- Постой! - спохватилась Оразсолтан-эдже. - Погоди, слышишь? Ты не очень перед Суханом-то… не спорь особенно. Ты человек слабый, он тебя напугать может. Говори спокойно, не горячись. А будет настаивать, не говори ни да, ни нет. Скажи с женой, мол, пойду посоветуюсь, с матерью невесты. Что-нибудь придумаем…
Мурад-ага вернулся быстро.
- Нет дома бая. На базар уехал. Жёнам своим наказал передать, чтобы я его там разыскал. Вот беда ещё! Придётся ехать в город.
- Придётся… чтоб ему лопнуть, - согласилась Оразсолтан-эдже.
- Дай мне тогда пару монет, спешить надо.
- Вот беда, ни копейки в доме нет… Утром хотела попросить, чтобы соли с базара привезли - соль у нас кончилась, - стала искать, ничего не нашла. И занять не смогла ни у кого. Может, ты на базаре у Сухан-бая одолжишь немного?
- Ай, жена, говоришь ты - сама не знаешь что! - досадливо отмахнулся Мурад-ага. - Как можно на бая полагаться? Да и разговор с ним будет не из приятных.
Оразсолтан-эдже неуверенно сказала:
- Что же делать? Может, взять тот кран, что Узук на шее носит?
- Жалко, но возьми, - согласился Мурад-ага. - Может, бог даст, этот кран на счастье пойдёт.
- Узук! Пойди сюда, серна моя! - закричала Оразсолтан-эдже, высунувшись из двери. - Узук, отцу вот на базар ехать надо, а в доме денег ни копейки. Прямо не знаем, что и делать. Ты, доченька, дай нам свой кран. Может, отцу его и не придётся потратить, тогда снова прицепишь.
Оразсолтан было неловко, словно она отнимала корку хлеба у бедняка. Но Узук молча поднесла руку к витой разноцветной нити, на которой были подвешены её небогатые украшения. Большой кран с изображением державшего саблю льва чуждо выглядел среди жёлтых медных листочков и невзрачных кабульских монет. Узук попробовала развязать узел, но тот не поддавался её усилиям, и она с досадой рванула нить подвески…
И заяц иногда кусается
Большая базарная дорога тянулась по левому берегу Мургаба. Базар собирался два раза в неделю: в понедельник - "долгий" базар, в четверг - "короткий". И два раза в неделю левобережье напоминало муравьиную тропку.
Мурад-ага проехал через мост и маленькой каплей влился в общий людской поток. Несмотря на то, что они с женой всё обговорили и решили, тревога не покидала старого чабана. И то - ещё ни разу не случалось ему попадать в такое положение, когда нужно перечить баю.
Ишак сначала подозрительно водил ухом, прислушиваясь к бормотанию хозяина, но скоро понял, что к нему это не относится, и с рысцы перешёл на шаг. Вдоль дороги было выщипано всё съедобное, что только можно выщипать- Ишак сердито и шумно выдохнул воздух и пристроился в хвост другому ишаку, на котором ехали старуха и мальчик. Некоторое время он шёл, не отставая ни на шаг. Потом, видимо, сообразил, что глотать чужую пыль ниже его достоинства, однако лень было обгонять, и он, поотстав, пристроился за четырьмя пешеходами, норовя шагать по самой что ни на есть обочине.
Это избавило от неприятности и его и Мурада-ага. Богато одетый всадник на резвом ахал-текинце проскакал мимо. Отпустив посеребрённые поводья и развалясь в седле, он мчался прямо на людей, не остерегая их. Один из пешеходов, сбитый конём, упал. Ишак, на котором ехала старуха шарахнулся в сторону, чуть не сбросив своих наездников. Густое облако пыли, поднятой сумасшедшим всадником, заставило людей чихать и отплёвываться.
Упавший поднялся, отряхиваясь и ругаясь.
- Сильно он вас ушиб? - посочувствовал Мурад-ага.
- Как на коня сел - глаза дома оставил, - сердито отозвался пешеход, выбивая пыль из тельпека. - Есть люди, нет людей - ему всё равно.
- С жиру бесится, - добавил один из попутчиков.
- Понятное дело… Ссади такого с коня - он и двух шагов не пройдёт, заохает, что сапоги жмут. А было время - вприпрыжку босиком бегал.
- Да, всё деньги. Портят они людей. Был человек, а разбогател, глядишь - нет человека. Такому не скажешь: "Аяз-хан, взгляни на свои чарыки", - у него нос в небо направлен, к земле не опускается.
- Аяз-хан знал это и потому чарыки над головой повесил.
- Этому хоть на нос повесь - всё равно не увидит.
Ввязавшись в разговор с попутчиками, Мурад-ага не заметил, как доехал до базара. Он привязал ишака в ближайшем сарае и отправился на розыски Сухана Скупого.
Базар был многолюдным и шумным. Не успел Мурад-ага сделать и семидесяти шагов, как его уже семь раз обступили нищие, хватали за полы халата, протягивали костлявые руки за подаянием. От их жалобных монотонных голосов у чабана кружилась голова и тоскливо сжималось сердце. Но чем, кроме сочувствия, мог помочь им он, сам почти такой же нищий.
