VII. В масонской ложе
На углу двух небольших, но элегантных улиц, расположенных в самом центре Берлина (соединяя знаменитый бульвар "Под липами" с центральным складом на "Фридрихштрассе"), стоит маленький серенький домик, кажущийся ещё меньше от близости окружающих его 6-ти и 7-ми этажных великанов.
В этом домике всего полтора этажа по одному фасаду и два по другому. Оба фасада отделены от тротуаров обеих улиц не широкими, но тенистыми палисадниками, в которых густо разрослись кусты сирени и акаций, в рост человека; старые липы и каштаны, достигающие своими ветвями до крыши, наполовину скрывают самое здание и совершенно прячут всякого, входящего в узкую незаметную калитку.
Пышная зелень в центральной части города не мало удивляла прохожих, не знающих того, что за этой высокой решеткой, полускрытая кустами и деревьями, помещается главная квартира немецких масонов, ложа "Друзей человечества", открытая в Берлине ещё при Фридрихе Великом.
Сегодня к числу масонских "Друзей человечества" должен был присоединиться и принц Арнульф, уже знакомый нашим читателям.
В ответ на просьбу молодого принца разрешить ему вступить в союз, высокие цели которого известны всему миру, император улыбнулся загадочной улыбкой и ответил:
- Я ничего не имею против "великодушных принципов" вообще. Ты же совершеннолетний, знаешь, что делаешь. Почему я и не считаю себя вправе вмешиваться в твою личную жизнь. Будь ты военным, - дело обстояло бы иначе. Но с тех пор, как ты вышел в отставку…
- Не по моей вине, ваше величество… Моя сломанная нога…
- Знаю, знаю, - перебил император. - Твоя сломанная нога не мешает тебе ездить верхом, танцевать и кататься на коньках, но мешает оставаться на военной службе… Нет, нет, милый друг… Не надо объяснений. Я прекрасно понимаю, что жить в "резиденции" хорошеньких актрис приятней, чем командовать полком в каком-нибудь захолустье… В наше время молодёжь была иного мнения, но… о вкусах не спорят. И если тебе нравятся масоны, почему бы тебе и не познакомиться с ними поближе. Пожалуй, просвети и меня, если откроешь что-либо особенно великолепное в своих новых "братьях"… От "обета молчания" они, конечно, освободят тебя, ради обращения императора германского в масонскую веру.
Не зная, принять ли эти слова императора за шутку или позволение, принц Арнульф, тем не менее, решился поступить в ложу "Друзей человечества", в которой у него было не мало знакомых.
К десяти часам вечера древний ритуал принятия нового члена был уже исполнен. Все полагающиеся обряды были проделаны в большой круглой зале со стеклянным куполом, но без окон, слабо освещённой зелёным огнём спирта, смешанного с солью.
Принц Арнульф без сапога на левой ноге и с обнажённой левой стороной груди введён был "поручителем" - один из высших сановников финансового ведомства… Он ответил на традиционные вопросы традиционными же словами, до смысла которых не доискиваются, повторяя машинально заученные наизусть фразы. Затем с "ищущим света" проделали обязательные испытания. №1: заряженный пистолет, из которого "ищущий света" должен был застрелиться по приказанию старшего "мастера", причём пуля пропадала в рукоятке, при поднятии курка. Затем следовал №2: кубок, наполненный кровью "изменника", убитого на глазах посвящаемого. Кубок этот подносили увидавшему "малый свет" с приказанием: выпить "кровь предателя" за "погибель всех изменников великому делу"…
Проделывая эти обряды, испытуемые не задумывались об их символическом значении и не догадывались спросить себя, а нет ли в самом деле, капли христианской крови в этом "кубке смерти"…
Вся длинная программа посвящения в первую или младшую степень масонства (дающую звание "ученика") была исполнена с подобающей серьёзностью.
Настоящий смысл всех этих обрядов знали лишь немногие, и уж, конечно, среди блестящего общества, собравшегося отпраздновать "братской трапезой" приём нового собрата, не было ни одного, кто бы знал достоверно, что такое франкмасонство, служить которому "состоянием, умом, сердцем и даже жизнью" так легкомысленно клялись все присутствующие.
Среди этого многочисленного общества знал правду о целях масонства, может быть, один лорд Дженнер. А между тем, в круглом зале, превращающемся из гробницы Адонирама в самую прозаическую столовую, после принятия каждого нового "брата", собралось немало выдающихся людей, явившихся со всех концов света. Тут были представители высшего германского общества, были талантливые писатели, художники и учёные. Были не только немцы, но и французы, англичане, американцы и даже русские. Были и евреи не в очень скромной пропорции, могущей привлечь внимание даже не особенных любителей "избранного племени", ибо в первых степенях масонства нередко встречаются иудофобы, не подозревающие, что они служат тайному обществу, являющемуся созданием и собственностью иудейства, тем оружием, с помощью которого евреи надеются отвоевать себе всемирное владычество над порабощенным и обезличенным христианским человечеством.
