- Чья бы корова мычала, твоя бы молчала, - фыркнула хозяйка на мужевы слова. - Самому вон гостинец в городе поднесли. Ишь как глаз-то засветили, можно в потёмках без фонаря бродить.
- Сено всё сгребли? - пропустив мимо ушей попрёк, ворчливо спросил отец.
- Малеха осталось. Догребём завтра.
- Во-во, завтра они догребут… А дождь зарядит?! Ильин день на носу.
- Авось не зарядит.
- Во-во, держись за авось, поколе не сорвалось… Тебе че, Илья телеграмму с небес отбил: не зарядит… Старики говаривали: до Ильи в сене пуд меду, после пуд навозу. Не зарядит…
- Ну ладно, батя, я пошёл.
- Иди, да смотрите там у меня, чтоб все было тихо.
XVI
Хозяйка тем временем сгоношила стол, и не сказать, чтобы столешня ломилась от снеди, и всё равно глаза разбегались, потому что тарелки густо дышащим, парящим хороводом окружили приземистый, пузатый самовар, любуясь на себя в его зеркалистую медь. Особых разносолов не водилось, но рыба - окунь и сорога - шла на всякий лад: и солёная в тузлуке с душком и без душка, холодного и горячего копчения, рядом уха - баушка глуха щерилась зубастой щучьей пастью и пучилась белыми, вываренными глазами; тут же лоняшняя картоха, - будто вот-вот подкопанная, урождённая на диких, песчаных огородах, - рассыпалась крахмальной мяготью; возле картошки росисто светились рыжиковые и груздёвые пятаки, рядом снежно белело нарезанное сало; а уж чай поджидали смородиновое варенье, брусника, посыпанная сахаром, молоко, затянутое пенкой, томлённое в русской печи, домашние постряпушки и сметана в фарфоровой китайской чаше с ложкой, торчмя торчащей из сметаны. Казалось, будто здесь ждали гостя.
- Ма-ма! - требовательно крикнул Степан в запечный куток. - Посидишь с нами малёхо? Иди, выпей для аппетиту.
- Какого лешего к старухе причепился?! - хозяйка дёрнула мужика за рукав клетчатой рубахи. - Пьешь, пей, а мать не беспокой.
- Я чо-то забыл, кто у нас в доме хозяин? - прищурился Степан, тая на губах улыбку.
- Счас скалку возьму, сразу вспомнишь, - чуть приметно улыбнулась и тётка Наталья. - Сиди уж… хозяин.
- Но чо, мама, иди, хошь на гостя посмотри. Помнишь Гантимуровых? В соседях жили. Иди!
- Да иду, иду. Вот прилип, банный лист, - проворчала старуха, выползая из кути и присаживаясь к столу.
Махнув сразу по большой гранёной стопке…хотя, хозяйка и старуха лишь губы смочили… захрустели груздями, зачмокали, высасывая рыбьи головы; и, выпивая, ели молча, усердно, пока не наелись от живота. Игорь не пьянел, а сыто тяжелел, соловел, отвыкший от эдакого увесистого харча, приваженный к столовским котлетам, где один хлеб, а мясом и не пахнет. На деревенском харче он креп в малолетстве, и, когда укочевали в город, по-первости худо привыкал к винегретам "под шубой", к салатам, один чуднее другого, привечая всякий овощ сам по себе, не в пестрой салатной или винегретной мешанине; но со временем обвыкся с городскими наедками-напитками.
Поначалу Игорь ожидал: вот сейчас явится Лена, подоившая корову и помывшая полы в детском саду, но так и не дождался.
- Какая в Яравне красота!.. - гость поцокал языком, покачал головой. - Вот где жить…
- Красота? - насмешливо переспросил Степан. - А мы дак, паря, живём, и ничо не видим. В земле копаемся, кроты, да рыбу удим.
- Одно озеро чего стоит… И тайга кругом… Поселиться бы здесь, семью завести… - захмелев, не внимая Степановым насмешкам, размечтался Игорь, уже видя Елену своей жёнушкой. - В такой красоте жить - это же… - он не нашёл слов и лишь промычал от удовольствия. - Вы, наверно, поэтому из деревни и укочевали сюда.
- У моего большего уже пятеро ребят, пришлось избу отдать. А этот дом мы с им на пару рубили. Работящий парень, ничо худого не скажу… И Миха подсоблял… Строили, строили, а долго ли жить?!
- Да ладно, Степан Ильич, сто лет проживете.
- Я-то, може, и проживу, а проживёт ли Яравна? Сокращают рыбалку - вычерпали рыбёху неводами, подрасти не даём. Поговаривают, что наш рыбпункт прикроют. Но тогда уж прощай Яравна…
- Жалко будет. Такая красота, не хуже чем на Байкале….
- Красота… В позато лето прислали нам учителку из города, стрекозу вертихвостую. Это ишо до нонешней… Красота, говорит, у вас, но прямо душа поёт, как она у ей "цыганочку" не пляшет. Всю бы, говорит, жись тут прожила, никуда не стронулась… Вертит языком, что корова хвостом. Но ладно, паря. Во-от… Никакого житья от этой пигалицы не было, - ноги, видать, у ей собачьи, а нюх кошачий. Где какой сабантуй, и она тут как тут. И чо же, зиму с грехом пополам дотянула, переплела наших парней и уфоркала в город. Вот тебе и красота… Жись, дескать, у вас скучная, культуры нету… и нужник холодный. Мол, в городе, да особливо за границей, вот, мол, культура: пошёл до ветру, а там тебе салфеточки и прочее такое…
- Не лайся, - осекла его хозяйка.
