Отпустив меня, он подошел к двери, хлопнул в ладоши и сказал кому-то снаружи:
– Возьми четырех человек и приведи сюда госпожу Медею, захочет она или нет.
Тот ушел.
– Вы ее не найдете, – сказал я.
– Ворота заперты на ночь, – говорит, – и боковой вход тоже. Если она не умеет летать – она здесь. – Потом спрашивает: А как тебя зовут?
Я глянул на него – потом вспомнил, и мы оба почти улыбнулись. Сказал ему…
– Это имя мы выбрали с твоей матерью, – говорит. – Почему же ты не подписал им свое письмо?
Я рассказал про свое обещание матери; он спросил про нее, про деда… Но сам все время прислушивался, не идет ли стража. Вскоре послышались шаги, он отодвинулся от меня, сел, задумавшись, – подбородок на кулаке, – и говорит: "Не удивляйся ничему, что услышишь, и соглашайся со мной".
Когда ее ввели, вид у нее был такой, словно она хочет знать, по какому праву с ней так обращаются. Но глаза были насторожены.
Отец начал так:
– Медея, мне был знак с неба, что Элевсинский царь должен стать моим другом. Его враги – мои враги. Ты поняла?
Она вскинула свои черные брови.
– Ты царь; как ты решил, так тому и быть. Но ты притащил меня сюда, как преступницу, только для того, чтобы известить об этом?
– Нет, – говорит. – Мой друг царь, прежде чем попал в Элевсин, плавал на север, за Геллеспонт, в Колхиду, откуда ты родом. Он говорит, что на тебе кровавое проклятие: ты убила собственного брата. Что ты скажешь на это?
Теперь ее удивление было искренним. Она повернулась ко мне разъяренная, но я уже понял, что задумал отец.
– Все знают, – говорю, – что ты бежала на юг от мести.
– Какая ложь!.. – кричит…
Но я следил за ее глазами – в них мелькнул испуг. Что-то она там натворила.
А отец дальше:
– Он рассказал мне всё и подтвердил свои слова клятвой…
И тут она не выдержала:
– Раз так, то он – клятвопреступник! За всю свою жизнь он не покидал ни на шаг остров Пелопа. До нынешней весны!
Отец посмотрел ей в глаза.
– Откуда ты это знаешь?
Лицо у нее застыло глиняной маской.
– Ты мудрая женщина, Медея, – говорит, – тебя правильно прозвали. Ты гадаешь по камушкам, по воде и по руке человеческой; ты знаешь звезды, ты можешь создавать дым, что приносит истинные сны… Быть может, ты знаешь, кто его отец?!
– Этого я не видела, – говорит, – это было в тумане… – Но в голосе слышался страх. Да, мой отец был опытный судья и знал свое дело; мне было чему у него поучиться.
Он повернулся ко мне.
– Я не был уверен, – говорит. – Она могла сделать это по ошибке, от неверно понятого знамения. – Потом офицера стражи спрашивает: – Где вы ее нашли?
– На южной стене, государь. Сыновья ее были там же. Она хотела заставить их спускаться вместе с собой, но Скала крута, и мальчики боялись.
– Всё ясно, – сказал отец. – Тезей, я отдаю ее в твои руки. Делай с ней все, что сочтешь нужным.
Я подумал… Ведь пока она жива, где-то кому-то будет от этого плохо, это уж точно. И спрашиваю у отца:
– Какую смерть вы даете своим?
Вдруг она, словно змея, скользнула между стражниками – я видел, что они ее боятся, – и встала перед ним. И на их лицах была невольная близость, какая связывает мужчину и женщину, что делили одну постель. Она заговорила тихо:
– А ты не раскаешься в том, что делаешь сейчас?
– Нет, – больше он ничего не сказал.
– Подумай, Эгей! Пятьдесят лет ты прожил под проклятием Элевсина и знаешь тяжесть его. Ты уверен в выборе своем?
– Я выбирал с богами, – сказал он.
Она собиралась еще что-то сказать, но он закричал:
– Уберите ее отсюда!
Стража бросилась к ней; она повернулась к тому, что боялся ее больше остальных – видно было, – и плюнула ему на руку. С грохотом упало его копье, он схватился за кисть, побледнел как мертвый… Остальные сгрудились вокруг, вроде хватали ее, но прикоснуться боялись, а она тем временем кричала:
– Ты всегда был скупым, Эгей! А на что ты рассчитывал, заключая сделку с нами? Освободиться от проклятья – и заплатить за это жизнью чужого бродяги?!.. Золото за навоз – так ты думал?!..
Я не сразу сообразил, отчего у отца такой вид: словно извиняется передо мной за то что я это слышу. Потом понял: как раз этого он ждал, когда крикнул "уберите!..", этого не хотел. Я почувствовал холод в груди. Так вот оно что!.. Перламутровая птица, расписные стены…
Сколько раз я ласкал ее с тех пор, как она решила меня убить?
Отец взмахнул рукой, – приказать, – я остановил его:
– Подожди.
Стало тихо. Только стучали зубы у того, кто уронил копье.
– Медея, – спрашиваю, – а царица Элевсинская тоже знала, чей я сын?
Она пыталась угадать, какого ответа я жду, – по глазам было видно, – но я повзрослел за этот час и сумел себя не выдать.
