- Мы здесь в полной безопасности не только от нескромных ушей и любопытных взглядов, но даже и от неприятных случайностей. Я занимаю всю эту половину, составляющую совершенно отдельное здание, соединяющееся с остальными помещениями только стеклянной галереей, по которой я провожал тебя сюда. Единственную дверь, ведущую к нам, я сам запер на замок изнутри, а ключ у меня в кармане. Следовательно, никто не сможет взойти сюда без моего ведома.
- А твоя прислуга? - продолжал допытываться лорд Джевид. - Уверен ли ты в своих людях?…
- Совершенно… У меня свой собственный штат прислуги, набранный исключительно из "наших" сотоварищей. Никто из людей маркиза Бессон-де-Риб сюда не входит. Это было заведено мной с самого начала. Повторяю тебе, Джевид, мы можем говорить совершенно спокойно.
- А твоя жена не может нас подслушать?
Красивое лицо англичанина заметно потемнело, однако он сдержался и ответил спокойно:
- Моя жена осталась у маркизы Лилианы, которая чувствует себя сегодня хуже обыкновенного. Гермина просила у меня позволения провести у больной всю ночь. Я разрешил это тем охотней, что предвидел необходимость серьёзно переговорить с тобой о некоторых неотложных вопросах.
- Но твоя жена может все-таки внезапно вспомнить о чём-нибудь позабытом. И если она может взойти сюда незаметно, то против этого надо принять меры. Женщины любопытны и ревнивы. Они любят подслушивать разговоры мужей со старыми друзьями.
- Да нет же, нет… - с явным нетерпением перебил Лео. - Гермине в голову не придёт шпионить за мной.
- Не слишком ли ты много берёшь на себя, ручаясь за отсутствие любопытства женщины? - насмешливо заметил лорд Моор.
Лео пожал плечами.
- Всё это пустые споры, жена не может взойти, не позвонив. У неё нет своего ключа.
- Вот это хорошая предосторожность, в которой я узнаю моего любимого воспитанника, - улыбаясь, произнес лорд Моор. - Значит, можем говорить откровенно. Объясни мне прежде всего, почему ты так изменился? Ты похудел и видимо нервничаешь. Уж не настало ли для тебя разочарование? Твоя Гермина, вероятно, тебя стесняет. Не желаешь ли ты развязаться с ней?
Бледное лицо Лео вспыхнуло. Он круто повернулся и, подойдя вплотную к креслу своего дяди, произнёс голосом, в котором ясно звучало с трудом сдерживаемое раздражение:
- Пожалуйста, не делай нелепых предположений, дядя… Могу тебя уверить, что я люблю её не меньше, чем в первый день нашего знакомства. Она не отравляет мне существования ревностью и требовательностью, и не надоедает остроумничаньем и претензиями на гениальность, как моя первая жена… Пожалуйста, оставь Гермину в покое.
- Вот как?… - протяжно заметил лорд Моор, пристально вглядываясь в своего племянника. - Что ж… Тем лучше. Но что-то не похож ты на счастливого человека, и даже на того смелого и энергичного "брата"-руководителя, которым уезжал на Мартинику с таким сложным и серьёзным поручением от верховного совета Бнай-Брит…
Чёрные брови Лео мрачно сдвинулись.
- Мне кажется, что тебе, прекрасно знающему сущность этого поручения, нечего удивляться тому, что у исполнителя его нервы расшатались… Ты думаешь, легко выносить сцены, которые я вижу непрерывно вот уже три года! Все эти слезы и вопли, всё это отчаяние и уныние хоть кого разобьёт…
Холодный взгляд лорда Моора сверкнул злобным огоньком.
- Тебя ли я слышу, Лео!… Признаюсь, я бы никогда не поверил, что ты стал чем-то вроде институтки, падающей в обморок при виде зарезанного цыплёнка.
