- Что так? - откликнулся Вожделенский как бы удивленно, но с затаенной иронией.
- Да так… видимости некоторые проявляются… Будто уж вы и не знаете?
- Не знаю, - отрекся Вожделенский. - О преобразованиях, не скрою, слыхал, а чтобы совсем упразднить - об этом не знаю.
- Ну, да, преобразования… У нас ведь всегда с преобразований начинается… Сначала тебя преобразуют, а потом и упразднят.
- Не упразднят-с, а остепенят, в надлежащие рамки поставят - это так! Это - бывает! Да ведь оно и не может иначе быть.
- Совершенно справедливо, - согласился Жюстмильё.
- В чем же остепенение-то будет состоять?
- А в том и будет состоять, что служить так служить, а либеральничать так либеральничать. Только и всего.
Никогда еще Вожделенский не говорил так определительно. Очевидно, он чувствовал под ногами вполне твердую почву. Пугачев угрюмо сдвинул брови и потупился. Жюстмильё тоже как будто оторопел и смущенно уставился глазами в зеленую массу протертого щавеля, из которой торчали куски зачерствелой телятины (фрикандо̀).
"А потом, может быть, и департамент Оговорок остепенять начнут!" - думал он, полегоньку вздрагивая.
- Чем же мы… худо служили? - спросил Пугачев после минутного замешательства.
- Худо не худо, а не-бла-го-вре-мен-но! - отчеканил Вожделенский и затем, перевернув блюдце с фрикандо, осмотрел его со всех сторон, на мгновение поколебался, но наконец перекрестился и запустил ложку в гущу: с богом!
- Что такое "неблаговременно"? Это насчет прожектов, что ли? - пристал Пугачев.
- И насчет прожектов, и вообще. Общество волнуете.
- А я так думаю, совсем напротив. Утешение подаем.
- Вы думаете так, а другие думают иначе. Вы говорите: "Утешение", а другие говорят: "Вред".
- В чем же вред? Ежели обществу показывают перспективы, ежели ему дают понять, что потребности его имеются в виду… в чем же тут, смею спросить, вред?
Пугачев был взволнован и возвысил голос; Вожделенский, который вообще не любил "историй", поспешно вычищал ножиком зеленую массу и молчал. Жюстмильё сидел как на иголках, но на всякий случай посылал умильные взоры в сторону Вожделенского.
- Легко сказать: "Вред!" - горячился Пугачев, - а что такое вред? Разве мы что-нибудь когда-нибудь предваряли? разве мы что-нибудь когда-нибудь распространяли или поощряли? В чем заключалась наша задача? - она заключалась в том, чтобы показывать обществу перспективы! Для чего нужны были перспективы? - для того, чтоб уберечь общество от химер и преувеличений! Для того, чтоб его успокоить, обнадежить, утешить. Полагаю, что в этом ничего неблаговременного нет!
- То есть как вам сказать… - вставил свое слово Жюстмильё, но Пугачев не обратил на него никакого внимания и даже сделал рукою движение, словно досадную муху смахнул.
- Я думаю, что даже добрая политика таких указаний требует, - продолжал он. - Необходимо, чтоб общество видело… чтоб оно, так сказать, в надежде было… Вы говорите: "Прожекты?" А позвольте спросить, какие такие у нас были прожекты, которые бы, так сказать… ну, там волнение или движение, что ли… Слава богу! тихо, смирно, благородно!
- Ну было-таки, Емельян Иваныч, было! - что говорить! - пошутил Вожделенский, искривив рот в улыбку.
Жюстмильё тоже скривил рот и даже один глаз прищурил. Очевидно, он силился что-то угадать. А может быть, даже и угадал, что обычное его посредничество между спорящими сторонами едва ли на этот раз будет благовременно.
- Что такое было? - гремел Пугачев, - это вы насчет тех, что ли? Так разве мы поощряли? разве мы покрывали? А что касается до перспектив, так ведь и это в тех же видах… Нельзя без перспектив! нужно, чтоб общество имело в виду: "Вот, мол, что̀ для вас"… А там какую перспективу в ход пустить, а какую попридержать - это уж не мы! Наше дело - сообразить, изложить, представить, а потом…
- А потом уж "не мы"? - съехидничал Вожделенский.
- Там как хотите, смейтесь или не смейтесь, а я правильно говорю. Наше дело - машину завести: общество занять, пищу ему предоставить, - а решить, какая перспектива благо-временна, а какая неблаговременна - это уж не от нас зависит.
- А от кого же?
- Ну, там…
- Мы, дескать, намутим, а вы - как знаете?.. Ах, господа, господа! Нет, это не так. По-моему, надо так: служить так служить, а мутить так мутить!
- Но ведь мы и служим. Разве мы противодействуем?
- Еще бы вы противодействовали! Не о противодействии идет речь, а о содействии, сударь, о содействии! Об том, чтоб у всех один план, одна мысль, одна забота… вот об чем!
