- Голубчик, Федор Афанасьевич! - воскликнул Бруснев. - Да мы каждому рабочему рады до смерти! Дайте-ка пожму вашу руку в знак признательности. И за науку впредь… Разговор-то наш, вижу, должен бы состояться давно, а теперь сколько времени потеряно…
- Почему же потеряно? - не согласился Федор. - Книжки читали, рассуждали… Может, не шибко гладко, но уж как умеем.
Бруснев только руками развел: вот тебе и тихий, вот тебе и незаметный; студиозы печалятся - узкое поле деятельности, людей маловато, а простой ткач сколотил кружок и без помощи интеллигентов ведет пропаганду. Он, Михаил Иванович Бруснев, даже в самых радужных мечтах видел рабочих-пропагаторов лишь в отдаленном будущем, а этот Афанасьев, не ожидая будущего, уже действует. Что и говорить - наука…
- Итак, уговорились. - Бруснев снова сдержан и деловит. - Приведем кого-нибудь из наших технологов, работайте… Вот только… Где собираться?
- У меня на Обводном, где же еще… Дом большой, удобно…
Повышенное внимание к своей особе со стороны Вацлава Цивинского, студента постарше, Леонид Красин заметил давно. Долго не понимал, чем вызван этот интерес, пока однажды в ответ на его рассказ о деятельности земляческого кружка Цивинский не спросил в упор:
- А дальше что? Вода в ступе?
- Не понимаю иронии. - Красин пожал плечами. - Будем углублять знания… Мы ведь только теперь стали соображать, что в экономике разгадка всех общественных наук! Спорим до хрипоты! Разве плохо?
- Отнюдь. "Политическую экондмию" Джона Милля освоили, примечания Чернышевского изучили - все это очень хорошо. "Капитал", говоришь, поддается…
- Триста страниц на мою долю пришлось! - горделиво заметил Леонид. - Никогда таких конспектов не составлял!
- Вот видишь, - поощрительно улыбнулся Вацлав, - богатство, какое… Ну, а все-таки. Что же дальше? Знания ведь тоже капитал. В оборот не пускать - никакой пользы. Ни себе, ни людям. Как считаешь, верно?
- Верно, - согласился Красин и, догадываясь, что разговор затеян неспроста, положил руку на плечо Цивинского. - Что нужно делать, выкладывай!
В той организации социал-демократического толка, которую возглавлял убежденный марксист Михаил Бруснев, юркий, вспыльчивый, вечно куда-то спешащий Вацлав Цивинский сам ничего не решал. Выполняя поручения Михаила, присматривался к студентам, выяснял степень выдержанности, особенности поведения, характер, прощупывал готовность послужить опасному делу. А вовлекать ли в революционную работу того или иного коллегу или держаться от него подалее, об этом, взвесив личные качества кандидатуры, окончательное решение принимал Бруснев. Поэтому и сейчас Цивинский не мог сообщить Красину ничего определенного, лишь приоткрыл завесу:
- Царизм катится под уклон… После реакции неизбежны восстания в больших городах. На этот случай в Петербурге должна быть готовая организация. Надо вести пропаганду среди рабочих. Ясно?
Красин ошеломленно кивнул. Такой убежденности в близком конце правящей династии он еще ни в ком и никогда не встречал. Цивинский говорил об этом так деловито и даже буднично, что создавалось внечатление: все уже решено, остановка за малым - скорее создать организацию, которая могла бы направить революцию по желаемому пути.
- Когда? - спросил Леонид, готовый к немедленным действиям.
- Что "когда"? - Цивинский вскинул брови.
- Начинать будем завтра, сегодня, сейчас?
- Ну-ну, не так быстро… Что рвешься в дело, превосходно! Только погоди, пока позовут.
- А кто будет звать? - Красин не сбавлял напора.
- Узнаешь…
Прошло не менее месяца. Встречаясь в столовой каждый день, Цивинский спокойно здоровался и проходил мимо, будто и не было той беседы, так взволновавшей Леонида. Наконец Красин решил выяснить, пустая бравада руководила коллегой или же за его словами действительно скрывается нечто серьезное.
Устроившись с тарелками возле окна, Леонид не спускал с Цивинского глаз, намереваясь сразу после обеда выйти за ним во двор и там, подалее от чужих ушей, где-нибудь на Забалканском проснекте, задержать для окончательного разговора. Сегодня Цивинский за столом в дальнем углу о чем-то долго толковал с Михаилом Брусневым - нелюдимым студентом из кубанских казаков. Мелькнула неприязненная мысль: "Видимо, и его уговаривает начать пропаганду среди рабочих… Распалит воображение, потом на месяц умолкнет…"
Бруснев покинул столовую хмурый, чем-то вроде бы недовольный. Наверное, не сговорились. Михаил вообще ведет себя странно. Общественными науками интересуется - это точно, книги в нелегальной библиотеке получает. Но чтобы поддержать какое-либо студенческое начинание, идущее вразрез с институтскими казенными правилами, такого за ним не водится. Живет бирюком, в сторонке. Напрасно Цивинский тратит красноречие - не на того напал…
Покрутив головой, Цивинский издали заметил нетернеливый взгляд Леонида, улыбнулся, поднял руку и указал на дверь. Красин направился к выходу. Хорошо получилось. Он беспокоился, как бы не упустить Цвиниского, а тот вдруг сам захотел встречи.
