Вон, у Емели вообще – щука была, а чего вы-творяла. Если дядя Фёдор сказал – золотая, значит – золо-тая. Он моряк, он рыбак – ему виднее. – Ну, тогда загадывай желание, – сказала Лиза, сдаваясь.- А мне ничего не надо! – развёл руками Па-ма.- Я, вот, сегодня хочу напиться, – сказал Иннокентий и принялся разливать всем пиво.- Великая новость, – усмехнулся я. – Кто ж не хочет? – А я вот хочу как никогда – в усмерть, – развил мысль Иннокентий.- Тоже мне, редкое событие, – заметил я. – Вот Па-ма нам денежку займёт до получки – и все дела. Па-ма делал вид, что ничего не слышит. Разведя руки чуть в стороны, он держал в одной кружку, в другой – тлею-щую сигарету, и присматривался к рыбке. – А ведь действительно, бычок, – сказал он наконец. – Бычок в трёхлитровой банке – это не эстетично. Вооб-ще, как у бычка, у него три варианта: быть действительно засоленным, второй – быть выкинутым и, наконец, третий – быть докуренным.Па-ма завертел головой: – Его кто-нибудь докуривать будет?- Его, разве что, через кальян… – сказал я.- Кальяна нет! – развёл руками, не выпуская пива и сигареты, Па-ма.- Бычков ещё можно выводить попастись! – нашла вдруг четвёртый вариант Лиза.- Ну, и пускай себе попасётся, в уголке, – сказал Па-ма и, допив пиво, взял банку да поставил под раковину, к пустым бутылкам. Продолжили пить пиво и болтать ни о чём. Я, вспом-нив увиденное по телику, сказал: – А смотрел кто в "криминальных новостях" про до-брую старушку? – А разве такие бывают? – удивился Иннокентий. – Ну-ка, давай-давай, расскажи.- В Мурманске, в одном дворе, поскользнулась баб-ка, – начал пересказывать я увиденное по телевизору. – Шла выносить мусор, в большом таком пакете, а тут – гололёд. Упала, да так неловко, что ногу сломала, встать не может. И представьте: чего только не бывает! Казалось бы, как в сказке – на счастье бабульки, у соседнего подъ-езда "скорая помощь" стоит. Врачи как раз из подъезда выходили, на вызове у кого-то были. Видят – старушка упала; они, естественно, к ней. Суетятся вокруг бабуш-ки: типа, как дела, да где болит? А одному белому брату она, вроде как, и не интересна вовсе. Таращится он на мусор, который та выносила и при падении, рефлекторно размахивая руками, совершенно случайно отшвырнула в сторону. – П-п-пр! – попытался сдержать смех Па-ма. – Реф-флекторно, – выговорил он и заржал по-настоящему. Секунды две Иннокентий смотрел на него серьёзно, после чего тоже захохотал, согнувшись и чуть ли не стук-нувшись лбом об стол. К ним присоединилась Лиза, смех её был неестественно тонок по сравнению с голосом. Ка-жется, именно поэтому меня начало распирать изнутри и я, взорвавшись хохотом, привнёс гармонии в нашу смеш-ливую кампанию. Мой рассказ прервался минут на десять-пятнадцать. Всякий раз, когда кто-нибудь, вроде бы успокоившись, спрашивал меня, типа: – Ну, так что там, в мусоре-то было, который старуш-ка… реф-ф-ф-ле-е-е… И старая картина повторялась. Мои друзья вновь на-чинали смеяться до слёз и я, естественно, вместе с ними. Всё-таки нам удалось кое-как совладать с хохотунчи-ком, и тогда я продолжил: – Короче, увидел один из врачей, что из пакета, ко-торый… упал вместе с бабкой, вперемешку с мусором вы-валилась кость. И, поскольку он оказался врачом ушлым, определил сразу – малая берцовая, человечья. Короче, для начала бабку отвезли в больницу, а в это время менты у неё дома на лоджии нашли расчленённого супруга. Когда спросили старуху: чего это она из божьего одуванчика ду-шегубом сделалась? Та ответила просто: гулял! Кобелина…- Сколько ж им лет было? – спросила Лиза.- Бабке, вроде, семьдесят три, а дед чуть постарше, – ответил я.- Вот так мужчина! – пробормотала Лиза. – Резвый, видать, старичок был. – Чё, старичка захотелось? – усмехнулся Па-ма. – Ну-у… – кокетливо пожала плечами Лиза. – Разве что, шустрого такого.- Шустрого такого тебе по запчастям собирать при-дется, как лего-конструктор, – посмеивался Па-ма. – Слы-шала? Бабка его разобрала. – Да-а, я ж не договорил, – продолжил я. – Значит, хранился он у неё на балконе – благо зима. Человеком ста-рая оказалась предприимчивым, то есть сразу нашла новое применение мужу: котлеты там всякие, жаркое… Не забы-вала и пуделя любимого подкармливать. А соседям говори-ла – к брату в Тамбов супруг уехал… да вы кушайте пирож-ки, кушайте! – Слушай, жуть-то какая! – Иннокентий даже плеча-ми передёрнул. – Да-а-а уж, – согласился я. – Жуть. А вот почему наш-то город никогда по телевизору не показывают?- А зачем тебе это? – спросил Па-ма.- Вот, хочу, и всё! – сказал я, как отрезал.- Для этого покойники нужны, – предположил Ин-нокентий.- Да вон они! – я махнул головой в сторону окна. – По улице запросто ходят. Тот же Коля-партизан отважный, он же зомби натуральный! Мы выпили по второй бутылке и пошли на третий заход. Прикуривали от плитки, потому как идти в магазин за зажи-галкой никто не хотел: вот, если б за пивом… Па-ма сказал, что теперь мы будем скидываться ему за электроэнергию.