- Но ведь и мы… разве ваш департамент когда-нибудь примечал за нами? Напротив, мы всегда, можно сказать, всей душою… содействовали…
- Наш департамент "делом" занимается, а не фантазиями-с. Поэтому вы ни содействия, ни противодействия оказать ему не можете. И не требуется-с… Так, по крайней мере, я полагаю.
- Но мне кажется, что, занимая общество перспективами, мы тем самым уже содействуем…
- Не полагаю-с.
- Если я не ошибаюсь, то Емельян Иваныч хотел выразить… - вступился Жюстмильё.
- Я очень хорошо понимаю, что хотел выразить Емельян Иваныч, - сухо отрезал Вожделенский, - но, к сожалению, доводы его не кажутся мне убедительными…
И, откинувшись назад, он хлопнул Пугачева по коленке и сказал:
- Старая система, батюшка, старая!
Водворилось минутное молчание, тем более тягостное, что половой позамешкался с жарким. Наконец принесли птицу, и у Пугачева вновь развязался язык.
- Не понимаю! - бормотал он, - департамент Препон - сам по себе, а наш департамент - сам по себе… Сами вы всегда говорили… Департамент Преуспеяний указывает, а департамент Препон сдерживает и умеряет… И наоборот.
- Старая система, батюшка, старая! - повторил Вожделенский.
- Заладили одно: "Старая!" В чем же новая-то ваша система состоит?
- А вот в чем: служить так служить, а либеральничать так либеральничать.
Хотя Вожделенский уже не впервые высказывался в этом смысле и в этих самых выражениях, но на этот раз вышло как-то особенно ясно. Без перспектив, а прямо к цели. Пугачев вдруг почувствовал, что ему уж не очиститься. Да и Жюстмильё, с своей стороны, страдальчески заметался.
"Наверное, Вожделенский завтра в "Грачи" не придет, - блеснуло у него в голове. - Да и вообще не видать его "Грачам", как ушей своих. Любопытно, однако ж, в какой он трактир ходить будет?"
- Стало быть, нельзя даже… А впрочем, что ж! оно к тому идет! - процедил сквозь зубы Пугачев и вздохнул.
- Да-с, к тому-с.
- Одного я не понимаю: ежели и нельзя, то все-таки почему же бы мы…
Пугачев запнулся, как бы вызывая Вожделенского на поощрение, но Вожделенский ехидно молчал. Тогда он продолжал:
- Повторяю: совсем мы не в том смысле… не в вредном… Дать обществу пищу… отклонить его от вредных увлечений… кажется, это именно та самая задача, которою достигается… Ежели департамент Препон самым делом воздействует, то мы, с своей стороны, косвенно…
- То-то, что косвенное-то ныне не полагается. Прямо.
- Что ж такое! прямо так прямо. Ведь это только так говорилось: "косвенно", а в сущности оно и всегда было "прямо"…
- Ну-у? так ли, полно?
- А ежели и еще прямее нужно, так и прямее… - робко инсинуировал Пугачев.
- Ну, вот вы и объяснились, господа! - обрадовался Жюстмильё.
- Согласны и прямее-с? - в упор хихикнул Вожделенский, но так ядовито, что Пугачев во всем теле почувствовал внезапную слабость.
- Гм… стало быть, наш департамент - ау? - машинально произнес он упавшим голосом.
- Поговаривают-с.
- Без преобразований… прямо? - продолжал Пугачев, все больше и больше увядая.
- Надвое-с. Одни говорят: "Реформу!", другие - "Прямо!"
Жюстмильё мучительно заерзал на стуле. В его сердце окончательно поселилось предчувствие. Некоторое время, однако ж, он не решался высказаться, но под конец его так прожгло, что он не выдержал.
- А об нас… не слыхать? - произнес он робко, как бы не доверяя собственным словам.
- В частности - ничего, но вообще… - загадочно молвил Вожделенский.
- Что же такое… "вообще"! Мы даже и не призывали… К обществу мы не обращались, перспектив не показывали… - оправдывался Жюстмильё, в пылу обуявшего страха даже не догадываясь, что он косвенным образом и с своей стороны формулирует обвинение против Пугачева.
- Слышали-с? - ядовито обратился Вожделенский к Пугачеву, - вот и они понимают… Они не "обращались", не "показывали"… А ваш департамент…
И затем, отвечая Жюстмильё, прибавил:
- Я и не выдаю за верное насчет вашего ведомства. Я говорю только, что вообще… Предрасположение такое нынче в сферах… Содействие требуется… прямое! А не то чтобы там косвенно или, например, ни туда ни сюда…
Обед кончился. Приятели выкурили по папиросе, и Вожделенский почесывал себе коленки в знак того, что пора и восвояси. Но Пугачев намеренно затягивал беседу: ему нужно было во что бы ни стало дойти до конца.
- Нет, вы скажите… этим ведь шутить нельзя! - говорил он, волнуясь. - Мы тоже… конечно, обидеть не долго… ну что ж! в заштат так в заштат! Но за что? Разве нас призывали? разве нам приказывали? объяснили ли нам хоть раз: "Вот это - так, а вот это - не так?" Призовите! прикажите! Что ж! мы с своей стороны…
- И мы с своей стороны… - отозвался Жюстмильё.