Волк, остановив вороного, показал плетью на большое село, раскинувшееся в долине и краями наползающее на близлежащие холмы. Окликнув сотенных, велел разворачивать стан. В сторону села тут же умчался десяток вершников, без оружия, с белым щитом - знаком мира. Староста явился к вечеру, охлюпкой скакал на невысоком, но мускулистом рабочем жеребце, молодцевато спрыгнул, едва остановив коня, поколебавшись, отдал его подошедшему ратнику Снял войлочную шапку обнажив седеющую с залысинами голову поклонился воеводе Волку Ратша пригласил старосту на трапезу Староста сдержанно попробовал еду пригубил густое красное вино.
- Я человек набольший князя русского Святослава, - сказал Волк. -- Люди называют меня Ратшей Волком, сыном Ивора Собаки. Всё, что я скажу тебе, говорит князь моими устами.
От старосты вкусно пахло ячменным суслом, землёй и ещё чем-то тем, чем награждает труженника обильная болгарская земля. Он не спеша обтёр о холщовые штаны руки, положил их на колени, приготовился слушать. Лицо, бурое от летнего солнца, с прорезями редких морщин, выражало полное спокойствие, без трепета и испуга, светло-карие глаза не мигая смотрели на воеводу. Ратша продолжил:
- Русы не враги болгарам. Мы пришли забрать эти земли под свою власть, как некогда наши предки стали княжить над Вышгородом и Киевом. Мы будем защищать сии земли от врагов, вершить суды по справедливости и по правде болгарской. Людей, что примут нашу руку, мы не тронем, а обилие и припас в походе будем покупать золотом. Тех, кто вздынет меч на нас, мечом же карать и будем. Передай это своему волостелю.
- Как же сказать ему? - развёл руками староста. - Нет у нас волостеля.
Речь старосты русскому уху понятная, да и староста говорил медленно, зная, что всё же южное наречие отличается от восточного.
- Где же волостель твой?
- Во граде грецком в осаду с дружиною забился.
- А ты чего здесь?
- А я что? Волостель царём ставлен, а я там, где народ. А слухи про вас давно ходят, что не бить нас вы идёте, вот людишки и не хотят воевать. Да и Глеб от сохи поотрывал многих. Кому драться?
Про великого боярина Глеба, или Улеба по-русски, Волк слышал. Улеб был двоюродным братом Святослава по матери и владел землёй по Дунаю. У его столицы и должны соедениться русские войска. Улеб встал на стороне Петра и воевал против брата. Да уж, неисповедима воля Рода.
- Ты не переживай, болярин, - успокаивал староста, - ты мне говори. У нас знаешь ведь как, я у себя повещу, а там от села к селу о ваших деяниях станет известно за седмицу. Там народишко начнёт возвращаться и не нужны нам волостели и боляре. Ты вот что скажи: дани прежними оставите?
- И дани, и прочие сборы, что у вас есть, повышать не будем.
- Добро.
Староста помолчал некоторое время, нахмурив брови и о чём-то размышляя.
- Ещё - не я спрошу, так другие спросят - торговлю нам верните старую, как при Симеоне было. Вам народ тогда в ноги поклонится и руку вашу примет с радостью. Не знаешь, о чём толкую? Мой отец рассказывал, что торг бойкий ранее был у нас, а потом с земли ромейской армяне понаехали, сбили цены, вытеснили угров, ляхов, чехов, немцев и даже жидов, а после так цены подняли, что житья не стало. Плат тафтяной за доброго жеребца покупаем, а с руки Петра и ромеев за ним, армяне иных купцов не пускают к нам. Нет прибытку от труда мужицкого. Слава богу земля наша добрая, кормит нас каждый год.
- Так и Петру от тех купцов ромейских прибыли нет? - спросил Волк.
- Сие нам неведомо. Не нашего ума дело, как царь живёт. А то, что нам лучше бы мог сделать, а не делает - то знаем.
- Проводник нам нужен добрый, - резко с купцов перескочил Ратша.
- Куда добрый?
- По градам вашим по Дунаю до Глебовой столицы.
Староста пожал плечами:
- Так я могу... А лучше сын мой средний, он на ногу легче.
Воевода окинул старосту лукавым, чуть насмешливым взглядом:
- Наперво волостеля твоего выкурим. Поведёшь против своего-то?
- Не мы выбирали, Петром ставлен, дак, - снова пожал плечами староста, - потому и проведу.
Наутро, пока отряд ещё не двинулся, приехали ещё несколько старост, и Волку снова пришлось повторять сказанное давеча. А вчерашний гость не обманул, прислав своего сына шустрого быстрогласого Янчула.
По дороге попадались бежавшие от рати и теперь возвращающиеся смерды, кто с опаской, а кто с любопытством поглядывающие на русов. Ратше запомнился высокий черноволосый мужик, опиравшийся на рогатину и мрачно оглядывавший ехавших по дороге находников. Его баба, спрятавшись за широкую мужнину спину, прижимала к юбке двух черноголовых глуздырей.
- Это Дайчо, - сказал сын старосты, шустрый быстроглазый Янчул, - нет такого, что бы хоть раз в жизни его напугало, могу поклясться, что он никуда и не уходил.
- Ты знаешь всех в округе? - спросил Ратша.
