Роман "Гвади Бигва" принес его автору Лео Киачели широкую популярность и выдвинул в первые ряды советских прозаиков.
Тема романа - преодоление пережитков прошлого, возрождение личности.
С юмором и сочувствием к своему непутевому, беспечному герою - пришибленному нищетой и бесправием Гвади Бигве - показывает писатель, как в новых условиях жизни человек обретает достоинство, "выпрямляется", становится полноправным членом общества.
Роман написан увлекательно, живо и читается с неослабевающим интересом.
Содержание:
ГЛАВА ПЕРВАЯ 1
ГЛАВА ВТОРАЯ 2
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 4
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 5
ГЛАВА ПЯТАЯ 6
ГЛАВА ШЕСТАЯ 7
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 9
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 10
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 11
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 12
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 12
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 14
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 15
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 17
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ 18
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ 20
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ 21
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ 23
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ 25
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ 26
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ 29
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ 30
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 32
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 33
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ 34
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ 36
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ 38
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ 39
ПОСЛЕСЛОВИЕ - "ГВАДИ БИГВА" ЛЕО КИАЧЕЛИ 41
Примечания 44
Лео Киачели
ГВАДИ БИГВА
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Двенадцатилетний мальчуган доил козу. Она была привязана к столбу навеса перед джаргвали. Мальчуган примостился на корточках у раскоряченных ног козы и, придерживая голыми коленями подойник, яростно тискал и без того натруженное вымя.
- Не упрямься, Джека! Давай, говорю, давай, а не то попадет! - сердился мальчик.
Коза, выгнув спину и подобрав живот, как ни в чем не бывало обнюхивала козленка, который ласково жался к ней.
Занималось утро - одно из тех, какие бывают только на Черноморском побережье в осеннюю пору. Предрассветный туман окутывал джаргвали. Воздух все еще был напоен влажным дыханием ночи. Влага оседала на землю и растекалась слизкой грязью.
Ноги мальчика скользили, усилия его пропадали зря, и это тоже сердило его.
Распахнулась скрипучая дверь, и у порога джаргвали показался пузатый встрепанный человек в накинутой на одно плечо бурке. Он осторожно перенес через высокий порог обмотанные тряпьем ноги, к которым ремешками были подвязаны рваные каламани. Быстро притворив за собою дверь, он воровато огляделся и заплетающейся походкой устремился во двор.
Он даже не взглянул на мальчугана, доившего козу, но мимоходом кинул ему ласково и поощрительно:
- Так, Бардгуния, так ее, разбойницу: пускай отдаст все до последней капли… Экая воровка! Во всем нашем Оркети такой не сыскать.
Остановившись в нескольких шагах, он сказал как будто про себя, но так, чтобы слова его донеслись до мальчика:
- Она ведь и маму твою в могилу свела…
Пузатый человек стоял посреди двора и вглядывался в предутренний сумрак: какая-то нынче будет погода?
Не доверяя глазам, он поднял нос, словно охотничья собака, задвигал ноздрями и, причмокивая, потянул воздух, - казалось, он хотел испробовать погоду сразу и на вкус и на запах.
- А! Видать, погожий будет нынче денек? Не иначе! - тихо спросил он, сам же себе ответил и явно чему-то обрадовался.
Он взглянул на мальчика, который все еще бился с козою, и поделился с ним своей радостью:
- Скажи-ка мне, чириме, слыхал ты такое: утренний туман - это бурка; солнце встает, закутается в бурку… а потом скинет ее и давай расстилать по земле золотую парчу… Как насчет этого в книжках у вас пишут?
Бардгуния до того был поглощен своим делом, что не обратил на него никакого внимания. Тогда лохматый человек, как-то странно щурясь, подошел к нему семенящей походкой, ко стал так, чтобы мальчику не виден был его бок, горбом торчавший под буркой.
- Бабайя правду говорит, ты уж поверь, чириме, - сказал он мальчику и похлопал его по плечу. - Из всех ты один у меня путный удался… Остальные - мошенники, только и знают что рты разевать - пихай да пихай. Этак вот…
Разинув необъятную пасть, он несколько раз ткнул себя кулаком в рот, как бы проталкивая что-то.
