Утро было ясное, морозное. Вода ночью убыла, ледяные утесы на меляке в утреннем тумане казались еще выше и радужно искрились в лучах утреннего солнца. Рыбаки грузили в лодки снасти и свои пожитки. По Волге плыли мелкие льдины, они с шумом ударялись, разламывались, будто звонко разговаривая.
Неводник доверху наполнен сетями, все готово к отплытию.
- По местам! - крикнул хозяин. - Помолимся богу. - Он свесил за борт руку, окунул пальцы в холодную воду и трижды размашисто перекрестился.
Рабочие дружно ударили веслами. Неводник закачался и тихо поплыл широкой волжской дорогой, лавируя между льдинами.
Трофим с Чилимом ехали в рыбнице, нагруженной мелкими снастями.
- Нажми, Васька, нажми! - ободрял Трофим, работая кормовым веслом.
- Шабаш! - объявил хозяин, поворачивая длинной нависью к песчаному берегу.
- Ну, теперь каждый за свое, - командовал он. - Ты, Васька, дрова готовь, остальные за сеном - шалаш надо поправить, гляди, как за зиму его растрепало...
Под высоким песчаным бугром Чилим складывал в кучу хворост.
- Толстые выбирай! - крикнул ему Трофим, проходя мимо с громадной охапкой сена.
За Трофимом шли остальные, тоже нагруженные сеном.
- Году нет, а ночлежка уже готова, - сказал Трофим, поправляя сено у входа в шалаш.
- И скоро, и хорошо, - осматривая шалаш хозяйским глазом, сказал Расщепин. - А теперь вот чего: Трофим, валяйте с Васькой, выставьте пяток сетей вон в эту прогалину, - показал рукой хозяин в направлении затопленных кустов.
- Что ж, Васятка, пошли засветло. Волоки снасти.
После ужина рыбаки жгли костер. Вечерняя заря утонула за высокими кустами тихого плеса; медленно надвигалась ночь. Чилим часто подкидывал в огонь охапки хвороста, отчего пламя замирало, и костер, шипя, испускал густые клубы едкого дыма. Пламя вспыхивало, облизывая красными языками побуревшую прошлогоднюю траву и ярко освещая обветренные лица рыбаков. А за песчаным бугром, заросшим густой гривой вербача, грохотал полный во всю ширину Волги ледоход.
Трофим задумчиво смотрел на Чилима, приготовившегося бросить в костер новую охапку хвороста.
- Гляжу я на тебя, Васятка, парень ты неплохой, а судьба над тобой насмеялась... Отца Пронин в могилу загнал, мать тоже с горя зачахла... Видимо, самому тебе придется вылезать в люди... Ну ничего, главное не робей, а остальное приложится... Я встречал одного паренька, у того совсем не было никого, один, как отрубленный палец. А ведь выбрался на дорогу... Работал я тогда матросом на бугровской "Линде". Пароход был сильный, наверное, видали? - спросил он рыбаков.
- Знаем, - сказал Тарас.
- А я и хозяина знаю, тоже не хуже нашего. - Трофим покосился на шалаш, куда ушел Расщепин. - Так вот, пароход надо было поставить па зимовку в Звенигу, а хозяин снова гонит за баржами в Астрахань. Идем обратно, здесь уже заморозки начались, а с машиной не заладилось, притулились мы за песчаную косу, в затончик, ремонтироваться начали. Северный ветерок потянул, да такой востренький, что из каюты и носа не высунешь... Качал трое суток. Наш командир говорит: "Зимовать придется, как затихнет, так сало пойдет". Так и получилось: ночь вызвездила; ветер стих, и тут же лед пошел. Мы было сунулись идти, на колесах мерзнет, плицы мочалятся, как старые лапти, еле дотянули до Аракчинского - и на якорь. Командир - телеграмму хозяину: "В пути замерзли, Как прикажете?" Он отвечает: "Зимуй, где встал, вышлю приказчика, производи ремонт". Ну, лоцман, штурвальный, нижняя команда рассчитались - и по домам. Я тоже было наладился к расчету, а когда подсчитали, вижу, получать-то нечего, еще должен остался. Думаю: "Если катануть, как водолив с семнадцатой баржи..."
- А он-то как? - спросил Долбачев.
Трофим улыбнулся:
- У водолива на всякий случай хранились салазки на барже; складывает он свои пожитки и дует до дому, в пути христовым именем кормится. Ну, к рождеству домой явится, к своей старухе, отпразднует рождество, крещенье прихватит, престольный праздник, побалагурит с мужиками в своей деревне и снова впрягается в свои санки. Правда, до Астрахани от его деревни не так далеко было, всего-то верст восемьсот. Но он аккуратный был, всегда вместе со скворцами на баржу приходил, Бывало, еще издали кричит: "Здорово, зимогоры! Как зиму горевали? Тут ить, говорит, две выгоды: хлеб дома не ешь, и людей увидишь..." Подумал было и я таким способом, да без привычки не решился. Так и остался па пароходе зимогорить. Приехал приказчик, Константин Федорыч, гладенький такой, глаза навыкате, с приличным брюшком, перетянутым серебряной цепочкой...
- Сказки рассказываете? - недовольно обронил появившийся Расщепин.
