Лодка давно выехала на взморье и качалась уже довольно сильно. - Пока Илатонцева не замечала этого в увлечении воспоминаниями о m-me Ленуар и Провансе, все было хорошо. - Но когда Волгин возобновил разговор, отрывочность ее слов показалась ему заслуживающею размышления, и с обыкновенною догадливостью он постиг, что Илатонцева больше думает о волнах, нежели о разговоре. - Лидия Васильевна не хотела замечать его взглядов, он, при своей изобретательности на очень замысловатые обороты, не затруднился придумать, как ему надобно говорить.
- Голубочка, знаешь, пожалуйста: лучше поедем назад. Там, впереди, волны еще больше.
- Знаю ли, что ты трус? - Еще бы не знать! - Я думаю, видит уже и Надина. Посмотри на нее и постыдись, мой друг: в ее лице незаметно никакой перемены. Ты хуже всякой девушки, - я думаю, хуже всякой девочки.
- Мы очень часто бывали в Марсели и катались в лодке по морю. Я слишком хорошо знаю, что это волнение ничтожно, не только безопасно. - Вы просите вернуться потому, что думаете, мне страшно. Но я вижу, что нет никакой опасности. Может быть, вам показалось, что мое лицо несколько бледно: это оттого, что мы сидим: у меня, вероятно, был румянец от прогулки. Теперь он сошел. Кроме того, воздух начинает быть прохладен. Но в Провансе я привыкла любить прохладный воздух. А самой мне тепло в этом пальто. Посмотрите. - Она протянула из-под пальто руку и сняла перчатку. - Рука теплая, не правда ли?
- Рука теплая, - согласился Волгин.
- О чем мы говорили? - Да, о Маше, которую мы теперь зовем Мери. Она очень любит меня. Ее отец управлял нашим домом в Петербурге, когда мы жили в Париже. Прежде он был камердинером у моего отца. Когда мы переехали жить в Россию, она сделалась моею горничною: она четырьмя годами старше меня. Madame Ленуар говорила, что она очень умная девушка. Сколько я могу судить, это правда. Когда madame Ленуар должна была ехать во Францию и хотела взять меня с собою, то не хотела, чтобы у меня была особенная прислуга. Но Мери сказала, что будет прислуживать и ее племянницам. Тогда madame Ленуар согласилась взять ее. Тем больше, что и сама любила ее и была рада, что мне будет с кем говорить по-русски… Она и прожила несколько времени у нас в Провансе… И все были очень довольны ею… Но потом она не жила с нами… Она жила в Париже… Вернулась к нам только уже незадолго перед моим отъездом… Она очень любит меня… Но я забываю, что это нисколько не интересно для вас…
Видно было, что она говорила только для того, чтобы говорить, и перестала говорить также потому, что ей стало трудно удерживать связь мыслей. - Лодку качало сильнее и сильнее. - Теперь уже и Волгин видел, что Илатонцева бледна.
Бледна, правда. Но держала себя превосходно. - Волгин посмотрел на жену с выражением, говорившим: "Голубочка, похвали ее".
Волгина засмеялась. - Взгляните, Надина, как сочувствует вам светский человек. - Но в самом деле, нельзя не похвалить вас, Надина. У вас есть характер.
- Мне очень стыдно за себя, - отвечала Илатонцева. - Я как нельзя лучше вижу, что нет ни малейшей опасности. - Я говорила, кажется, что Мери приехала с нами в Прованс, madame Ленуар была очень довольна ею. Она нисколько не тяготилась тем, что должна была и одеваться и жить, как наша другая служанка, старушка из соседней деревни. Но она прожила с нами не больше полгода. Потом уехала в Париж. На дороге в Прованс мы пробыли в Париже недели полторы, пока папа купил и устроил домик. Вероятно, в это время Мери успела приобрести в Париже знакомства, которые пригодились ей: она девушка очень умная. Она уехала от нас в Париж потому, что ее пригласили быть конторщицею в каком-то косметическом магазине… madame Ленуар не хотела отпускать ее… потому что она говорила со мною по-русски… и потому что они все любили ее… и я, конечно…
Илатонцева опять остановилась. С минуту лодка продолжала плыть вперед. - Через край плеснуло несколько капель.
- Повернем назад, - сказала Волгина старику-лодочнику. - Опасности не было бы, Надина, хоть бы мы плыли до Кронштадта и за Кронштадт. Но я скупа. Пальто, которое на мне, не боится не только брызг, и проливного дождя. Но было бы жаль бархатного, которое на вас. Сколько стоит такое в Париже? - Я думаю, рублей пятьдесят, или меньше? - А мне оно обошлось в семьдесят, и то лишь потому, что я дружна с моею модисткою и ее дочери - миленькие немочки - вешаются мне на шею.
- Мне смешно и стыдно за себя, - сказала Илатонцева. - Я знала, что нет опасности, и нисколько не боялась. Но мне было надобно большое усилие воли, чтобы не дрожать. Мне тем стыднее за свою трусость, что можно было б отстать от нее, катаясь по морю.
- Это не трусость, Надежда Викторовна, - возразил Волгин. - Вы создана для тихой жизни, только. - Вы рассказывали о вашей горничной.
