- Главное - мудрая! - Леонид посерьезнел. - Повезло вам, Верочка, на приемную мать. Подобные уроки не забываются с детства - на всю жизнь. Превосходная история!
Федор Афанасьевич был доволен тем эффектом, который Вера произвела на Красина. Пусть знает студент, какие пригожие да разумные девицы попадают в рабочие кружки. Веру на Обводной впервые привел Николай Богданов. Сразу понравилась. Начитанная, говорит хорошо. Настоящего дела просит. Стали думать, куда приспособить. Конечно, о Еленинском родильном доме и помыслов не возникало, какая там может быть работа! Тогда и пришло в голову - к Анюте на Новую бумагопрядильню: пускай поварится в фабричном котле. Верочка поначалу испугалась - не получится, мол, провалюсь, но потом, поразмыслив, согласилась. И вот, бел пяти минут к тому времени фельдшерица, пошла в ткацкий, окунулась в самую гущу женской части пролетариата. И что самое хорошее в этом, вокруг нее уже стали хороводиться молодые работницы, готовые воспринимать революцию как основное дело жизни. Уже подумывали наладить женский кружок, да с квартирами беда… Беда с этими чертовыми квартирами, мало укромных уголков в Питере - везде глаза и уши государевы. Сколько ни подыскивали подходящую для двоих квартирку - для Верочки и Анюты, ничего покамест не подобрали. Так Верочка что удумала. Позавчера прибежала - как обухом по голове: на Глазовой улице сдается небольшой особняк во дворе публичного дома! "Да как же, Вера, а что про вас подумают?" - закричал не своим голосом. Смеется: "Это ничего не значит, у кого голова дурная, кому лишнего знать не положено, пусть думают. Зато две комнаты, кухня, и место вполне безопасное!" Ох, бедовая девка. "Да чем же оно такое уж безопасное, это самое треклятое место?" Еще пуще смеется, прямо-таки заливается: "Взрослый вы человек, Афанасьевич, а простых житейских вещей не понимаете. Сами учили конспирации и вдруг не можете смекнуть, что к нам в тот флигель совершенно без опаски смогут ходить мужчины… Не говоря уж о подружках. Не квартира - клад!" И ведь убедила, согласился с ней - удобная квартира. А она, оказывается, и задаток хозяйке внесла, вот до чего бедовая! Полезный человек…
Афанасьев вспомнил о своих обязанностях хозяина и предложил гостям чаю. А Леонид Красин, закончив беглое знакомство с присутствующими, тем временем говорил:
- Надо помнить, чго подходящие для разговоров материалы встречаются на каждом шагу. Не поленись, протяни руку и тут же добудешь что-либо в высшей степени интересное… Вот для примера, смотрите… - Достал из кармана исписанный листок. - Попались на глаза старые номера "Русского вестника"… Издатель Катков был фрукт известный, можно сказать - с нехорошим запахом фрукт. Однако и здесь кое-что имеется… Рабочие, ваши товарищи, еще вчера были связаны оземлей, крестьянская жизнь волнует их; в деревнях родичи остались, барахтаются в нужде… Почему бы не рассказать о жизни крестьянства в разных странах? Пожалуйста, сочинение некоего господина Циммермана, путешественника по Америке. Читаем: работник здесь вовсе не отягощен работами. Даже в самую горячую пору, во время сенокоса и жатвы, хлебопашец занят в поле не более десяти часов в сутки… Само производство работы облегчено до последней возможности, орудия и инструменты приспособлены так, что требуют меньшего напряжения сил со стороны человека. Работник в полном праве отказать хозяину в исполнении работы, если у фермера орудие не надлежащего свойства и требует от человека излишних усилий… Понимаете направление мысли? - Красин тряхнул листком. - Разве что-либо похожее есть у нас?
- У нас главное орудие - крестьянские жилы, сказал Афанасьев. - Пока не вытянут из работника жилы, не успокоятся…
- И сказать ничего не моги, - вздохнула Анюта.
- А вот и для женщин отдельно - как воспитывают девиц. - Леонид зачитал: - "В Америке родители не стесняют свободы своих дочерей… Девушки здесь с юных лет пользуются свободой и общественными удовольствиями более, чем замужние женщины. Молодая девушка приглашает гостей, принимает их в доме своих родителей, и все, не спросясь матери… Девушки приобретают самостоятельность в обществе, ознакомившись смолоду с практической жизнью…"
Красин о многом намеревался рассказать, к встрече с кружком готовился основательно. В запасе имелись более серьезные материалы, нежели цитаты из "Русского вестника". Он хотел постененно подвести к главной мысли - надо бороться за единство интересов всех рабочих и всех народов, за международную солидарность, за воцарение общества труда, в котором эксплуатации вызывала бы такое же изумление, как людоедство. Он хотел подробно остановиться на грандиозных промышленных начинаниях Европы и Америки, сравнить их с хозяйственным и техническим убожеством России, рост и развитие которой задерживались самодержавием. Он хотел…
Он ничего больше не уснел, беседу прервали. Быстро открылась дверь, и Егор Афанасьев, лицо которого исказила гримаса испуга, дрожащими губами произнес: "Дворник… старший…"
Федор Афанасьевич вскочил, поднял руку:
- Не паникуйте… Никитич, садись спиной к дверям. Вера, наливай чаю. У нас вечеринка, повеселей глядите! Анюта, запевай…
Из шкафчика Афанасьев достал початый штоф с водкой, граненые стопки. Анюта дрожащим от волнения голосом затянула песню. Нечесаный придвинулся к столу, потянулся за рюмкой…
Коровин вошел без стука, по-хозяйски. Остановившись на пороге, зыркнул острым глазом. Федор Афанасьевич с бутылкой и стопкой в руках кинулся к нему:
- Добро пожаловать, Фрол Силыч! Милости просим, заходи!
- По какой надобности сборище? - угрюмо спросил Коровин.
- У приятеля моего день ангела, - откликнулся Афанасьев, лихорадочно соображая, какому святому нынче праздник. - Хороший человек, достойный, а отменить негде, угол снимает… Ну, попросился к нам. А нам не жалко, хороших людей завсегда привечаем! Выпей-ка, Фрол Силыч!
Коровий, ни о чем более не спросив, опрокинул стопку в широкую пасть, взял предложенную баранку.
- Не засиживайтесь, вдругорядь погляжу, - сказал хмуро и вышел, топая тяжелыми сапогами.
На минуту-другую установилась гнетущая тишина. Анюта замерла с открытым ртом, прервав песню. Верочка Сибилева нервно теребила концы платочка и часто-часто моргала, будто глаза ей разъедало угарным дымом. Егор Афанасьев, вбежав в комнату, присел за дверью, да так и остался там - в нелепой позе на корточках. И только Григорий Савельевич Штрипан держался молодцом: воспользовавшись паузой, хлопнул вторую рюмку. Федор Афанасьевич укоризненно сказал:
- А ты и рад…
Нечесаный усмехнулся:
- А как же - удобный случай… А то ведь и не угостил бы, знаем тебя. Запоешь аллилуйю - водка отрава жизни…
Красин вопросительно посмотрел на Федора Афанасьевича, тот виновато пожал плечами:
- Надо расходиться, oн такой, аспид, пообещал прийти - непременно припрется.
- Ну что же, до следующей субботы. Расходимся по одному…