Но вскоре он ушел, и Трофим продолжал:
- Так вот и прошла зима. С крыш начала падать капель, "скворцы" снова летят на пароход. Хозяин шлет телеграмму: "Как "Линда", готова ли к навигации?" Вот тут-то и вышла канитель. Надо было старые цилиндры заменить, новые давно были привезены, валялись в лачужке на берегу. Когда же сунулись заменять их, а цилиндрики-то оказались того... не подходят. Диаметр мал. Заказ ли перепутали, или что другое, только не подходят, да и ace. А Бугров снова депешу: "Какого черта молчите! Как "Линда"?" - Тут наш Костюшка засопел, забегал... "Ax ты, батюшки, вот беда. Как же отвечать хозяину?"
- Значит, тупик, - сказал Коротков.
- То-то и оно. А весна того... не ждет. Вода подпирает. Туда, сюда соваться - нигде не берут, завод отказался переделывать. И верно, кому нужда заботиться о бугровском пароходе? Другие-то хозяева только радуются, что у Бугрова с пароходом нелады. Им же больше грузов перепадет... Костюшка наш задумался, стоит около лачужки, перебирает пальцами цепочку на животе. Видит - молодой паренек идет, такой же вот, - кивнул Трофим на Чилима.- "Эй, ты! Федотка! Зайди-ка сюда!" - позвал его Костюшка. - "Ты чего шляешься в такую пору>... "А так, прохлаждаюсь", - отвечает Стрежнев. "Без работы?" - спрашивает Костюшка парни. "Выгнали". - "За что?" - "Вот", - показал он кончик языка. "Хочешь подработать?" - "Неплохо бы", - "Идем со мной! Сумеешь расточить вот эти штуки?" - сунул он цилиндры. "Могу", - сказал Федот. Он раньше токарем работал у Четвергова по ремонту судовых машин, а Костюшка у того же хозяина приказчиком служил, парень он был находчивый, расторопливый, поэтому Бугров его к себе сманил.
"Ну, как?" - спросил Костюшка.
"Сделаю".
"Скоро надо. Сам видишь, что кругом творится... Хорошо уплачу".
"Знаю ваше хорошо, - пробурчал Федот, - А срок?"
"Чем скорее, тем лучше..."
<Ну, брат, скоро хорошо не сделаешь, Тут надо все обмозговать..."
"А сколько за работу?"
"Одну бумажку".
"Ты что, батенька, ряхнулся?"
"Тогда везите на завод..."
"Знаю без тебя. Половину хочешь?"
"Нет", - и Федот пошел к двери.
<Постой, постой. Куда ты, черт тебя дери! За семь красных идет?"
"Ладно", - махнул Федот.
"Когда начнешь?"
"Можно сегодня ночью, только задаточек нужен".
"Да ты что, ей-богу, как будто не знаешь меня".
"Вот именно знаю..." - смеется Федот.
"Хорошо, на, держи!"
"Человечка мне надо на помощь".
"Вон, Трошку возьми!" А мне крикнул: "Дороднов, пойдешь с ним работать!"
Вошел я ночью в лачужку, где свалены цилиндры, а он уже там ходит, как лунатик, сопит и что-то соображает... Я тоже думаю: "Как же он, чертушка, сделает? Заводы отказались, а он берется".
"Эх, если бы токарный станок, живо бы их свернул..."
"Как же, - говорю, - на станок-то взвалишь такие махины?"
"В том-то и дело, что на станок их ставить нельзя, тут требуется специальная машинка, а ее только на станке можно сделать".
Ну, думаю, я не мастер на такие штуки, делай, как знаешь.
"Придется, видно, в слободу качать. Теперь, наверно, третья смена работает, начальства на заводе нет", - как бы сам с собой рассуждал он.
На заводе, вижу, парень он свой... Все идут к нему, здороваются, спрашивают, как дела. Ну, думаю, тут дело хорошо слажено. Живо подыскали ему стальную болванку, проточили на станке.
"Сейчас, дядя Трофим, - кричит он, - только перышки заправлю да закалю..."
Под утро вернулись к своему зимовью. На следующую ночь я вышел из каюты, вижу - и он тащится.
"Теперь начнем", - говорит он, а сам вытаскивает из кармана бутылку водки, из другого - закуску, кладет ее на ящик. Сперва выпил половину стаканчика, потом налил и мне: "На-ка зыбни, для начала..."
Думаю, это и дурак сумеет зыбнуть, а ты вот взятую работу сделай...
"Ну как, устал? - спрашивает он. - Выпей-ка еще, на душе будет веселее..."
"А что же сам?"
"Я ведь не пью. Это только для тебя принес, работа тяжелая, а жизнь еще тяжелее... Ну, ничего, потерпи, жизнь все равно полегчает... Ну, упирай-ка в стену домкрат, да полегонечку нажимай". Вижу, болванка хоть и туго, а все же лезет в цилиндр.
Вон, думаю, что ты за птица... "Ты где работать выучился?" - спрашиваю "А где работал там и учился, в Сормове, у одного токаря, да жаль, скоро выслали его с волчьим билетом..."
"За что?"
"Шумиха на заводе вышла, а его обвинили как зачинщика. И мне пришлось оттуда выехать".
"А теперь он где?"
"Вернулся. Только в Сормово больше не поехал. Остался в Казани, на Алафузовском работает... Ну, давай, еще покрутим".
На третью ночь мы закончили свою работу. Утром пришли машинист, два слесаря и сам Костюшка.
"Так скоро? - удивился Костюшка. - Чем же ты?"
"Русской смекалкой..."
Трофим закончил свой рассказ: