- Поди разбери их! Первое дело: мельник у нашего дочь за сына сватал. Не отдал наш-то: я, говорит, дочь свою за мужика отдать не намерен; а отдам либо, говорит, за попа, либо за приказного, - потому из вольноотпущенных он у нас и живет как есть на барскую стать. А другое дело: вздумали у нас церкву строить; а хозяин-то мой с мельником первые, стало быть, насчет деньгов обыватели во всем приходе. Вот мироеды и доложились к мельнику прежде: "Сколько, говорят, ты на божий храм жертвуешь?" А он им и говорит: "Весь кирпич на свой счет берусь изготовить, ежели вы церкву на имя Петра и Павла состроите" (а его Петром зовут, а сына-то Павлом, - вон метил куды!). Мироеды и согласились, да к нашему-то и толкнись. И так-то наш мироедов этих самых по шеям со двора гнал, так-то он их ругал ругательски, - услыхал потому, как они к мельнику первому за советом ходили… Видят мироеды - не изнять им без нашего церкви, всем сходом просить его стали, штобы, значит, смиловался. "Стройте, говорит, во имя Миколая-чу-дотворца", - и его-то, к примеру, Миколаем зовут… Тут на сходке-то до драки чуть не дошло с мельником. Один говорит: Петру и Павлу, другой - Миколаю. Наш-то чудак такой - усовещивать стал было мельника: "Куды ты, говорит, в храмостроители собираешься, а грамоте не знаешь?" - "Да оно, - мельник-то ему, - грамоте-то хошь я и не знаю, одначе холопом несчастным никогда не бывал, так ты нас грамотой не кори", - обиделся, значит. Наш опять тоже не уступил: "Эх ты, говорит, прямой шут! Я тебе настоящее дело, по доброте души, сказал, а ты лаешься. Истинно, говорит, сказываю вам, братцы, не его ума эта вещь…" Кто из миру-то поверил нашему, кто мельнику, только с этого времени весь приход надвое раскололся: одни микольскими назвались, другие петровскими - и годов с пять уж прошло, тягаются все меж собой. Драки какие насчет этого самого дела ежечасно бывают - сказать невозможно; а материал, на церкву-то какой сгоряча навезли, кое растащили - лесок-то да железцо, а кое - кирпич там, што ли, али известку - все это дождем да снегами размыло… И уж каких штук ни подпускал хозяин-то мой, штоб по его сделалось. Соберет, бывало, мужиков со всего прихода, выставит им пеннику ведра два и почнет рассказывать, как это к нему во сне аки бы каждую ночь почитай Миколай-угодник является и как он наказывает ему, штоб церкву-то, значит, на его имя поставил. "Ничего, говорит, ты, раб, не жалей только, говорит, волю мою исполняй, - спасенье души от этого дела получишь", - угодник-то будто ему растолковывает. "Вот, - наш-то говорит, - сами вы видите, православные, што я для вас ничего не жалею", а сам вином-то все стариков и накачивает. Сначала и поверил народ, и многие из петровских на нашу сторону перешли, а потом и верить перестали, потому больно уж часто, угодник являться ему почал, и ходили к нам мужики больше как выпивки и смеха одного ради. И допекли же его этими явлениями. Как только услыхал мельник про такие дела, на зубок его сейчас взял: "Станет, говорит, святой угодник холопу несчастному такую милость оказывать, - я вот становому про него объявлю, что народ он только смущает", - и объявил. Тут сперва-наперво становой такую-то хозяину вещь сказал, таково-то тазал его, что он народу святым себя объявляет, - долго он с этого случаю повесимши нос ходил. А там и мужичонки, кто поазартней-то, захочет выпить, к нашему и идет: угости, говорит. Ну, уж наш-то и знает, что ежели не угостить, так слушать придется, как он начнет тебя по всему поселку срамотить. Так и теперь еще не забыли этого дела и всё опивают за него хозяина-то, - прост больно!.. Вот мельник и меня таперича за хозяина на мельнице проморил. Доведу, дескать, парня до вечера - пусть праздник промаячит в дороге. Ну, шагай, што ль, верблюд проклятый, - обратился белый парень к лошади и вытянул ее ременным кнутом.
- Вот они, вражьи-то плевелы - по всему приходу разрослись, - уныло промолвил старик. - Цепки лапы-то у проклятого - всех он их к себе перетаскает. О-о-хо! Велики, велики, братцы мои, грехи-то наши!
- А вы куда ездили? - спросил я старика.
- Благочинный по селам с бумагами посылал. Бумаги такие из консистории присланы: внушение духовенству о приложении вящего прилежания относительно распространения в черном народе грамотности и нравственных чувств… Очень уж донимают нашего брата этими дежурствами. Разносишь, разносишь эти бумаги-то, а, как я теперича понимаю, все это одни грехи, потому чувства у всякого человека и так есть, а грамоте кто захочет, сам выучится… Вот хоть бы теперь: двадцать два села выходил - таково разломило, а покормить нигде порядком не покормили, - не то штобы кашки али убоинки старику, а и щей-то чрез великую силу вольют. Скупищие эти сельские попадьи - страсть какие скупищие; всего-то у них, по их сказам, нет, всего-то им мало!.. Да кстати, ходимши по селам, к лекарке одной заходил, в дворне тут у одного барина живет, ловкая старуха, рассказывают. Сынины волосы к ней носил, рассказывали, потому, искусница великая она напущенные болезни лечить. Вот они, волосы-то, - добавил старик, вытаскивая из-за пазухи прядь черных волос.
- А разве на сына вашего напустил кто-нибудь? - спросил я.