Он молчал долго. Так долго – я уж подумал, что он разозлился на меня. Потом вдруг: "Правильно, – говорит. – Ты ведешь себя как должно". И тут же поклялся передо мной, что так оно и будет. А потом говорит мне: "Знаешь, я так и вижу в тебе деда. Да, ты больше сын Питфея, чем мой; но это, пожалуй, и лучше: ты сам лучше от этого".
Конь уже ждал меня. Я сказал слугам, что им можно не спешить – выедут попозже… У меня такое чувство было, что одному ехать лучше.
У пограничной дозорной башни мне отсалютовали небрежно и тотчас пропустили… Это показалось странным, но, проезжая, я услышал, как один из них сказал за моей спиной: "Вот и верь этим россказням! Все афиняне трепачи".
Проезжаю я ближайший поворот дороги и вижу – вершина холма надо мной ощетинилась копьями. Меня все равно можно было расстрелять из луков, так что спешить смысла не было, – еду дальше спокойно. И вот на фоне неба появляется человек. Тут я понял, кто это, помахал ему рукой, а он зовет к себе тех, что позади, и начинает спускаться мне навстречу. Я остановился, подождал его…
– Приветствую тебя, Биас, – говорю.
– С возвращением, Тезей, – отвечает и кричит через плечо назад: – Ну, что я вам говорил? И что теперь вы скажете?
Товарищи спускались за ним следом, переругиваясь на ходу:
– Я в это никогда не верил, это все Скопал выдумал…
– Да? Но мы-то как раз от тебя узнали!
– Подавись ты своей брехней!..
Уже сверкнули кинжалы, – всё опять как в старые времена, – мне пришлось сойти с коня и растащить их, как подравшихся собак.
– Вы меня встречаете, словно дикари-горцы, – говорю. – Что с вами? За три дня превратились в мужланов? Ну-ка, сядьте. Дайте мне на вас посмотреть.
Сел и сам на обломок скалы, оглядел их…
– Послушайте-ка, одного не хватает. Где Гипсенор? Убил его кто?
Кто-то ответил:
– Нет, Тезей, он пошел предупредить войско.
Все замолкли. Потом Биас добавил:
– Пошел сказать, что ты один.
Я поднял брови.
– Когда мне будет нужно, чтобы войско меня встречало, я сам об этом скажу. С какой стати Гипсенор взялся командовать?
Биас долго мялся, кашлял… Потом.
– Видишь ли, – говорит, – они уже здесь, за этой горой. А мы передовой отряд.
– Вот как? – говорю. – Прекрасно. Но с кем вы собрались воевать?
Все глядели на Биаса, а Биас зло глядел на остальных.
– Давай, – говорю. – Раз уж начал, то говори все.
Он сглотнул, и наконец собрался с духом:
– Послушай, Тезей. Вчера вечером из Афин принесли сплетню. Из нас ни один не поверил, но царица решила, что это правда… – Он снова споткнулся, помолчал… – Сказали, что ты предложил Элевсин царю Эгею за то, что он сделает тебя своим наследником.
У меня сердце сжалось. Теперь я понял, почему отец называл меня сумасшедшим. В первую очередь надо было подумать именно об этом – а мне и в голову не пришло!.. Я оглядел их всех, одного за другим, и их вдруг словно прорвало:
– Говорили, что тебя провозгласили с крепости…
– Мы все говорили, что они врут…
– До чего ж мы были злы на них!..
– Мы все поклялись, что, если это правда, мы убьем тебя на границе или умрем сами…
– Потому что мы тебе верили, Тезей!..
– Это не потому, что мы им поверили, но если бы…
Хорошо, что они разговорились, это дало мне время прийти в себя. На душе стало светлее… Не знаю, как это назвать, но у меня бывает такое чувство – сегодня вот удачный, счастливый день. Мне почти никогда не нужны были прорицатели, я чувствовал это сам – и вот это я почувствовал тогда.
– Всё это правда, ребята, – говорю. – Я на самом деле заключил договор с царем Эгеем. – Стало тихо, словно вокруг все разом умерли. – Царь Эгей поклялся мне, что никогда не обидит людей Элевсина, но будет обходиться с ними как с побратимами и кровной родней. А как по-вашему – какой еще договор может заключить отец со своим сыном?
Они изумленно смотрели на меня – пока только на меня, но начали переглядываться, – и я заговорил дальше:
– Я сказал вам всем, сказал в тот день, когда умер царь, что я ехал в Афины. Я не назвал имени своего отца, потому что клялся матери – а она у меня жрица, – клялся не произносить его в пути. Кто из вас нарушил бы такую клятву? Она дала мне меч отца, чтобы я показал ему, – смотрите, похож он на меч простого воина? Посмотрите на герб.
Отдал меч, они передавали его друг другу, разглядывали… Я при этом остался безоружен, но ведь все равно я был один против тридцати.
