Долетели до её слуха и громкие вопли прислуги, выражающей своё горе с обычной негритянской страстностью…
При звуке этих голосов, в которых ясно слышалось отчаяние, Лилиана вздрогнула и, вскочив с места, схватилась за сердце, которое сжалось нестерпимой внезапной болью.
- Что-то случилось, Лина… - с трудом вымолвила она, обращаясь к молодой мулатке, дочери её кормилицы.
Последняя с самого рождения проживала в доме Лилианы на правах "молочной сестры". Она последовала за своей "барышней" в дом её мужа. Хорошенькая Лина месяца через три обвенчалась с камердинером маркиза Роберта и, сделавшись матерью месяцем раньше своей молочной сестры, с радостью согласилась помогать кормить её близнецов… На эту кормилицу Лилиана могла вполне положиться, относясь к ней с безусловным и безграничным доверием, которого беззаветно преданная ей Лина была действительно достойна.
- Я сейчас побегу, узнаю, в чём дело.
Верная мулатка ещё не успела договорить, как увидела подбегающую запыхавшуюся молоденькую негритянку горничную, на лице которой ясно были написаны страх и горе. Бедняжка до того растерялась, что даже без всяких предисловий крикнула, что "молодого барина привезли домой совсем мёртвого"…
- Старый барин лежит возле него тоже как будто замертво… А барышня Матильда плачет как безумная.
Не дослушав страшного извести, Лилиана кинулась бегом к дому, не рассчитав своих сил. Быстрый бег и страшное волнение настолько затмили ей сознание, что она свалилась замертво у постели, на которую наскоро положили бездыханное тело её мужа. Возле постели, заломив руки, в ужасающем безмолвном отчаянии неподвижно стоял на коленях старик-отец, не спуская остановившихся глаз с бледного лица сына, на котором застыла загадочная улыбка смерти. И так страшно было это немое отчаяние, что его несчастная дочь предпочла бы слышать вопли и рыдания, только бы не глядеть в остеклевшие глаза, в перекошенное скорбной судорогой лицо своего отца.
Прошли целые часы хлопот возле двух обезумевших от горя существ. Мучительные часы, когда горько плачущей сестре и дочери приходилось, поборов собственное горе, хлопотать об отце и Лилиане, жизни или рассудку которых угрожала серьёзная опасность. Гермина помогала бедной Матильде, сколько могла.
Лорд Дженнер, мрачный и сосредоточенный, с лицом, покрытым синеватой бледностью, то входил, то выходил из комнаты, молчаливый и суровый, как осенняя ночь. Отчаянные рыдания Лилианы и страшное молчание старого маркиза, видимо, волновали даже его.
Наконец он подозвал Гермину и посоветовал ей принести детей, вид которых, может быть, выведет осиротевших из состояния отчаяния.
Матильда кинулась в детскую, в которой… детей не оказалось…
Тут только вспомнила молоденькая горничная, первая известившая Лилиану, что дети остались с кормилицей в саду после того, как их молодая мать убежала навстречу бездыханному телу их несчастного отца.
По указанию этой девушки в сад поспешно отправился старый Помпеи вместе с Герминой, вслед за горничной, к которой присоединились ещё несколько человек прислуги.
Старый Помпеи плакал навзрыд, шагая рядом с Герминой, которая и сама не могла удержаться от слез при мысли об отчаянии бедной Лилианы, и громко бранил молодую кормилицу, что она "торчит" Бог знает где вместо того, чтобы сейчас же принести детей домой, к их матери.
В эту минуту где-то послышался детский плач.
Детский голос вторично раздался направо от дорожки, доносясь из довольно отдалённой группы кустов и деревьев. Там же, немного ближе к дорожке, виднелось посреди высокой зелёной травы какое-то длинное яркое пятно, довольно неопределенной формы, кажущееся не то упавшею шалью, не то потерянным пёстрым шарфом, какие носят местные простолюдины вместо пояса.
И в третий раз послышался детский голос шагах в десяти от этого "нечто". Само собой разумеется, все кинулись в эту сторону. Впереди всех бежал старый Помпеи, подгоняемый тяжёлым предчувствием. Ещё не добежав до кустов, старик узнал пёструю юбку молодой кормилицы. В десяти шагах от неё в густых кустах цветущих азалий лежал один из близнецов. Его поспешно подняли и передали подбежавшей Гермине, которая с глубокой радостью убедилась в том, что ребёнок не ранен, хотя на его белом платьице заметны были следы крови.
Между тем Помпеи наклонился к мулатке, лежавшей без чувств лицом к земле, в луже крови, вытекавшей из раны в спине немного пониже затылка. Рана эта, очевидно, была нанесена тонким кинжалом, какие носят почти все местные жители за широким поясом либо в голенище высокого сапога.