– Сначала она просто хотела избавиться от тебя, как от кусачей собаки! – Ух, до чего злой стал у нее голос!.. – А когда у ее брата не получилось, она прислала мне кое-что про тебя, и я смотрела в чернильной чаше…
– Твоя жена предупредила меня, будто ты поклялся править в Афинах, сказал отец. – Я бы рассказал тебе, только позже. Ты молод, и быть может любишь ее… – Я не ответил. Думал. – Она бы освободила меня от вины деда, заставив убить сына. Великодушной повелительнице вы служите, госпожа!
Я разобрался со своими мыслями и поднял глаза.
– Всё к лучшему, государь, – говорю. – Это развязывает мне руки. Теперь путь мой прям.
Тут она повернулась ко мне. Раскосые глаза сузились и сверкали, рот стал тоньше и шире… Я вдруг заметил, что отступил перед ней на шаг, – она и впрямь имела Власть.
– О да! – говорит. – Теперь твой путь прям, эллинский вор! Следуй же за длинной тенью, что бросаешь перед собой! Отец твой скоро это узнает, десять лет оторвал он от своей нити жизни, когда забрал у тебя кубок!..
За ее спиной у стражников отвисли челюсти, глаза вытаращились… Отец был бледен, но не забыл глянуть, как они восприняли эту новость… Но она она меня сверлила глазами и чуть покачивалась, как змея, что завораживает добычу. Стражники были все вместе, а я стоял перед ней один.
– Тезей… – она говорила тихо, с хрипом, словно ее свистящий язык был раздвоен, – Тезей Афинский… Ты перешагнешь воду, чтобы плясать в крови. Ты будешь царем жертв. Ты пройдешь лабиринт сквозь огонь и сквозь тьму ты пройдешь его. Три быка ждут тебя, сын Эгея. Бык Земной, Бык Людской и Бык Морской…
До тех пор никто не накликал на меня бед. И я почуял, как это злое пророчество коснулось моей жизни холодом, как какие-то духи, чьих лиц я не мог различить, зловеще слетались ко мне. Я содрогнулся, как если бы Земная Змея укусила Солнце. Стражники отшатнулись, но отец шагнул вперед и загородил меня от нее.
– Ты хочешь легкой смерти? – говорит. – Если да – остерегись! И так наболтала слишком много…
Она не испугалась.
– Не подымай на меня руки, Эгей! – Говорила холодно и властно, словно знала тайну; словно секреты их близости служили ей основой колдовства вместо его волос или ногтей. – Ты думаешь обмануть Дочерей Ночи? Ты, со своим ублюдком? Он оплатит твой долг – да-да! – и с лихвой оплатит… Ты спас сына случайной ночи, который пришел к тебе чужим. Он же убьет дитя сердца своего, плод величайшей его любви!
Я был молод тогда. У меня уже были дети, в разных местах, но еще и мысли не появлялось о сыне – продолжателе рода, или о том что он нужен мне… Но – как стоишь ночью на краю обрыва и чувствуешь под собой глубину, которой не видно, – так на меня дохнуло издали чудовищной мукой. Ее нельзя себе представить, пока она не придет, а после нельзя о ней вспоминать.
Я стоял как потерянный. Стражники тихо переговаривались, отец, подняв руку, держал передо мной знак против зла – она хорошо подготовила этот момент. Вдруг она прыгнула меж них, как заяц, и выскочила на балкон. Слышался звук ее быстрых шагов, звон украшений на платье… Стражники гурьбой бросились к выходу – и застряли в нем: они не спешили ее догнать.
Я схватился за меч, потом вспомнил, что он на столе, взял оттуда… С балкона вбежал на шум часовой – наткнулся на стражу…
– Куда она побежала? – спрашиваю.
Он показал – я растолкал их и выбежал наружу. Было сыро и ветрено. С моря налетал холодный туман, покрывая росой плиты террасы, а луна была, как моток шерсти… Я вспомнил, что про нее говорили, будто она умеет вызывать ветер.
На балконе никого не было. Я вбежал в какую-то дверь, споткнулся, упал на какого-то старика, на кровать к нему, выронил меч… Он что-то закричал, я вскочил на ноги, подобрал меч… Смотрю – занавеска качается, вроде ее только что трогали, за ней отверстие в стене, и там лестница вниз уходит, а снизу вроде свет от лампы, колышется. Я – туда. И вот на повороте лестницы на стене – тень женщины. И рука поднята.
Это была она – без сомнения, – кто еще мог бы наслать на меня такие чары?.. А было так, что руки у меня похолодели, покрылись потом; колени ослабли, задрожали, сердце забилось – словно молот изнутри по ребрам бьет и дыхание перехватило. Я едва не задохнулся. Кожа ползет по телу, по голове – сама ползает туда-сюда, и не дрожь это, а не поймешь что, – волосы дыбом!.. А ноги словно к полу прилипли – ну не могу с места двинуться, и все тут!.. Вот так я прирос к месту из-за того колдовства; внутри меня корчили судороги, – будто тошнило, – и так до тех пор, пока тень не исчезла. Но и тогда я не сразу смог побежать дальше, да и лестница была крутая… Когда добрался внизу до коридора и вышел через него во двор, там никого не было. Только холодный липкий туман клубился во тьме.