В комнате парень взглянул старику в лицо: под косматыми бровями - ясные, как бы давно знакомые, голубые глаза. В голосе, приглушённом старостью, нет-нет да и прорывались звонкие нотки, напоминая дочь.
- Я вам поклон принёс, - сказал Вася.
- От Веруньки?
По глазам парня старик понял - от неё, и, просияв, воскликнул:
- Кузьмовна! Слышишь?!
А Кузьмовна, стоя рядом с ними, уже утирала слёзы уголком платка.
- Ну, говори, милок! Говори всё. - Дорогин дрожащими руками взял Васю за плечи и посмотрел ему в глаза. - Где она? Не обморозилась?
Вася рассказал и о Вере и о её подругах. Дорогин обнял его, как самого близкого человека.
- Спасибо… Спасибо тебе! - Вспомнив о тревожных поисках, которыми всю ночь были заняты не только родители вериных подруг, но и все колхозники, метнулся к двери. - Побегу, народ успокою…
- Ты - в одну сторону, я - в другую. Так скорее оповестим, - сказала Кузьмовна и начала одеваться, Васе кивнула головой. - А ты, голубчик, грейся.
- Пусть шаньги несут, - крикнул парень вдогонку, приоткрыв дверь, - Буран, видать, надолго разыгрался. Посветает - я пойду обратно.
Оставшись один, он окинул взглядом комнату, отыскивая русскую печь. Он привык в своей деревне: в какой бы дом ни зашёл - обязательно окажешься на кухне. А здесь русской печи нет. Посредине комнаты - стол, вокруг него - стулья. В одном углу - дубовый буфет с посудой, в другом - кадка с огромным фикусом. На стене в застеклённой раме - портрет девушки. С первого взгляда показалось - Вера. Но, присмотревшись, Вася отметил: волосы собраны на затылке в большой узел, платье с глухим воротничком и высокими плечами.
"Её мама", - подумал он.
С халата потекли по рукам холодные струйки. Надо было поскорее повесить его сушить. Печь в чёрном жестяном кожухе лишь слегка выдавалась в комнату. Вася подставил к ней стул и раскинул халат на спинке. Ватник вынес в переднюю, где висела одежда хозяев. Там было ещё две двери: одна вела на кухню, другая, по всей вероятности, в горницу. Всё в этом доме было необычным, и Васе хотелось, хотя бы краешком глаза, взглянуть на верин угол. Дом большой, у неё, наверно, отдельная горница… Он вернулся в комнату и опять остановился перед портретом.
"Мама у неё была красавицей!.."
Вошёл Трофим Тимофеевич и озабоченно спросил:
- Обогрелся маленько? - взглянул на его пимы, всё ещё белые от снега. - Снимай - я положу в печку. А ты пока надень вот эти. - Он подал тёплые косульи унты, а пимы унёс в кухню. Оттуда вернулся с чугунной жаровней, полной подрумянившейся картошки; появился на столе и маленький дымчатый графинчик. Пригласив гостя к столу, хозяин сел по другую сторону, наполнил рюмки.
Вася потряс головой.
- Я не пью.
- Ну, ну! - шутливо пригрозил Трофим Тимофеевич. - Не позорь охотников. - Поднял рюмку, чтобы чокнуться. - Выпьешь - крепче уснёшь.
- Мне - в обратный путь. Там девушки будут ждать, волноваться.
- Как ты пойдёшь? Устал, небось. День проживут одни.
- Такого уговора не было… Я берегом реки дойду до вашего сада, оттуда - по лесу. В бору тихо… В одном месте я двух коз поднял. Далеко они не могли уйти, где-нибудь лежат. Может, подкрадусь из-под ветра…
- Ни пуха, ни пера!.. А пока подымай, - настаивал хозяин.
Вася отпил половину и, поморщившись, отставил рюмку в сторону.
А старик, расправив пушистые белые усы, опрокинул свою в рот, крякнул от удовольствия и шутливо сообщил:
- Однако - водка!.. Поотвык я от неё… - После второй (Васе пришлось допить свою) подтвердил: - Она! - Подвинул к Васе тарелку с маринованными спелыми помидорами. - Закусывай.
Трофиму Тимофеевичу хотелось спросить про сад, но он слышал, что отец Васи, известный в районе садовод, погиб на войне, и опасался, что этот разговор может затронуть больное. После ужина парень заговорил сам. Он в саду - за старшего, и ему хочется двинуть дела вперед, а главное, завершить всё, что начал отец; старые, малоценные сорта яблонь заменить новыми. Он многое слышал о ранетке Дорогина, но не знает, как был выведен этот сорт.
- Пока не сорт, а гибрид под номером. Помологическая комиссия ещё не рассматривала, - сказал Дорогин. - А выведен просто: искусственное опыление - только и всего.
Вошла сутулая, как грузчик, женщина с длинным, похожим на клин, лицом, поздоровалась низким поклоном и подсела к Васе.
- Расскажи, мил человек, про мою Лизаветушку. - Заглянула ему в глаза. - Не познобилась ли девка? Парню озноб не вредит, а девушке красу портит.