- Я не лаюсь, я говорю как есть. Но, короче, уметелила. Да ей, свиристелке, руками лень шевелить, - вот и вся её культура. А тут, паря, дров наколи, печку протопи, по воду сходи, и уборна холодная. Да она лучше весь век проживёт в бетоне… и никакой красоты не надо. Языком балобонят…
- Ты, отец, лучше расскажи, где тебя угораздило? - обожгла сердитым взглядом хозяйка, наливающая в глубокие фарфоровые пиалы зелёный чай с молоком. - Ну да кошка завсегда наскребёт на свой хребет. Больно уж сердитый…
- А чо же, паря, сердитым не будешь?! Нагляделся я на молодёжь в городе, хва, сыт по горло. Ещё и гостинец поднесли… - погладил он тускнеющий синяк под глазом.
- Но молодёжь в городе тоже разная. Есть рабочие, есть шпана… - перечил Игорь.
- По ночи, поди, шарошился в чужом городе, - усмехнулась хозяйка. - Привык по дворам шалкать, рюмки сшибать. С пьяных глаз-то, поди, думал: Яравна.
- Да, уж под потёмки дело вышло… Прохожу через лесок, а там варнак, подвид тебя будет, долговязый, лохматый…
Игорь поморщился, усмехнулся:
- Не лохматые… В городе шайка бритоголовых орудует…
- Но, значит, гляжу, а этот варнак девку в кусты волочит. Я уж мимо хотел пройти. Ну, думаю, вас к лешему, разбирайтесь сами. Да девка-то меня заметила и рёвушком ревет: дескать, караул, дядя. Но я парню-то, как доброму: дескать, брось ты ее, паренёк, не мучь девку. Тот, вроде, послушался. Подходит да ласково так закурить просит. Полез я, паря, в карман, тут он мне и промочил. И эти двое тут как тут… Девка бежать ударилась, а мы поговорили с глазу на глаз. Поучил малехо… Говорю, толк-то, пащенок, есть, да не втолкан весь. И втолкал бы, да больно уж на ноги характерный оказался, - не угнаться…
- Сиди уж, старый, - покосилась на него хозяйка. - Ишь распетушился. А ежели бы ножичек достали?! Счас ребята шибко балованные.
- Я вот кого, Львович, вырешил, - Степан вдруг стал величать Игоря по батюшке, - пороть надо варначье. Так, паря, в радио и скажи. Пороть, бляха муха, нещадно… Я ведь родом из казаков забайкальских, а бравая моя, - он погладил жену, - тоже казачьего приплода, аж с Кубани. Дак вот, у казаков долго не чикались: провинился, задирай рубаху, падай на лавку, а вицы завсегда в бочке замочены - прутья тальниковые. В лесу напакостил, або на озере, а может, круг носа кого обвёл, обидел, заво-ровался, либо девку окрутил да бросил, стариков не почиташ и стыда не имаш, - прямо на людное место выводить и спускать шкуру с мягкого места, чтоб семь дён на задницу не сел… Так, паря, начальству и доложи. А я Брежневу напишу…
- Сиди уж… писа-атель, - усмехнулась хозяйка. - Прижми тёрку, пока не стёр.
- Не-е, напишу. Вот при Сталине был порядок. Щепку в чужом дворе не возьмут.
- Порядок - на крови, от страха, - поморщился Игорь.
- Не скажи, паря. И страх, и совесть…
- Сталин двадцать миллионов сгубил…
Степан едко засмеялся и горячо, запальчиво срезал ши-ибко грамотного земляка:
- Кому ты, Игорюха, веришь? Клятому Западу?.. Им Россия вечно поперек горла, спят и видят, как бы ее угробить. С три короба наврут, а наши…и враги, и дураки… подберут, по дворам понесут. Двадцать миллионов… С потолка, паря, взяли. Я ведь газетки почитываю, и книги, и голова на плечах… На Западе писали: мол, русские немцев трупами завалили, кровью залили. Мол, опять же, двадцать миллионов погибло, а немцев всего ничего. Дак взяли и мирное население с военным посчитали, вот оно и вышло. Немцы же и с мирным населением воевали…вспомни лагеря, сожженные деревни… а русские не, русские мирных людей не трогали. Не… Вот немцев и погибло меньше… А Сталин создал Великую Империю… да на крови, иначе не можно - кругом, паря, враги… Вот читал я книгу про Чингиз-хана, наши буряты его чтят. Племена монгольские веками друг друга резали. Ханы власть делили, степь кроили. А паны дерутся, у холопов чубы трещат. Короче, веками кровь народная лилась. Пришел к власти Темуджин, Чингиз-хан, словом. И чо?.. Решил усмирить ханов, чтобы кровь монгольская не лилась. И чо?.. Завоевал племена, вырезал ханскую верхушку, и зажил простой народ в мире и согласии, и родилась Великая Степная Империя. Так же Иван Грозный, вырезал смутьянов, создал Царство Русское. А Сталин, паря, создал Великую Советскую Империю…
- Ну ладно, Чингиз-хан вырезал ханскую верхушку, - загорячился и возбужденный Игорь. - А Сталин - цвет культуры и науки, простой народ.
Степан сник, тяжко вздохнул: