?! Убивать таких преподавателей надо!
Ах, как скучно и пошло было с обыкновенной девушкой! Серёга установил зеркало так, чтоб были хорошо видны серые глаза. Через пять минут "танюха" стояла у университетского корпуса. Ну, вот и всё. Его сероглазая Судьба с пушистыми косами сейчас выйдет и, не оглядываясь, скроется навсегда.
– Меня зовут Сергей, – дрогнувшим голосом сказал он. – Как зовут вас?
– Если вам это необходимо, то – Наташа. До свидания.
И это верно. Такую девушку должны звать именно так: Наташей или Юлей, или Олесей. Оксаной – тоже неплохо. Но Наташа – лучше всех.
– Простите, – с отчаянием заговорил Серёга. – Как я могу найти вас?
Что-то такое было в его голосе, не похожем на обычное приставание. И парень так непохож на однокурсников: под старым свитером угадывались развитые спортивные плечи, красивые большие руки покойно лежали на баранке, точно изваяны из одного куска. Наташа пожала плечиком:
– Завтра в шесть вечера у меня последняя пара.
У него дыхание перехватило. Он сразу ошалел от неслыханной удачи, стал болтливым, развязным. Выскочил из машины и забормотал, загораживая девушке дорогу:
– Наташечка, вы не смотрите на эту консервную банку, – он небрежно пнул "танюхино" колесо. – Мог бы на своей "мазде" таксовать, да жалко, – бог знает, зачем он всё это врал…
Она уже нетерпеливо, досадливо топала сапожком:
– Хорошо, хорошо… Отпустите же мою руку.