Тем не менее все книги, которые я упомянул, – это откровенно "эскапистская" литература. Они оставляют приятные отметины в тихих уголках нашей памяти, где можно побродить, когда выдается свободная минутка, но едва ли претендуют на какую-либо связь с реальной жизнью. Существует другой тип хороших плохих книг, с более серьезными задачами, который позволяет нам кое-что понять о природе романа и причинах его упадка. В последние пятьдесят лет действовала целая когорта писателей – некоторые из них работают и поныне, – которых совершенно невозможно назвать "хорошими" с точки зрения строгих литературных критериев, но которые являются романистами от природы и которые достигают эффекта искренности отчасти потому, что не ограничены хорошим вкусом. К этой категории я отношу Леонарда Меррика, У.Л. Джорджа, Д.Д. Бересфорда, Эрнеста Реймонда, Мэй Синклер и – на более низком, чем перечисленные, уровне, но, по существу, очень близкого им – А.С.М. Хатчинсона.
Большинство из них были плодовитыми авторами, и не удивительно, что качество их произведений отличалось. В каждом случае я назвал бы по одному-двум лучшим произведениям, например: "Синтия" у Меррика, "Кандидат на правду" у Д.Д. Бересфорда, "Калибан" у У.Л. Джорджа, "Комбинированный лабиринт" у Мэй Синклер, "Мы, обвиняемые" у Эрнеста Реймонда. Авторам всех этих книг удалось, отождествив себя с воображаемыми персонажами и сопереживая им, вызвать к ним симпатию с непосредственностью, какой более искушенным писателям трудно достичь. Это свидетельствует о том, что интеллектуальная рафинированность может быть помехой для рассказчика, так же как для артиста мюзик-холла.
Возьмем, например, "Мы, обвиняемые" Эрнеста Реймонда – особенно отвратительную, но убедительную историю убийства, вероятно, основанную на деле Криппена. Думаю, роман много приобретает от того, что автор лишь частично осознает вульгарность людей, о которых пишет, а потому он не презирает их. Вероятно даже, этот роман – как "Американская трагедия" Теодора Драйзера – выигрывает от грубой, скучной манеры, в которой написан; деталь наслаивается на деталь почти без какой бы то ни было попытки отбора, и в результате постепенно создается эффект чудовищной, все перемалывающей жестокости. То же и с "Кандидатом на правду". Его стиль не столь неуклюж, но в нем проявляется та же способность принимать всерьез проблемы самых заурядных людей. Это же наблюдаем в "Синтии" и по крайней мере в начальной части "Калибана". Бульшая часть написанного У.Л. Джорджем – дрянной мусор, но в этой конкретной книге, основанной на карьере Нортклиффа, он создает запоминающиеся и правдивые картины жизни мелкой лондонской буржуазии. Некоторые части этой книги, вероятно, автобиографичны. Одно из преимуществ хороших плохих писателей в том и состоит, что они не стесняются описывать собственную жизнь. Выставление себя напоказ и жалость к себе – погибель для романиста, и все же, если он слишком боится проявления этих свойств, его творческий дар может пострадать.
Существование хорошей плохой литературы – тот факт, что человека может увлечь, тронуть или даже взволновать книга, которую разум просто отказывается принимать всерьез, – напоминает нам о том, что искусство – не то же самое, что работа мозга. Я отдаю себе отчет в том, что любой тест докажет: Карлейль более интеллектуален, чем Троллоп. Тем не менее Троллоп остался читаемым автором, а Карлейль – нет: при всем его уме ему не хватило сообразительности понять, что писать надо на простом и ясном английском языке. Романистам, почти так же, как поэтам, очень трудно соблюсти равновесие между интеллектом и силой творческого воображения. Хороший романист может быть гением самодисциплины, как Флобер, или интеллектуально неуклюжим, как Диккенс. В так называемые романы Уиндема Льюиса, такие как "Тарр" или "Высокомерный баронет", вложено столько таланта, что хватило бы на десятки средних писателей. Однако дочитать хоть одну из этих книг до конца – тяжкий труд, потому что в них нет некоего не поддающегося определению качества, чего-то вроде витамина литературы, которое есть даже в такой книге, как "Когда наступает зима" А.С.М. Хатчинсона.
Наверное, самый замечательный образец "хорошей плохой книги" – "Хижина дяди Тома". Это неумышленно абсурдная книга, полная нелепых мелодраматических событий; и в то же время она глубоко трогательна и по сути правдива; и трудно сказать, какие качества здесь перевешивают. Но "Хижина дяди Тома" – это все же попытка серьезно представить реальный мир. А как быть с откровенно эскапистскими авторами – поставщиками ужасов и "легкого" юмора? Как насчет "Шерлока Холмса", "Шиворот-навыворот", "Дракулы", "Детей Хелен" или "Копий царя Соломона"? Все эти книги явно абсурдны, это книги, которые вызывают смех скорее над собой, а не собой, и которые всерьез не воспринимались, пожалуй, даже их авторами; и тем не менее они выжили и, вероятно, будут жить дальше. Единственное, что здесь можно сказать: пока цивилизация остается такой, что человеку время от времени необходимо отвлекаться от нее, "легкая" литература будет сохранять за собой предназначенное ей место; а также, что существует такое понятие, как просто владение ремеслом, или врожденный дар, которое, возможно, обладает большей жизнеспособностью, чем эрудиция и интеллектуальная энергия. Бывают мюзик-холльные песни, тексты которых лучше, чем три четверти тех, что входят в антологии.
Пойдем туда, где выпивка дешевле,
Пойдем туда, где наливают через край,
За словом где в карман никто не лезет,
Пойдем в соседний паб, там – просто рай!
Или вот это:
О, пара милых черных глаз!
от неожиданность для нас!
Их взор корит нас и стыдит.
О, пара милых черных глаз!
Я бы предпочел быть автором любого из этих стихов, а не, скажем, "Благословенной" или "Любви в долине". И по той же причине я бы вернул в читательский обиход "Хижину дяди Тома", чтобы она пережила полное собрание сочинений Вирджинии Вулф или Джорджа Мура, хотя я не знаю ни одного строго литературного теста, который доказал бы, в чем ее превосходство.
"Трибюн", 2 ноября 1945 г.