- Четверо! Четверо этаких… Ты, Бардгуния, не в счет… И я тоже… А не то…
Последние слова он почти выкрикнул, видимо придавая им особое значение; казалось, крик этот вырвался из самой глубины его сердца - в нем прозвучали одновременно и явный испуг, и насмешка, и недоумение.
- Не то было бы их не четыре, а шесть. - Он понизил голос и продолжал раздумчиво: - Шесть ртов… Впрочем, что ни говори, всякий рот приходится чем-нибудь набивать да напихивать. Так-то, милый…
Голову его прикрывала войлочная, цвета прелого папоротника шляпа, напоминавшая скорее птичье гнездо. Бурка, накинутая на плечо, была того же цвета и совсем не по росту хозяину; полы ее висели лохмотьями. Шляпу, очевидно, он сам смастерил из обрезков той же бурки, кое-как скрепив их грубыми стежками.
Желтое, цвета ромашки, лицо заросло волосами: выцветшая борода и усы торчали клочьями. Из-под нависших лохматых бровей подозрительно и плутовато глядели маленькие серые глазки.
- Да, если мы с тобой, Бардгуния, вовсю разинем рты, их никто не набьет. Верно ведь? Сам видишь, чириме, сколько людей трудодни подсчитывают? Лишнего не урвешь!
Он, видимо, неспроста разговаривал с сыном так по-приятельски, явно стараясь задобрить его; однако мальчик нисколько не растрогался и пропустил мимо ушей его слова.
Тогда лохматый человек с досады и огорчения отошел в сторону и остановился у второго столба, поддерживавшего навес. Он еще раз хмуро взглянул на Бардгунию; убедившись, что тот по-прежнему возится с козой, украдкой вытянул из-под бурки и положил на землю довольно объемистый хурджин, одна половина которого была чем-то набита и затянута ремешком. Скинув бурку, он пристроил ее стоймя, так, что она заслонила хурджин.
Теперь он оказался в поношенной, утратившей всякий вид чохе, серой, как дорожная пыль. На том месте, где чоху обычно украшают газыри, были нашиты карманы из черной ткани. Выпяченный вперед живот почему-то особенно вздувался слева, что еще больше уродовало и без того неказистую фигуру. Узкий белый ремень, завязанный спереди узлом, стягивал талию. На ремне, на левом боку, висел довольно длинный нож в ножнах, на правом - кисет, из которого торчала трубка.
Сняв бурку, он широко вскинул руки, деловито подвернул рукава повыше локтей и весь подобрался, как бы готовясь кинуться на врага; встал на носки, втянул живот, подался всем телом вперед и нацелился на козленка, нежно прильнувшего к материнской шее.
Крадучись, прошел мимо козы, - вид был такой, точно он собирался в далекое путешествие и совсем ему некстати останавливаться где-то в ближайших окрестностях.
Внезапно, с проворством, которого никак нельзя было от него ожидать, метнулся к козленку и схватил его за уши. Козленок жалобно замекал, но пузатый человек взял его на руки.
- Ах ты, чертов кус! Довольно тебе у птенчиков моих молоко отбирать! Тоже молочный брат нашелся, - сказал он и даже заскрипел зубами.
Сунуть козленка в хурджин и затянуть ремешком было делом одной минуты.
Но мальчик внезапно выпрямился и с недоумением уставился на отца.
- Что ты делаешь, бабайя? - робко спросил он.
Услыхав этот вопрос, отец вскочил и повернулся к мальчику. Он весь как-то взъерошился - словно вор, который пойман с поличным и пытается нагнать страху на того, кто его накрыл. Не меняя позы и сердито моргая, постоял несколько мгновений, но затем выражение лица его внезапно смягчилось, и он ласково улыбнулся.
- Тише, сынок! - сказал он, прикрыв рот ладонью, и покосился на дверь джаргвали. - Тише! Как бы не услыхали те малыши, бездельники…
Он придвинулся к мальчику, заискивающе изогнулся перед ним и вынул из кармана чохи четыре палочки разной длины. Разложил эти палочки на ладони и показал их Бардгунии.
- Вот, чириме… Слушай хорошенько, что я скажу, - начал он, таинственно понизив голос. - Видишь - палочка?
Он взял палочку подлиннее и помахал ею перед самым носом мальчика.