- Люди не цыплята… - тихо произнес Лео. - Как ни прав Талмуд, утверждая, что только мы, евреи, - люди, а остальные народы скоты, получившие человеческий облик только для того, чтобы нам не противно было принимать их услуги, - но они и говорят и любят, плачут и умирают так точно, как и мы. Жить целыми годами на бойне не удовольствие. Ты и сам не захотел бы сделаться резником и вечно слышать отчаянный предсмертный крик даже четвероногих животных… Мне же приходится играть роль резника. Приходится присутствовать при длящейся целыми годами агонии существ, называющих меня другом и родственником… При таких условиях самым крепким нервам позволительно расстроиться… Принимая поручение верховного совета, я, по правде сказать, и не думал, чтобы исполнение этого поручения оказалось так мучительно. И, в сущности, к чему эта безжалостная бойня? Чем помешала нам эта несчастная семья?… Деньги, скажешь ты? Но, право же, стоит ли нашему союзу, владеющему десятками миллиардов, так хлопотать из-за какого-нибудь десятка миллионов?… Стоит ли из-за таких денег истреблять столько людей, заставляя меня играть роль мясника? Всё это возмутительно, Джевид…
- Замолчи, несчастный, - вскрикнул лорд Моор и продолжал более спокойным голосом. - Бедный Лео, ты не на шутку огорчаешь меня. Никогда, никогда не повторяй того, что ты только что говорил мне… Каждое слово может стать смертным приговором… не одному тебе!… Наш великий союз подозрителен и ревнив… Горе тому, кто возбуждает его подозрительность… И если кому-либо придет в голову начать разыскивать то влияние, которое переделало тебя, то подозрение остановится на твоей жене… Ты сам знаешь, к чему ведёт подобное подозрение…
- Оставь жену в покое! - глухо произнёс Лео. - Клянусь, моя жена не имеет ни малейшего подозрения… ни о чём… Пойми, дядя, ни о чём решительно…
- Тем хуже для неё и для тебя, Лео, - мрачно насупив брови, ответил лорд Моор. - Ты знаешь, что наши статуты позволяют нам сближаться с женщинами, неспособными разделять наши взгляды и стремления, только на самое короткое время. Если твоя Гермина оказалась неспособной стать нашей несмотря на шестилетнюю жизнь с тобой, то союз несомненно найдёт, что твоя жена должна стать опасной для тебя, а, следовательно, и для всех нас…
Лео страшно побледнел, слишком хорошо понимая значение слов, произнесённых дядей. Люди, опасные союзу, были недолговечны. Ему ли было не знать этого! Дрожь ужаса пробежала по сильному телу молодого масона при мысли об участи, быть может, ожидающей его бедную Гермину.
- Повторяю, дядя, что Гермина не может быть опасной уже потому, что она положительно неспособна понять ни наших обширных планов, ни наших тайных целей…
- Тем хуже, Лео… Такие женщины особенно опасны, так точно, как опасен человек, не знающий свойств взрывчатых веществ и прогуливающийся поэтому совершенно спокойно с зажжённой свечой в руках, по пороховому погребу… А потому, решайся скорей на необходимый выбор. Либо полная откровенность, если твоя жена способна пойти за тобой до конца - либо разлука, прежде чем там обратят внимание.
- Ты, может быть, прав, дядя, - наконец проговорил Лео. - И я постараюсь исполнить твой совет и решиться на что-либо окончательное… Но по статутам я имел право на отпуск, с освобождением от всяких поручений в награду за мой брак с женщиной, указанной мне союзом. Я не воспользовался тогда своим правом и взялся за исполнение плана, составленного Ван-Берсом, для получения наследства маркизов Бессон-де-Риб с одной стороны, и старого англичанина Смиса - отца Лилианы, с другой. План этот уже почти доведён мною до конца. Между моим сыном и громадным майоратом маркиза стоит только двухлетний ребёнок и разбитый горем старик. Хранитель миллионов Лилианы мистер Смис уже устранён с нашего пути. Его дни сочтены и он сам сознаёт это. В свой последний приезд он откровенно говорил о своем покачнувшемся здоровье, и я убедился, слушая перечисление симптомов его болезни, что мой агент исполнил своё дело в точности. Таким образом, смерть отца Лилианы - вопрос немногих недель, ведь во избежание подозрений надо было действовать осторожно и медленно.
- Ты вообще действовал медленно, сын мой, слишком медленно даже, - перебил лорд Моор. - Мне кажется, что именно эта медлительность удвоила неприятность этого дела. Более быстрое упразднение мешавших нам особей расстроило бы твои нервы несравненно менее.
- И возбудило бы подозрения, которых необходимо избегать именно теперь, перед открытием нашего храма. Не забывай, дядя, что на Мартинике есть следователи и прокуроры. Припомни, каких усилий стоило нам дело Дрейфуса, дурака, попавшего как кур в ощип, и пойми, что, покуда всё ещё опасно привлекать внимание гоимов к нашим делам. К чему рисковать новыми осложнениями?
- Ты прав, Лео, тем более, что в сущности спешить было некуда… так как ты всё равно должен был оставаться здесь вплоть до открытия храма уже ради нашего маленького принца… Кстати - где же он? Почему я не видал его до сих пор?…
- Он на плантации Ван-Берса, дядя. Мне приходится удалять его возможно чаще, так как этот удивительный ребёнок начинает привлекать внимание более, чем это желательно. Принца пора увозить в Индию, если хотят, чтобы человечество узнало его только тогда, когда он будет вполне подготовлен для своей миссии. Здесь же скрывать его дольше становится чрезвычайно трудно. Впрочем, я уже докладывал об этом верховному советнику.
- Да, я читал твой доклад и прислан освободить тебя от этой части возложенной на тебя миссии. На другой же день после посвящения нашего храма и представления будущего царя старейшинам Израиля я увезу принца в нашу тайную школу. Там, в тишине храма, в Бенаресе, он будет спокойно и не развлекаясь приготовляться к своему победному шествованию по земному шару. Мы с тобой ещё доживём до счастливого дня его появления, Лео, и увидим, как народы всего мира падут к ногам царя иудейского, который будет властвовать… нашими руками над всей землей, над полчищами рабов наших. Вот настанет день возмездия, когда сведутся счёты со всеми народами мира. О, с каким наслаждением и с какими процентами заплатим мы - евреи, - за все перенесённые нами унижения!