Как я уже сказал, роман "Нет орхидей" был на пике популярности в 1940 году, хотя пьеса по нему пользовалась успехом еще некоторое время после этого. Одним из факторов, способствовавших его успеху, было то, что он служил утешением людям, уставшим от бомбежек. В начале войны "Нью-Йоркер" поместил фотографию: маленький человек подходит к газетному лотку, на котором разложены газеты с такими заголовками, как "Великие танковые сражения в северной Франции", "Большое морское сражение в Северном море", "Ожесточенные воздушные битвы над Каналом" и т. д. и т. д. Но человек говорит: ""Экшн сториз", пожалуйста". Этот маленький человек воплощал собой многомиллионную аудиторию одурманенных людей, для которых мир гангстеров и ринга был более "реальным" и "убойным", чем войны, революции, землетрясения, семья и эпидемии. С точки зрения читателя "Экшн сториз", описание бомбардировок Лондона или борьбы европейских подпольных организаций было "чтивом для девчонок". Между тем какая-нибудь ничтожная перестрелка в Чикаго, в результате которой погибло всего-то человек шесть, казалась им по-настоящему "убойной". Подобное умонастроение чрезвычайно распространилось в последнее время. Солдат, у которого в одном-двух футах над головой свистят пули, когда он ползет по развезенной от дождя траншее, в редкие часы передышки отвлекается от невыносимой тоски чтением американской гангстерской истории. Что же делает эту историю такой захватывающей для него? Тот факт, что люди в ней стреляют друг в друга из автоматов! Ни солдат, ни кто бы то ни было другой не видят в этом ничего странного. Для них само собой разумеется, что воображаемая пуля щекочет нервы больше, чем настоящая.
Очевидное объяснение заключается в том, что в реальной жизни человек обычно является пассивной жертвой, между тем как, читая приключенческий рассказ, он может представлять себя в центре событий. Но не только поэтому. Здесь необходимо снова обратиться к любопытному факту: почему роман "Нет орхидей" написан – пусть с вероятными техническими огрехами, но, безусловно, весьма искусно – на американском языке?
В Америке существует огромная масса литературы более-менее того же толка, что и "Нет орхидей". Помимо книг есть гигантское множество "макулатурных журналов", способных удовлетворить самые разные фантазии, но объединенных в большой степени одинаковой атмосферой. Малое их количество занимается откровенной порнографией, но большинство открыто адресуются садистам и мазохистам. Продававшиеся по три пенса за штуку под названием "Янк мэгз", они некогда были весьма популярны в Англии, но когда из-за войны их поток иссяк, замены им не нашлось. Теперь существуют английские аналоги американских "макулатурных журналов", но сравнения с оригиналами они не выдерживают. Английские криминальные фильмы опять же сильно уступают американским в брутальности. При этом творчество мистера Чейза показывает, как глубоко проникло к нам американское влияние. Он не только сам ведет вымышленную жизнь среди чикагского преступного мира, но и может рассчитывать на сотни и тысячи читателей, знающих специфические словечки и выражения, читателей, которым не требуется производить в уме неких "арифметических" действий, чтобы перевести их на английский английский. Совершенно очевидно, что существует великое множество англичан, неплохо усвоивших американизированный язык и, следует добавить, моральные принципы. Потому что "Нет орхидей" не вызвал в народе протеста. В конце концов, книга была изъята, но лишь задним числом, когда более поздний роман "Мисс Каллиган впадает в печаль" привлек внимание властей к произведениям мистера Чейза. Судя по разговорам того времени, рядовым читателям непристойности, коими полон роман "Нет орхидей", слегка щекотали нервы, но в целом они не усматривали в книге ничего предосудительного. Кстати, многие считали, что это американский роман, переизданный в Англии.
То, что рядовых читателей должно было бы возмущать – и несколькими десятилетиями ранее наверняка бы возмущало, – это двусмысленное отношение к преступлению. На протяжении всего романа "Нет орхидей" подразумевается, что быть преступником достойно порицания только в смысле невыгодности. Выгоднее быть полицейским, но моральной разницы между ними нет, поскольку полиция пользуется, в сущности, теми же методами. В такой книге, как "Теперь это ему ни к чему", различие между преступлением и борьбой с преступлениями практически исчезает. Это новшество для приключенческой английской литературы, в которой до недавнего времени всегда проводилась четкая разделительная линия между правым и неправым и существовало общее согласие, что добро должно восторжествовать в последней главе. Английские книги, прославляющие зло (современные преступления, такие как пиратство и разбой, это другое), весьма редки. Даже такие произведения, как "Раффлз", о чем я уже говорил, обусловлены безоговорочными табу, и с самого начала совершенно ясно, что рано или поздно Раффлз должен будет искупить свои преступления. В Америке – и в жизни, и в литературе – гораздо четче выражена тенденция относиться к преступлению терпимо, и даже восхищаться преступником, если преступление совершено успешно. В конце концов, именно такое отношение и сделало возможным столь широкое процветание преступности. Об Аль Капоне написаны книги, едва ли отличающиеся по своей тональности от книг о Генри Форде, Сталине, лорде Нортклиффе и прочей братии "попавших из бревенчатой хижины в Белый дом". А вернувшись на восемьдесят лет назад, мы обнаружим, что таким же было отношение Марка Твена к отвратительному бандиту Слейду, повинному в двадцати восьми убийствах, и вообще к головорезам с Запада. Они действовали успешно, "выбились в люди", поэтому он ими восхищается.