Глядя на блестящее собрание представителей всех государств и народов, председатель "банкета", - великий мастер Шотландии, присланный специально для торжественного посвящения принца Арнульфа, лорд Дженнер презрительно усмехался, в глубине души своей недоумевая, каким образом ум, талант, знания, опытность, так просто, спокойно, по-детски глупо попадаются в ловушку, где приманкой служили человеколюбие, прогресс, всеобщее братство народов, вечный мир, духовное усовершенствование и прочие "побрякушки", как игрушки детям бросаемые этим людям настоящими масонами, великим "тайным обществом", остающимся всегда и везде одинаково опасным "разрушителем государств и развратителем народов".
Как же было не смеяться лорду Дженнеру, человеку, лучше всех знающему историю всесветного жидовского заговора.
VIII. Заседание великого международного синедриона
В то время как в круглой зале, на официальной "братской трапезе" в честь нового "свободного каменщика" принца Арнульфа, рекой лилось шампанское и красноречие на самые возвышенные и гуманные темы, в нижнем, полуподвальном этаже домика, в такой же круглой зале, но только с каменными сводами вместо стеклянного купола, засело другое собрание, менее многолюдное, но зато несравненно более осведомлённое о сущности и цели масонства.
Здесь тоже было немало людей, съехавшихся из самых отдалённых частей света, из различных государств. Но, несмотря на это, лица присутствующих казались однообразными, что и было вполне естественно, так как в жилах их текла иудейская кровь, в более или менее чистом виде.
Однако, несмотря на общность типа, какое разнообразие физиономий, выражений и манер! Рядом с безукоризненным английским джентльменом лордом Джевидом Моором, сидел не менее безукоризненный французский "жантильом" - барон Аронсон, которого называли "одной из правых рук" международной семьи всесветных банкиров, миллиардеров Блауштейнов. По правую руку барона Аронсона поместился необычайно некрасивый господин, средних лет, с лицом калмыцкого типа, с узкими, как щелки, приподнятыми к вискам глазами и приплюснутым широким носом. Это был известный петербургский банкир, Леон Давидович Гольдман, которому всесветная фирма Блауштейна "передала в распоряжение Россию"… Так, по крайней мере, говорили на бирже знатоки финансовых вопросов.
Необыкновенно умный и необыкновенно проницательный, Гольдман пользовался репутацией гениального дельца, умеющего создавать "дельце" из ничего. Благодаря столь редкому таланту, Гольдман, живя в Петербурге, состоял директором-распорядителем чуть ли не полсотни различных фабрик, заводов, пароходных и железнодорожных линий, рудников и приисков, разбросанных по "лицу земли русской", получая около трехсот тысяч ежегодного жалованья, к тому же "гарантированного".
Возле Гольдмана сидели ещё два представителя России - "биржевых короля", - Литвяков и барон Ротенбург, московский и петербургский дельцы, столь же мало похожие друг на друга, как старый еврей-лапсердачник похож на сугубо "цивилизованного" столичного франта.
Московский банкир - ещё молодой человек - Яков Лазаревич (читай: Янкель Лейзерович) Литвяков, принадлежал к тому сорту евреев, которых отцы и деды, всеми неправдами скопившие миллионный капитал, "пустили в университет", где можно сделать "уф самые прекрасные знакомства". Молодой жидочек сумел исполнить мечту своих тателе-мамеле и так успешно "делал знакомства", ухаживая за каждым, случайно встретившимся, сыном или племянником влиятельного человека, что к 35-ти годам был уже мужем настоящей русской дворянки, предки которой записаны в шестую часть родословной книги. Через год после свадьбы, при посредстве своего тестя, старого русского аристократа, за которого будущий зятёк заплатил 400 тысяч вексельных долгов (по двугривенному за рубль), Литвяков получил не только титул барона, но и камер-юнкерский мундир.
Внешность барона Ливякова немало способствовала его успехам. Он был красив, и, главное, умел причёской, одеждой, манерой носить усы, "по-гвардейски", и подвивать чуть-чуть рыжевато-белокурые волосы, - так искусно изображать "кровного русского", что только очень опытные наблюдатели и знатоки еврейского типа могли бы подметить в его красивых карих глазах то злобное лукавство, которое выдаёт еврея во всяком платье до седьмого поколения включительно.