- Хорошенькое дело! – возмутился я. – Из-за того, что у тебя в зажигалке газ закончился, ты хочешь, чтоб мы ски-дывались. Я лично ниоткуда скидываться не собираюсь! В общем, опять разговоры ни о чём. Долго ли, коротко ли, а пиво выпили всё. Что ж, наша с Иннокентием миссия в этом доме была выполнена и теперь мы, как тактичные люди, должны были оставить Па-му с Лизой, удалившись восвояси. И всё-таки вот так вот просто уйти мы не могли.Я посмотрел на Иннокентия и прочёл в его глазах пол-ное понимание. Он опустил голову и, печально вздохнув, сказал:- Па-ма, к сожалению, нам нужны деньги, будь они неладны. – Ну, не знаю… – Па-ма пытался быть ещё печальней. – Вообще-то, мне самому надо кое-что приобрести… – Ой, нам нужны такие деньги, что просто смех! – за-верил Иннокентий. – Сто, сто пятьдесят…Но Па-ма почему-то не засмеялся, услышав сумму. Нет. Он был наоборот – преисполнен скорби.- Через неделю, – вставил я, почувствовав критиче-ский момент.- Ладно, – выдохнул Па-ма, сдаваясь, и тут же напом-нил, как будто я уже забыл обещание. – Через неделю! – Базара-нет-о-чём-спитч-в-натуре-корешок! – выпалили мы в одно слово страшную клятву Па-ме. Тогда он горестно усмехнулся и пошёл в комнату. Вернулся быстро, как и в прошлый раз. Только, вот, с солнышком его теперь никак нельзя было сравнить, ведь теперь в руках у него были деньги, которые нужно отдавать. Сто рублей переко-чевали в мой карман, после чего я сказал: – Жадина! Мы с Иннокентием поднялись и молча пошли в кори-дор, одеваться. Перед тем, как уйти, мы сказали Лизе: – Пока.А Па-ме вполголоса наказали: – Ты береги её. Хрупкая она. И наконец отправились восвояси.А свояси нас встретили, как этого и следовало ожи-дать, всё тем же холодным ветром да снежной крупой, без-жалостно стегающей по лицу.Перед нами были открыты двери всех магазинов го-рода, торгующих спиртным. Что ж, есть стольник – надо тратить, погода шепчет. 4. ЗВОНОК ДРУГУ В воскресенье я проснулся вечером. И ничего тут странного, потому что лёг, кажется, утром. Вот если б я тем же утром и проснулся, то было бы действительно странно. Стольник, который мы с Иннокентием взяли в субботу у Па-мы, был нашим первым, а значит – не единственным в тот день займом. Да, суббота прошла лихо. Для начала кур-нули, и кто бы что не говорил после, а накрыло всех. Об этом можно судить хотя бы по тому, что прикуривали мы всё время от плиты, и никто из нас четверых не додумал-ся стрельнуть спичек у того же дяди Фёдора, живущего на одной лестничной площадке с Па-мой.Да, Па-ма был прав, сказав Лизе о том, что, когда мы курнём, в наших разговорах ничего не меняется. Неуже-ли мы достигли нирваны? Нет. О какой нирване вообще могла идти речь после пятницы и субботы, с пивом и вод-кой перетёкшей в воскресное утро, которое, иссохнув до трещин на губах, обернулось вечером, жадно требующим, как ненасытный языческий божок, новых жертвоприно-шений. Но стоило ли, ублажая его, гневить то, что уже на-чинало ворочаться где-то там, за тёмным горизонтом. То, изначально существующее вне понятий, рано или поздно, неотвратимое, как рок, сонное и суетливое, разноголосое и многозвучное, дышащее вчерашним застольем и сегод-няшней зубной пастой, являющееся обычно так некстати, неизбежное, зацикленное нечто, имя которому – два сло-ва, где одно дополняет другое, привнося фатальный смысл: утро понедельника.Этим сказано всё.Я щёлкнул ночником у себя над головой. По глазам резанул свет. В иное время его не достаточно, чтобы как следует осветить книжные страницы, а тут… Да-а, к поне-дельнику меняется многое. Например: к разбивающимся о дно кухонной раковины каплям воды, что срываются с кра-на, вдруг какой-то незримый шутник подключает сверх-чувствительный микрофон, а в твою голову устанавливает динамики, подключенные через усилитель. А неизвестно откуда берущаяся и неустанно тявкаю-щая, как заведённая собачонка под окном. А бакланы! Что творит эта сволочь летним, ранним утром понедельника, роясь в мусорных баках! А будильник, не приведи Господи, механический……Похоже, я несколько увлёкся, но клянусь: такие по-недельники способны свести с ума кого угодно. И именно на утро такого я и настраивался.Щурясь от света, я увидел рядом с собой, на табуретке, возле самой кровати стакан воды. Ой, какая умилительная картина. Это, конечно, не бутылка пива, припасённая с пятницы, но всё же… Просто-таки трогательно: пьяный в уматень я, и тут такая забота, пусть не о чужом, но совер-шенно другом – похмельном человеке.- Ай, спасибо тебе, мил человек, за стакан воды перед смертью! – поблагодарил я себя пьяного. А ведь действительно, это же раздвоение личности: если я не помню, как набирал в стакан эту воду, если я во-обще понятия не имею, как она здесь очутилась, и даже больше того: понятия не имею, как здесь, на этой кровати, очутился я сам. Значит, я собой не управлял, где-то отсут-ствовал. Но всё-таки, ведь кто-то руководил этим телом. Ох, как всё сложно!Я взял стакан с табуретки и отпил половину. Не иначе святая – мыслилось мне, когда вода, смочив, словно ожи-вила пересохшие рот и горло.