- Здравствуйте, деда, - заискивающе поздоровался Игорь, и старик поклонился в ответ; изжелта седая, обредевшая борода осветилась младенческой улыбкой. - Где ваш народ? Не вижу народа.
- Погода?.. Наладилась, сынок, погода, слава те господи.
Парень смикитил: старик, как в деревне баят, бос на оба уха, а посему, приклонившись к деду Хапу, рёвом проревел:
- А где Уварова найти?.. Степана?
- Пошто рано?! Самые покосы пошли. Косят мужики, пока сенозарник, а то батюшка-Илья навалит гнилья, - не задожжило бы. А то нонишний год как зарядили дожжи с Самсона-сеногноя, так до Авдотьи-сеногнотьи и лили. Всё сено погноили. А ноне-то, паря, добро…
Махнув рукой на глухаря, парень потопал дальше; а тут вы-пылил на велосипеде парнишка, раскачиваясь из стороны в сторону, едва доставая ногами педали; за ним выкатил другой, который и вовсе педалил под рамкой.
- Эй, мужик, стой! - крикнул Игорь, встав поперек дороги и разведя руки. - Где Степан Уваров?
Вывернувшись из-под рамки, парнишка ткнул пальцем в край заимки:
- На конном дворе, кажись… в хомутарке, - и тут же, склонив набок смуглую суслячью мордашку, лукаво прищурив глаза, спросил: - А ты кто?
- Дед Пихто, вот хто, - Игорь протянул руку, чтобы потрепать его за чупрын, узким языком оставленный на чисто выкошенной головенке, но малый уклонился.
- Не, правда, кто, а?
- Много будешь знать, рано состаришься, - рассудил Игорь и тронулся в сторону конного двора, куда ткнул пальцем чумазый парнишонка.
- Фотать будешь? - сметливый парнишка покосился на черную кожаную суму с подсумком и блескучими застёжками.
- Фотать, фотать. Сначала мордаху умой.
- Сфотай, а, сфотай! - кричал ещё вслед бойкий парнишонка.
XI
Игорь нашёл Степана Уварова в хомутарке - не соврали мальцы. Конный двор - после снежного Покрова Богородицы, на Митрия-рекостава оживающий ржанием беспокойных лончаков, стуком копыт в мёрзлую землю, - теперь, когда рыбацких коней угнали в табун на летний выпас, дремотно пустовал, лишь погуливал озёрный ветерок да скакали воробушки, высматривая овёс в сухом конском назьме. Игорь знал…толковал в рыбозаводе с директором… что кони, убавленные наполовину, последнюю зиму будут трудиться на неводе, трактор их заменит и тракторный ледобур.
Степан сидел в хомутарке, похожей на амбар, и, приладив на козлоногий стол лодочный мотор, ковырял измазученной отверткой в кожухе вывинчивая болты. Сняв кожух, выкрутив из мотора свечу, со свистом продул её, стал разглядывать на свет, тетешкать в руках, будто тряпичную ляльку, и никак не привечал вошедшего. Не сходил, а всё так же лилово светился под глазом синяк, что схлопотал в жестоком городе.
- Здравствуйте, Степан Ильич.
- Здорово, ежли не шутишь, - буркнул Степан.
- Я Гатимуров… Льва Борисовича сын. Помните?.. - вопросил было Игорь, но тут же и осёкся, потому что бригадир и вовсе отвернулся к окну, стал легонько поколачивать отвёрткой по свече, словно напрочь забыл, что в соседях жили-дружили. Шибко видно осерчал Степан, что парень не подошел на городском автовокзале… Игорь приступил с другого бока, сухо и деловито известил: де, он корреспондент республиканского радио и ему надо побывать у рыбаков, записать передачу… Степан, всё одно, ухом не повёл, не усмирил тряских рук, а как холил и нежил свечу, так и продолжал обихаживать, словно не живой человек прислонился к дверному косяку, а пустое место.
В хомутарке… сморщил нос Игорь… густо воняло прелой закисшей кожей, солоноватым конским потом, махрой, хлебной самогонкой и, опять же, солёной рыбой с душком.
"Он что, глухой, пьяный или дурак?!" - осердился гость, достал из внутреннего кармана оранжевой болоньевой куртки блокнот в красных корочках, с кудреватым золотым тиснением, и, держа ручку наизготове, спросил проценты улова.
- Кого тебе, паря, надо, в ум не возьму?! - очнулся Степан, кинул свечу и мелкую наждачку, которой чистил свечной зазор.
Не сдержавшись, журналист досадливо вздохнул и снова да ладом растолмачил.
- Каку холеру про их писать?! - Степан выпучил круглые, с красной окаёминой, рыбьи глаза.
- Да уж там видно будет, Степан Ильич. Поговорим, посмотрим…
Гость с раздражением оглядел хомутарку: чёрные, маслянистоблестящие, прокопченные венцы, тусклое оконце, висящие на деревянных вешалах худые сбруи, хомуты, чиненые-перечиненые, с исшорканными гужами, с торчащим из-под кожи войлоком, - конский век истекал, за упряжью не шибко досматривали, дали ей, дышащей на ладан, гнить и пропадать тихой печальной смертью. Ждали трактора с подвесными ледорубами, хотя и от коней пока не отказались.