- Но я понимаю, что это вовсе не интересно для вас.
- Нет, это интересно. Не правда ли, голубочка?
Он думал о том, что горничная должна быть девушка опасная. - Ее из Прованса вызвали в Париж быть конторщицею! В Париже мало желающих быть конторщицами. - Очевидно, она уезжала туда быть авантюристкою.
- Вы видите, Надина, он интересуется всем, что близко к вам, - сказала Волгина. - Если бы вы знали, какой он дикарь, вы удивлялись бы, что он разговорился с вами. Вы видите, я так рада этому чуду, что и не мешаюсь в ваш разговор: пусть хоть немножко привыкает говорить с людьми о чем-нибудь, кроме книг и глупостей, которые называются у них общественными делами.
- Почему ж она возвратилась быть вашею горничною? - спросил Волгин. - Ей не повезло счастье в Париже?
Кажется, напротив. Правда, она не хвалилась особенным счастьем в Париже. Но и не жаловалась на неудачи. Вообще она мало говорила о своей парижской жизни. Но когда она вернулась оттуда, она привезла порядочный гардероб, много дорогих вещиц. Мери вернулась, безо всякого сомнения, только потому, что очень любит ее; соскучилась по ней.
Madame Lenoir приняла Мери очень сурово. Довольно долго не соглашалась, чтобы она заняла прежнее место…
- Madame Lenoir должна была полагать, что Мери вернулась к вам не по расположению, а по корыстолюбивым расчетам, - заметил Волгин, сам, при всей своей простоте, видя, что не обманулся относительно парижской карьеры Мери: очевидно, m-me Ленуар знала, что Мери была там авантюристкою. - Madame Ленуар была, по- моему, права, - продолжал он.
- Теперь я понимаю, чего опасалась madame Ленуар, - сказала Илатонцева. - Так-так! - Она опасалась, что Мери хочет обманывать меня, выманивать у меня деньги, подарки, когда мы будем жить в Петербурге! - А я решительно не могла объяснить себе, почему madame Ленуар была вооружена против Мери! - На мои просьбы за Мери она говорила только, что Мери не нравится ей, - а я думала: что ж это? - Неужели madame Ленуар может так долго сердиться, так наказывать Мери за то, что Мери два года назад не послушалась ее мнения? Я очень рада, что вы объяснили мне единственный случай, в котором я не умела понять, что madame Ленуар совершенно права. - Конечно, - о, конечно, madame Ленуар должна была опасаться за мои наряды, деньги. - Это подозрение так естественна - Возвращаться из конторщиц в горничные - в самом деле, трудно поверить с первого раза, что это делается по расположению, а не по расчету обирать меня.
Но Мери успела рассеять предубеждения m-me Ленуар. Мери вперед сказала ей: "Я снова заслужу ваше расположение, каковы бы ни были мои недостатки или ошибки", и поселилась в Марсели. - Они часто ездили в Марсель; у них было много знакомых там. - Через несколько месяцев m-me Ленуар сказала: "Мери хорошая девушка. Она сделалась даже лучше, нежели была до разлуки с нами. Тогда она была немножко слишком шаловлива; теперь она совершенно серьезна".
"Была ли madame Ленуар обманута? - раздумывал Волгин. - Очевидно, эта Мери очень хитрая девушка. Но видно и то, что у нее твердая воля. - Трудно предположить, чтобы умная женщина, хорошо знавшая Мери, могла обмануться притворным раскаянием. Вероятнее, что Мери действительно остепенилась. Но это вздор; дело не в том, будет ли шалить Мери, или нет. Дело в том, что она хитра и умна. Если она вздумает жертвовать счастьем Илатонцевой для своих расчетов, она может погубить это нежное существо, не понимающее ничего злого. - У Илатонцевой громадное приданое. Как она явится в свете, сотни мерзавцев будут льнуть к нему. Горничная пользуется доверием Илатонцевой; опытна, ловка; важная союзница. Тот из мерзавцев, который искуснее всех, то есть бездушнее, подлее всех, - подкупит горничную, чтобы она пела про него, - и устроиться свадьба… Илатонцев, положим, хороший человек. Но отец не замена матери. Тетка, очевидно, пустейшая женщина…"
- Ты задумался, мой друг, - заметила Волгина.
- Видишь ли, голубочка, я скажу тебе откровенно. Надежда Викторовна очень хорошая девушка, и я полюбил ее.
- О чем же тут горевать? - Договаривай: тебя пугает за нее то, что у нее богатое приданое?
- Разумеется, голубочка, потому что ты всегда знаешь все мои мысли.
- Чрезвычайно мудрено отгадывать их. - Но прежде нежели будешь давать свои советы Надине, спросись у меня. - Ты всегда согласен со мною, а я с тобою не всегда.
Волгин погрузился в новое размышление: Лидия Васильевна не может не знать, что собирался он посоветовать Илатонцевой. Натурально, что: "Будьте дружна с Лидиею Васильевною; не теперь, - теперь не в чем вам быть доверчивою; но всегда, всегда". - Неужели же Лидия Васильевна не хочет заменить старшую сестру для этой прекрасной девушки?