В толпе нахально толкались подозрительные оборванцы, поплёвывали на пальцы, откровенно косились на пояса и карманы соседей. "Тут рот не разевай". - подумал Мурад-ага и пощупал свой единственный кран: цел ли? Один из воришек сунулся было в карман к покупателю, занятому перепалкой с продавцом. Мурад-ага не выдержал, схватил карманщика за руку.
- Что же ты делаешь, братец? - ласково сказал он перепуганному вору. - Если бы ты богатого грабил, а то ведь бедняка обираешь. Он, может быть, год кусок не доедал, собирал для базара деньги, а ты ему такое огорчение принести хочешь. Да и вообще грешно воровать. Неужто ты не можешь найти себе честного занятия?..
Рядом барышник продавал ишака. Ишак был стар, все желания его сводились, вероятно, к тихому углу, где он мог бы мирно закончить свои дни. Но желания барышника были другими. Он незаметно для покупателя покалывал ишака острым шомполом. Ишак вздрагивал от боли, вскидывал голову и смотрел на людей мутными старческими глазами, по его облезлой морде текли слёзы.
- Э, дорогой мой, да разве я стану обманывать? - разливался соловьём барышник. - У меня борода седая, чтобы врать. Смотри, какой резвый ишак! Видишь? Крепкий ишак! Целый день без отдыха работать будет - не устанет. Видишь, - на месте стоять не хочет, на работу просится! Четыре тумана платил - тебе за пять отдам: надо же детишкам заработать, правда? Даром отдаю, дорогой, бери за пять туманов. Что сам добавишь - спасибо скажу.
Покупатель, конечно, не знал, что ишак куплен барышником за три тумана, но дешёвая цена привлекала, хоть и настораживала. Он ходил вокруг животного, трогал его со всех сторон, спорил с барышником и наконец, не в силах побороть соблазна, ударил по рукам.
- Ай, молодец, видал? - сказал карманщик, с интересом, как и Мурад-ага, наблюдавший сцену купли-продажи. - Ишаку помирать пора, а его - за пять туманов! Чего же вы, ага, барышника за руку не хватали? Он разве не вор?
Мурад-ага покачал головой, вздохнул, махнул рукой.
- Иди, парень, своей дорогой. Тут, видать, кругом воры, коль даже седобородый таким грязным делом занимается, бедняка обманул.
Цепко приглядываясь к окружающим, вор ушёл, а Мурад-ага долго стоял, погружённый в раздумье. Последний раз он был в городе, когда Узук не исполнилось ещё и годика, - ездил за обновками для молодой жены. Проскакало время тушканчиком по зелёному полю да по барханам. Вроде, вчера торговал новое платье для Оразсолтан, а сегодня их стариками зовут. И не так уж они стары по возрасту, а что поделаешь - горе иссушило, бедность состарила. Старики и есть… А город изменился. Плохо изменился. Безобразий больше стало. Несчастных людей полным-полно. Все, как волки друг на друга смотрят. Может, скоро конец света настанет? Может, надо Теджала ждать? Всё колеблется, всё рушится. Эх, дочь моя несчастная, не придавило бы тебя обломками!
Вспомнив о дочери, Мурад-ага спохватился: что же стоять без толку? Надо быстрее разыскивать Су-хана Скупого.
Он быстро прошёл через скотный базар, добрался до халатного ряда и убавил шаг, заглядывая в каждую лавку, - бай торговал где-то здесь. Вскоре до него долетел хриплый голос Сухана Скупого.
Завязав на покупателе тесёмки тёмно-коричневого халата и разгладив складки на спине, Сухан Скупой отступил в сторону.
- Красивый халат, братец! Очень красивый. И кайма на нём шёлковая…
Мурад-ага скромно остановился у порога лавки и поздоровался. Некоторые из посетителей ответили, другие, увлечённые торгом, продолжали спорить. Сухан Скупой упорствовал.
- Нет, сказал, не уступлю ни копейки! За такой халат вдвое дороже брать надо. Я из уважения к тебе так дёшево отдаю.
Присутствующие стали уговаривать.
- Уступите ему, яшули, парень хорошую цену даёт.
- Он бедный человек, а ты из-за двух медяков не разбогатеешь.
- Скинь хоть пятак!
- Ни копейки!
- Ладно, - сказал парень, торговавший халат, - держи свои медяки, коль уступить не хочешь. Ты не разбогатеешь - я не обеднею.
Сухан Скупой взял деньги, пересчитал их, спрятал в карман и сел, тяжело отдуваясь, словно после тяжёлой работы.
- Иди, братец. Халат добрый, пусть тебе для свадьбы пригодится.
- Спасибо за доброе слово, ага - сказал покупатель, выходя, - только очень уж скупым торговцем ты оказался.
- В торговле твёрдость нужна, - проворчал Су. хан Скупой. - Одного пожалеешь, другому уступишь - всё из твоего кармана. Их много, а ты один. Им один-два медяка не в убыток, а тебе прибыль большая. Понял меня?