Пока в гардеробе надевали шинели, Цивинский тихо сказал:
- На Обводном канале кружок… Рабочие Резиновой мануфактуры и ткачи… Просят интеллигента для образовательных занятий. Пойдешь?
Красин обрадованно кивнул, но тут же обеспокоился:
- А пропаганда?
- Само собой, - поспешно заверил Цивинский и добавил: - Подбери себе кличку…
- Громобой! - не подумавши выпалил Красин.
- Господь с тобой! - Цивинский замахал руками. - Это для охранного хорошо, для дела не пойдет. Попроще надо - Петрович, Никитич… В этом роде.
- Ну, пускай Никитич, - смутившись, согласился Леонид.
- Подходящее платье имеешь? Зипун какой-нибудь, сапоги…
- Не-ет, - растерянно сказал Красин и спохватился. - Куплю по случаю!
- Теперь случая ждать недосуг, - озабоченно произнес Цивинский. - Приходи часам к восьми вечера на Бронницкую. Запомни хорошенько адрес…
Дверь в квартире на Бронницкой открыл Михаил Бруснев.
Красин подумал сперва, что ошибся подъездом, забормотал что-то бессвязное, но Михаил приглашающим жестом поманил в комнату, показал на диванчик:
- Усаживайтесь, Леонид. Или как вас нынче - Никитич?
Красин ожидал встретить здесь кого угодно, но только почему-то не Бруснева. Чувствуя себя неуверенно, поерзал на диванчике, осторожно спросил:
- Значит, и вы?
- Вот именно. - Михаил скупо улыбнулся.
- Но как же?
- Обыкновенно. - Бруснев пожал плечами. - Отныне и вам, Никитич, придется поубавить прыти… Книги оставьте, пускай найдут другого библиотекаря. Откажитесь категорически… Ни в каких студенческих сборах средств на нелегальные цели не участвуйте. Свободные деньги отдавайте в рабочую кассу. Организация нуждается…
- Выходит, это правда?! - встрепенулся Красин. - Организация существует?
Бруснев пощипал бородку, ответил задумчиво:
- Постепенно все узнаете. Вот пойдете в кружок Афанасьева…
- Цивинский говорил с образовательными целями, - перебил Леонид. - О пропаганде как-то вскользь…
Бруснев, звякнув крышкой кувшина, налил в стакан клюквенной водицы, отпил, походил по комнате. Остановился напротив Леонида, медленно спросил:
- Сколько времени грызли "Капитал"?
- Почти полгода.
- Вот видите! - Бруснев развел руками. - А у вас образование. Институт, можно сказать, оканчиваете… Вацлав выразил общую точку зрения. Рабочий едва умеет читать-писать. Вы ему - о прибавочной стоимости, а он глазами хлопает… Не-ет, дорогой мой, спешить не следует. Мы считаем, путь к пропаганде лежит через повышенне уровня общих знаний. У нас есть программа занятий: космография, природоведение, культура. А потом уж можно подавать политическую экономию, истораю политической борьбы…
- Но ведь и пропаганду можно вести через общие знания! - горячась, сказал Красин. - Отчего непременно разрывать? Неужели нельзя изловчиться?
Бруснев долгим взглядом посмотрел на Леонида и внервые сегодня улыбнулся широко, открыто.
- А вы и впрямь рисковый! Мне нравится, мы подружимся.
- Очень рад. - Красин вскочил с диванчика и церемонно поклонился. Они вместе от души рассмеялись и, почувствовав взаимную симпатию, обменялись крепким рукопожатием. После этого заговорили на "ты".
- Начнешь работать - разберешься. Советую прислушаться к Афанасьеву, подскажет.
- Толковый человек? - поинтересовался Красин, второй раз услышав эту фамилию.
- Клад, - не задумываясь ответил Бруснев. - Таких у нас мало. Сам увидишь…
- Но когда же, когда?! - Леонид потерял тернение.
Часы на стене хрипло что-то пробормотали, в деревянном чреве зашипело, щелкнуло, затем методично ударило восемь раз. Михаил достал свои карманные, сверил:
- Самое время. Переодевайся, за воротами ждет Цивинский.
Через десять минут Красин смотрел на себя в круглое зеркало и не узнавал. Облаченный в косоворотку, старое пальто, натянув высокие неуклюжие сапоги, по самые брови нахлобучив баранью шапку, из франтоватого студента-технолога он преобразился в какого-то забулдыжного мастерового. Но Брусневу и этого маскарада показалось мало.