- От лихоманка тя побери, а! Кого там глядеть?! Ежлив бы зимой, бляха муха, другой разговор: зимой - рыбалка. Неводим, по две тони успевам… А летом перестали неводить. На Красной горке, под Черемошником сетёхи ставим, да ловим с гулькин нос. Ноне у рыбака голы бока…
Степан сроду не слыл молчуном, каким куражливо выказал себя, но шибко уж хотелось отвязаться от хлопотного гостя, который не глянулся рыбаку еще с городского автовокзала. Вот
Степан и крутил-вертел: де, и пьют мужики, не просыхают, и лодыри, и два слова путно молвить не могут, а матюгаться мастера, могут и в радио матюжку запустить, что им стоит, жеребцам не-легчанным.
- Ну, вы об этом не переживайте, Степан Ильич, лишнее сотрем на студии.
- Короче, паря, ничо доброго в Яравне нету. Некого писать…
Но Игорь, калач тёртый, сиживал в роскошных кабинетах сановников, какие Степану и во сне не снились; сиживал и высиживал беседы, а посему и теперь настырно поджидал.
- Не, паря, подбегай зимой, - будет тебе и рыбалка, и проценты, и пятилетка за год. Зимой корреспонденты к нам на невод гужом прут, особливо из нашей "сплетницы"…
- Из "сплетницы"?
- Газетёнка сельская… Рыбки подбросишь, - так размалюют рыбаков, хоть на божницу сади подле Угодника Николы. Да ты, поди, и сам малевать мастер…
- Дядя Степа, вы что, серьёзно, не помните меня? Гантимуров я… С вашей Леной в одном классе учился. И жили по-соседству. Помните?
Имя дочери смягчило рыбачью душу.
- А чо же не помню-то?! - вдруг, не задумываясь, отозвался Степан. - Я, паря, из памяти ишо не выбился, - рыбак хитровато взблеснул отеплившими глазами. - Ленкин суженец, в зятья целил… В городе, на автовокзале, гляжу: вроде, паря, знакомый на обличку, вроде, на Льва Борисыча смахиват. Борисыч, помню, бухгалтером в рыбзаводе заправлял, а я уже бригадирил… Но тятька-то поздоровте, ты повыше, но пожиже… - Степан по-хозяйски осмотрел гостя с ног до головы. - А гриву-то, паря, отпустил, чисто поп… Едва признал. Кого уж тут признашь, едре-нов корень, ежли в городе девку от парня не отличишь - одна холера. Но я присмотрелся: ежли долгогривый, на девку смахиват, - значит, парень, а ежли стриженный, в штанах, - значит, девка. От такие пироги… Я гляжу…на автовокзале… нос, паря, воротит, а вроде тоже признал - земляк.
Земляк покаялся:
- Простите, Степан Ильич.
- Да ладно. Кто старое помянет, тому глаз на голову натянем… Надолго к нам?
- Денька на два, три… А есть, где остановиться? Может, за-ежка?
- Заежки, паря, нету. Но ты не переживай, в тайге не бросим. Можно к учителке - фатера пустая. В отпуск укатила, аж, паря, в Москву, - разгонять тоску. Просила приглядеть за жильём. Гляжу, а с города родня нарисуется, степенных ночевать пускаю. Ежли в избе не умещаемся… Сродница моя, ну… седьмая вода на киселе. Учителка старательная, да учеников кот наплакал. Пять классов, а в классе по два-три ученика, и хором учатся.
- Порыбачить бы… Помню, дёргал окунишек…
- Можно и поудить, и на Красную горку скатать. Там звено сетевое… Но, паря, испужал ты меня. Пристал с ножом к горлу: проценты подай и не греши. А какие летом проценты, ежли рыбалки путней нету?! Зимой бы… Зимой, бывало, не сто процентов, а все двести, два плана, бывало, давали, когда партия вырешила пятилетку в три года кончать.
- Можно и зимой….
- Во-во, зимой подбегай. Лёд крепко встанет…Ну, как житуха-то? Слыхал, отец тяжело хворал, а потом слышу: похоронили…
- Давненько уж.
Желтый, высохший, кожа да кости…в муках изошла былая тучная, одышливая плоть… кляня жену Дусю и всех родных и близких, коим жить и радоваться, тяжко помирал отец, жадно и торопливо сжираемый раком, словно бесом; но когда приехала сестра жены, блажная Ефросинья, когда, открестившись, отмолившись, подошла к изголовью Льва Борисовича, тот вдруг утих"…провалившиеся глазницы осветились слезами… и, может быть, помянув спаленную икону Спаса, вдруг прошептал: "Прости, Христа ради…", да вскоре и отошел.
- Царство Небесное… - сипло вздохнул и покачал головой стареющий рыбак; глаза отсырели, притуманились, словно закатное озеро. - Хотя… какое нам Царство, коль нехристи… Вот так, паря, живёшь, хлещешься как рыба об лёд, да не поспеешь и глазом моргнуть, как и… смертушка не за горами. Был конь да изъездился, укатали сивку крутые горки, постаивает курносая с литовкой в изголовье… Прикинешь: почо жил?., корм на навоз переводил?.. Раздумаешь умом, дак и волос дыбом… Да-а-а, Лев Борисыч… Ба-аловал тебя, паря…
Игорь смутно пожал плечами.
- Да нет, дома-то в строгости держал. Уроки не выучишь, дров не наколешь, картошку не прополешь, так глянет!., мурашки по коже бегут!.. И офицерский ремень наготове.