- Мы с тобой недалеко уехали. В нашей волости восемь сёл, а наше, Денято, самое большое, в нём и сидел наш волостель, пока во град не сбежал. У себя-то я знаю многих.
Янчул помахал рукою Дайче.
- А за нашей волостью и по Дунаю, и до Доростола, - Янчул махал руками, показывая направления, - тоже люди живут. Все ждали вас, но не многие верили, что грабить не будете.
Крепость, в которой засел волостель, издали казалась нагромождением камней. Лишь когда подошли ближе - подросли стены, открылись взору полуразвалившиеся башни, угадывались очертания старого, разползшегося от времени рва. Таких кредо стей, построенных для охраны границ от варварских племен в предзакатную пору Римской империи, по Дунаю было множество. Камень обрастал кустарниками, деревцами, корнями своими разрушавшими твёрдую породу. Кое-где щели были заделаны брёвнами и досками, обмазанными глиной, на башнях, зияющими тёмными оскалами провалов, угадывались люди. Ратша, прикрыв ладонью глаза от солнца, усмехаясь, рассматривал крепость. Такой град взять на щит - плёвое дело, и не такие орешки раскусывали.
Конные переговорщики подъехали к граду, тянули вверх белый щит:
- Князь русский Святослав идёт на вас! Сдавайтесь, и мы сохраним вам жизнь или умрите сражаясь!
Из крепости редко и недружно ответили стрелами. Ближний к стенам конь дико взоржал, взметнулся на дыбы, запрыгал на месте. Седок какое-то время пытался удержаться, но всё же вылетел из седла, вскочил на ноги, но тут же присел, схватившись за ногу - стрела попала в голень. Кметь запрыгал зайцем-хромоножкой по заросшему высокой выцветшей травой полю к ожидавшему товарищу, схватил того за пояс, подтянулся и шлёпнулся на лошадиный круп. Лошадь, будто чуя опасность, с короткого разгона взяла в намёт.
- Ну ладно! - прорычал Волк и, обернувшись к воеводам, велел готовиться к приступу.
Громко и протяжно в крепости пропел рог. Распахнулись ворота и с дюжину всадников выехали из них с белым стягом. Ратша чуть тронул острогами коня. Вороной, повинуясь, пошёл на сближение.
Плечистый болгарин спешился, склонил перед воеводой голову в коженном шеломе:
- Мы не хотим сражаться со Святославом, ибо с добрыми намерениями к нам идёт. Воеводу и ближников его связали и передадим на вашу милость.
Из града один за одним выходили защитники, сдавали оружие. От пленных Волк узнал, что со дня на день ожидается большое войско с воеводой царя, Борисом. Ратша помрачнел. Сил не доставало явно, а Свенельд, небось, не дошёл даже до Дуная. Но отступать было нельзя, люди, поверили русским, стали возвращаться в сёла, уже несли снедь, продавая за звонкую монету по ценам дороже, чем в недалёком Доростоле. Русские стали готовиться к осаде.
На третий день во град явился вестоноша от Свенельда. Вести были добрые: Мстислав оставил обоз на переправе и шёл сюда с войском и с весьма вовремя подоспевшими уграми, ведомыми князем Калошем.
А болгарский воевода Борис опаздывал. Как и предупреждал Янчул, весть о разгроме Радована летела за войском оперённою стрелой и вонзилась прямо в спину. Первым её почувствовал воевода Глеб. На днёвке, пройдя мимо стражи, отшвырнул полог Борисова шатра.
- Я ухожу, - сказал он.
Кроме Бориса в шатре находился двадцатитрёхлетний воевода-комит Лев. Горячий и отважный в бою, он был вторым в войске и норовом своим дополнял осторожного Бориса. Оба с удивлением уставились на Глеба.
- Ратные ропщут, бегут и повестили мне: если не уйду, то уйдут сами. Русы Радована погромили и под городом моим стоят.
- Повесь нескольких для острастки, - посоветовал Лев.
- Мои ратные - не фракийские бараны и на силу силой и ответят. Русов никто не останавливает, народ больше от нас бежит, нежели чем от них. Столица моя без защиты осталась, а я на бой иду, который невесть чем кончится.
- Ты землю свою защищаешь, - подал голос Борис.
- От кого? Русы болгар не трогают. От Петра впору защищать!
Глеб осёкся и тут же выправился:
- Ратные мои так говорят.
- Ромеи за золото к нам русов послали!
- Так царь же друг ромеям. Чем он им так напакостил? - язвил Глеб.
- Землю свою народ надо было слушать. И ересь богумиль-ская, и комит Никола, с которым Святослав дружен - всё не просто так! Не любили ромеев - и не любят, а связывают всё с Петром. Царь да вы, преславские боляре, раскачали дубину, так она одним концом по вам ударила. Хотите, чтобы вторым по народу?
- Осмелел, смотрю, болярин? - вскочил с походной раскладной скамьи Лев. - Ты не юли, скажи, что двоюроднику своему предаться хочешь! Византийское золото покою не даёт?
- Не тебе меня золотом корить! Зажрались у себя в столице, а на окраины носа не кажете! Что сеяли всё это время - то сами и пожинайте! А против Святослава сам выйду, хоть и с ближней дружиной, коли против пойдёт.