– Я сын Миртовой Рощи, которому оракул предсказал поменять ваши обычаи. Не думаете вы, что Богиня видела меня на пути моем? Когда мой отец проезжал через Трезену, чтобы плыть в Афины, – мать моя развязала свой пояс во имя Великой Матери. И так родился я. Вы думаете, Дарящая забывает? У нее тысяча тысяч детей, но она знает каждого из нас. Она знает, что я сын царя и дочери другого царя у эллинов, где правят мужчины. Она знала – я такой человек, что берусь за всё, что вижу вокруг себя. И все же она призвала меня в Элевсин и отдала прежнего царя в руку мою. Почему? Она – что сотворяет нас и призывает к себе, – она знает, чему должно свершиться. Мать меняет отношение к сыновьям, когда они взрослеют. И все имеет свой конец, кроме Вечноживущих Богов.
Они слушали меня не шелохнувшись, словно арфиста. Конечно, я не смог бы сделать это сам – что-то в воздухе было такое, что связывало меня с ними и давало силу говорить так. Певцы говорят, что это – присутствие бога.
– Я пришел к вам чужим, – говорю. – По свету бродит множество таких, что грабят, жгут города, угоняют скот, сбрасывают со стен мужчин и забирают себе их женщин… Так они живут, и если б один из таких заключил ту сделку с царем Эгеем, какую вы имели в виду, для него это было бы стоящим делом. Но меня воспитали в доме царей, где наследника зовут Пастырь Народа, – потому что его место между стадом и волком. Мы идем туда, куда призывает нас бог; и если он разгневан – мы его жертва. И мы идем на смерть сами, ибо богам угоден лишь добровольный дар. Так и я пойду за вас, если буду призван. Но только от бога приму я этот призыв, только перед ним буду отвечать за вас ни перед кем из людей. И даже отец мой знает это и согласен с этим, такой договор я заключил в Афинах. Принимайте меня таким, каков я есть, – другим я быть не могу. Вы меня выслушали. Если я не царь для вас – я здесь один, а меч мой у вас. Решайте, действуйте – и пусть вас судит небо!
Я замолчал. Настала долгая тишина. Потом Биас поднялся, подошел к тому, у кого был мой меч, забрал у него и вложил мне в руку. Аминтор вскочил: "Тезей наш царь!" – и все подхватили его крик. Только Биас был мрачен. Когда крики смолкли, он встал возле меня и обратился к остальным:
– Да, сейчас вам легко кричать, но кто из вас выдержит проклятие? Думайте сразу. Чтобы нам не привести его в Элевсин и не бросить там умирать одного.
Парни зашептались.
– Что это за проклятие? – спрашиваю.
– Царица наложила холодное проклятие на каждого, кто тебя пропустит. Это Биас сказал.
– Я не знаю холодного проклятия, – говорю, – расскажите.
Я просто подумал: мне легче будет, если знать в чем дело, – а они посчитали это лишним доказательством моей храбрости.
Биас сказал:
– Холодные чресла и холодное сердце, холод в битве и холодная смерть.
На миг у меня мороз пошел по спине, но тут я вспомнил – и давай хохотать.
– Послушайте, – говорю. – В Афинах по ее приказу меня пытались отравить. И тогда я узнал, что Ксантий тоже действовал с ее согласия. Однажды она сама бралась за нож – вот шрам, поглядите… Зачем бы ей все эти хлопоты, если бы действовало это ее холодное проклятье? А может, кто-нибудь от него на самом деле умер? Вы видели, как оно действует?
Они слушали поначалу угрюмо, но вот кто-то позади выкрикнул похабную шутку… Я ее и раньше слышал, но ее не произносили при мне. Все рассмеялись, зашумели… – вроде поверили мне. Только один, тот что не хотел охотиться на Файю, сказал:
– Все равно она прокляла одного два года назад – так он закричал и упал, как доска жесткий… А потом поднялся, встал лицом к стене – и ничего не ел и не пил, пока не умер.
– Почему ж нет? – говорю. – Наверно, он заслужил это проклятие, и ни один из богов не защитил его. Но я – слуга Посейдона. Быть может, на этот раз Мать послушается своего мужа; это не так уж и плохо – хоть для богинь, хоть для женщин…
Это им понравилось больше всего остального. Особенно тем, у кого матери были настроены против их девушек. И, забегая вперед, могу сказать, что они-таки женились потом, как хотели. В результате получилось, что примерно у половины оказались хорошие жены, а у половины плохие – как и при старом обычае… Однако управляться с плохими они могли уже лучше, чем прежде. Наверно, не без помощи бога получилось так, что Товарищи первыми встретились мне на пути. Я знал их, сразу видел их реакцию – с ними я смог нащупать подход… Ведь это была моя первая проба. И когда уже ехал дальше, навстречу войску, я понял то, чего уже не забываешь никогда: чем больше людей – тем легче их увлечь.
Они перекрыли дорогу в самом узком месте – между морем и отвесным склоном горы. Эта горловина – ключ Афинской дороги, там оборонялись с незапамятных времен, и поперек была выстроена грубая стена из камней и кольев. Теперь все, кто только мог на нее вскарабкаться, были наверху. Мне не пришлось уговаривать их выслушать меня: они же были элевсинцы и сгорали от любопытства, что я им скажу…