- Ну, от такой девки, как от статуи, мороз отскакивает, - пошутил Трофим Тимофеевич.
Фёкла Силантьевна не знала - обидеться ей или нет.
Вася подтвердил - мороз не тронул щёк Лизы.
- Правду говоришь? - переспросила Фёкла Силантьевна. - Лизаветушке обмораживаться нельзя, она у меня ужасно стеснительная. Одномедни ей кошка подбородок расцарапнула, так моя девуня, не поверите, неделю не показывалась людям. Цельную неделю! Не знаю, в кого такая уродилась.
- Однако в тебя, Силантьевна.
- Характером мягкая - это в меня: как воробышек - никого не обидит. Сердце-то чует, о родителях там кручинится. Правда ведь, мил человек?.. А как тебя по имени-то звать, по отчеству величать?
- Василий. И всё тут.
Скрипунова тронула парня за плечо.
- За тобой пришла, Васютонька. Пойдём к нам ночевать. Утречком блинков напеку…
Дорогин шевельнул бровями.
- Не серди меня, Силантьевна, не сманивай гостя.
Кузьмовна, понимавшая Трофима Тимофеевича с полуслова, пошла стелить постель.
…Вася не знал бессонницы. После таких тяжёлых зимних переходов обычно выпивал несколько стаканов воды, камнем падал в постель и, казалось, засыпал, когда голова ещё не успевала коснуться подушки. Теперь он лежал с открытыми глазами. Под ним - пуховая перина. Не зря о Дорогине писали в охотничьем альманахе: наверно, всякий раз привозил с охоты по нескольку десятков уток и гусей. Дочь терпеливо ощипывала дичь и набивала пухом перины и подушки, и эту наволочку шила она… И эти примулы на окнах поливает она. И с длинных глянцевитых листьев фикуса стирают пыль её заботливые руки…
Но в комнате не видно ни швейной машины, ни зеркала, ни комода. Не похоже, что в ней живёт девушка. Наверно, её горница - рядом, за стеной. Там в простенках между окон висят её фотографии. С кем же снималась она? С тем, которого называют её женихом? Может, только с подругами…
Вася повернулся на бок и закрыл голову одеялом…
…Уложив гостя, Трофим Тимофеевич пошёл на кухню, чтобы помочь Кузьмовне собрать посылку Вере.
Одна за другой входили матери девушек, клали на стол узелки с продуктами, а сами садились и расспрашивали про дочерей. Старик шёпотом пересказывал всё, что слышал от Васи.
На рассвете пришёл Шаров, высокий, прямой, с гладко выбритым тугим и румяным лицом, с широкой лысиной, слегка прикрытой тощими прядями мягких волос. Он долго пожимал руку Трофиму Тимофеевичу и говорил тёплым баском, как самому близкому и дорогому для него человеку:
- Здравствуйте, здравствуйте, умелец!
- Какой я умелец, - смутился старик. - Так, подмастерье.
- Ну, ну, не прибедняйтесь…
Створчатая дверь распахнулась, и в переднюю вышел взлохмаченный Вася, с заспанным и оттого казавшимся особенно добродушным и очень юным лицом.
- Сквозь сон услышал… Голос вроде знакомый…
Шаров потряс его руку, назвал землепроходцем. Вася, не вслушиваясь в похвалу, спросил: откуда появился председатель?
- Бураном принесло, - рассмеялся Павел Прохорович. - В город надо ехать, и вот нельзя тронуться.
- Я мог бы сесть за кучера, но… там девушки ждут. Переполошатся. - Вася глянул в окно: о стекло бились синие снежинки. - Светает. Мне пора.
Позавтракав, он собрался в дорогу. Узелки с продуктами бережно уложил в рюкзак.
Его проводили за околицу. Там он встал на лыжи и, оттолкнувшись палками, сразу исчез в снежном вихре.
Глава вторая
1
- Корни у меня глубокие, - говорил Трофим Дорогин своему гостю. - Мой прадед был первым засельщиком здешнего края…
Вопросов у Шарова было много. Не праздное любопытство привело его в этот дом. Ещё перед войной он начал писать кандидатскую диссертацию о влиянии лесов на урожай зерновых культур. После возвращения из армии достал свои тетрадки из стола. В них было много цифр, сведённых в пространные таблицы, но недоставало живых воспоминаний старых хлеборобов о Чистой гриве. Он надеялся, что Дорогин расскажет о давным-давно вырубленных сосновых борах и раскорчёванных берёзовых рощах, о речках, когда-то многоводных и богатых рыбой, а теперь превратившихся в ручьи. Большая жизнь поборника садов и лесов раскроется перед ним.
Непогода свела их на целый день, - им некуда было спешить, и они сидели за столом, друг против друга, пили чай и разговаривали. Добродушная улыбка на бородатом лице рассказчика сменялась то гневной строгостью, то деловитой обстоятельностью.
Начал он с далёких времён, с того, что сам когда-то слышал от своего деда…