Несчастная молодая женщина ещё дышала, но положение её было безнадежно. Старый негр оставил рядом с умирающей своего внука, умеющего перевязывать раны, и двух девушек, из которых одну послала за водой к ближайшему фонтану. Затем он в сопровождении Гермины, не выпускавшей затихнувшего ребенка, направился на розыски другого мальчика. Увы, на этот раз они шли по верному следу. Зловещие пятна крови ясно виднелись на зелёной траве вплоть до пальмовой беседки. Здесь всё ещё стояла колясочка близнецов и лежала на мраморной скамье книга Лилианы, а на полу вязание кормилицы. Но колясочка была пуста. Ребёнок исчез бесследно…
Старый Помпеи тщательно осмотрел как самое место таинственной драмы, так и окрестности, и пришел к убеждению, что кто-то подкрался сзади к кормилице, которая стояла, наклонившись над колыбелью, и держала в руках одного из близнецов, вероятно, только что вынутого ею. Ранив несчастную молодую женщину, убийца стал вырывать у неё ребёнка, кружевное платьице которого было оборвано и запачкано кровью. Однако молодая, крепкая мулатка, несмотря на рану и на испуг, всё же ребёнка из рук не выпустила и каким-то образом успела убежать, направляясь у дому.
Убийца, вероятно, испугался её криков, могущих привлечь внимание обитателей виллы, так как он не преследовал беглянку. Вынув из колыбели второго оставшегося ребёнка, которого, очевидно, позабыла раненая молодая женщина, злодей скрылся с ним так же, как и вошёл, - через решётку. Она была распилена заранее. Заметить это раньше было невозможно, так как все просветы каменной стены были густо заплетены зеленью и цветами. Только следы, ясно видные в мягком газоне, довели Помпея до места, через которое похититель проник в сад.
За оградой начинался один из самых пустынных бульваров Сен-Пьера. Здесь следы убегавшего были заметны ещё некоторое время. Они круто обрывались возле места, сильно изрытого лошадиными копытами. Отсюда начинались уже другие следы - от колёс небольшого и очень лёгкого экипажа, на котором, по всей вероятности, похитителем и был увезён ребёнок. Следы колёс нельзя было проследить далеко, так как экипаж свернул на оживленную улицу, где постоянное движение делало невозможным всякие поиски.
Вернувшись к раненой кормилице, которую успели привести в чувство, Помпеи и Гермина попытались узнать от неё подробности ужасного происшествия. Но несчастная молодая женщина была так слаба, что могла произнести только несколько слов, подтверждающих все догадки Помпея.
Она действительно стояла, наклонившись над колясочкой, куда только что уложила одного ребёнка и хотела укладывать другого, собираясь везти их домой, вслед за убегающей Лилианой. Внезапно она почувствовала острую боль в спине. В то же время чьи-то руки схватили ребёнка, которого она держала в руках. Наполовину бессознательно она крепко прижала дитя к груди и рванулась в сторону, оттолкнув какого-то мужчину, который пошатнулся, очевидно, не ожидая ничего подобного, и выпустил платьице ребёнка.
Тогда молодая женщина с криком побежала к дому. Но на бегу несчастная быстро слабела, потеряв много крови. Ей казалось, что за ней гонятся и слышались голоса, но она не знала, была это действительность или фантазия. Наконец, она почувствовала, что ноги уже её не держат. Опасаясь погони своего убийцы, о намерении которого овладеть детьми кормилица всё ещё помнила, бедная молодая женщина упала шагах в двухстах от дома. Последним усилием она бросила ребёнка в кусты, чтобы его не сразу мог найти злодей, и затем лишилась чувств.
На вопросы о наружности похитителя кормилица не могла отвечать ничего определённого. Она заметила только, что злодей был молод и принадлежал к белой расе, хотя у него были чёрные глаза и волосы, "вроде как у итальянцев или евреев", прибавила раненая в виде пояснения.
Когда несчастную мулатку, снова потерявшую сознание, перенесли в дом, а показания её передали лорду Дженнеру, которого Гермина вызвала на свою половину, где скрыла раненую, не смея сразу сообщить Матильде о новом несчастье, красивое лицо англичанина омрачилось ещё более.
- Это дело "Чёрной руки"… Никто другой не заинтересован в похищении грудного ребёнка, - произнёс он глухим голосом, с трудом сдерживая своё волнение.
Услышав эти слова, Гермина вскрикнула. Она уже не раз читала в газетах об ужасающих подвигах гнусной "итальянской" шайки, ворующей детей богатых родителей, чтобы добиться от них выкупа. Вся Северная Америка была терроризована "Чёрной рукой", против которой тщетно боролась полиция.
Правда, богатых детей обыкновенно возвращали, получив за них громадные деньги. Малютки, за которых не могли уплатить назначенной разбойниками суммы, почти всегда бесследно исчезали. Изредка только находили где-нибудь в лесу, на болоте или на свалке нечистот маленький истерзанный трупик, который хоронили особенно поспешно, без подробных расследований, чтобы не "наводить паники" на население. И никто не замечал, что подобные находки повторялись "случайно", всегда в одно и то же время, весной, как раз накануне или немного после еврейского праздника "Пейсах".