- Историю нам не рассказывайте, мы не историки, а судьи... Отвечайте на заданный вопрос по существу. Чем вызвана ваша погоня за рыбаком Чилимом?
- А тем и вызвана, - начал, выпрямившись, Пронин. - Ловил он рыбу в моих собственных водах, улов не сдавал и деньги за аренду не платил.
- А почему вы не потребовали через полицию и-судебные органы?
- Не хотел утруждать, да и кроме того, сами знаете, везде нужны деньги...
- Днем разве не могли отобрать у него снасти?
- В том-то и дело, что не мог, - пожаловался Пронин. - Мы с Лукичом уже тыкались, и не один раз, да попусту...
- Кто этот Лукич? - спросил председатель.
- А это представитель теньковской власти - урядник Чекмарев.
- Хорошо, садитесь, - сказал председатель, повернулся в левую сторону - к рыжему толстяку и что-то шепнул ему на ухо...
- У меня есть вопрос, - обратился толстяк. - Скажите, Пронин, велик ли ваш плес и сколько рыбаков на нем занято?
- Можно отвечать? - спросил Пронин председателя.
- Да, пожалуйста, только покороче.
- Плес у меня на двадцать верст с заливными лугами, озерами и затонами. Рыбаков в прошлом году было тридцать лодок мелкоснастников и один крупный - с неводом и рабочими.
- А не скажете, как фамилия вашего крупного?
- Расщепин Яким Петрович, очень порядочный человек...
- И еще, будьте любезны, не можете ли сказать, сколько дохода дает ваше хозяйство?
- Да так, в общем, примерно тысяч восемь - десять в год.
- Хорошо, у меня больше вопросов нет, - сказал толстяк, поправляя пояс и усаживаясь поудобней в кресле.
Председатель шепотом обратился к члену суда, сидящему справа. Тот отрицательно покачал головой.
Тогда председатель дал слово Чилиму.
- Что вы можете сказать?
- Господа судьи, я уже сказал: убийство случилось по ошибке, - ответил Чилим.
Затем выступил обвинитель, Он был в приподнятом настроении и произнес короткую, но внушительную речь. В назидание другим обвинитель требовал кары преступнику по всем строгостям закона... Уставшие заседатели перешептывались, удивляясь: "Ишь, как сегодня разошелся наш Мудролюбов..."
Председатель, не забыв обиды, шарил по карманам, желая во время перерыва "пропустить еще одну чарочку", и сердито косился на обвинителя: "Тоже мне, распинается от радости..."
Загремели стулья - присяжные ушли в совещательную комнату.
Чилим, сидя на скамье за перегородкой, между двумя жандармами, державшими наготове шашки, не мог расслышать, о чем говорили присяжные. Он услышал позже только приговор. Председатель суда произнес последние слова этого приговора очень внятно:
- И сослать в каторжные работы сроком на пять лет!
Глава третья
В те годы шло строительство великой Сибирской железной дороги от Урала до границ Китая. На эту стройку и гнали всех осужденных.
В мае 1903 года препроводили туда же и Чилима. Из города вместе с Чилимом вышло человек двести, а к месту назначения прибыло намного меньше. Дорога дальняя, получилась, как выражались конвойные, "усушка": одних пристрелили при побеге, другим удалось "улизнуть", а некоторые просто не сумели дотащить до назначенного места свои кандалы. Кузнецу пришлось трудиться в дороге - снимать с покойников цепи. "Это вещь казенная,- говорил он,- за нее придется отвечать перед начальством..."
На последних привалах конвойные начали поторапливать заключенных, подбадривая их прикладами. В конца концов перед глазами осужденных открылась зеркальная гладь, которой конца и края не видно.
- Байкал! - объявил конвойный.
- Слава тебе, господи, прибыли, - снимая шапки, крестились солдаты.
Но те, кто сумел дотащить сюда кандалы, ничуть на обрадовались. Им было все равно - дошли ли до Байкала, пойдут ли дальше, до границ Китая. Каждого тревожила одна мысль: хватит ли духу выдержать срок. Им и в голову не пришло полюбоваться красотой Прибайкалья. Кто где присел на землю, там же и начал похрапывать, вторя тихому говору байкальских волн...
- Становись! - раздалась команда.
Солдаты будили заснувших прикладами. Громко стуча колесами, подкатила пролетка, запряженная парой бойких сибирских лошадей. С пролетки соскочил начальник конвоя капитан Листоперов, усач с круглыми, как у филина, глазами и крючковатым носом. Он был навеселе, видимо, после пирушки с господином, приехавшим на этой же пролетке. Господин снял коричневую шляпу, обнажив светлую лысину, и, вытирая ее платочком, оглядел заключенных.
- Вы, головорезы! - взобравшись на камень, крикнул капитан.- Хватит даром казенный хлеб жрать! Его надо зарабатывать! Видите вот эти скалы, что висят над водой? Их надо разбить, свалить и сделать гладкую, как ладонь, дорогу! Иначе вам не искупить своей вины перед отечеством! К работе приступить немедленно... Аристарх Николаевич! - обратился он к господину в шляпе.- Укажите, что и как!
Загрохотали по стальным клиньям кувалды, покатились громадные камни в прозрачную зыбь Байкала, выбрасывая фонтаны брызг..
Сердце у начальства спокойно: казенный хлеб и тюремная баланда с лихвой оплачиваются.
Разбив несколько скал, свалили обломки под откос и очутились перед каменной стеной скалы, далеко вклинившейся в озеро.
- Ну-ка, попробуем, - сказал Чилим своему напарнику, наставляя клин. - Бей, Веретенников!
Изгибаясь и покрякивая, Веретенников бил пудовой кувалдой. Но клин только отскакивал, высекая снопы огненных брызг.
- Хватит, не идет! - крикнул Чилим.
- Эх, братцы, пропали... Нам и в сто лет не пробить этой стены,- склонясь на черен кувалды и тяжело дыша, пожаловался Веретенников.
- На такой дорожке все протянем ножки... - сказал подошедший Маслихин.
Начали подходить другие заключенные. Конвой подтянулся ближе. Подбежал офицер, увидев столпившихся.
- Что остановились, разбойники! - закричал он.
- Не берет, ваше благородие! - выпрямившись, ответил Веретенников.
- Я вам покажу - не берет!
Капитан вырвал из рук у Маслихина лом и, сделав несколько ударов в стену, выругался, бросив лом к ногам Веретенникова.
- Крепка, - сказал он про себя. - Ну что же, будем ждать, когда сама она свалится?!
Все молчали и смотрели то на стену, то на своего начальника.
- Гришагин! Ну-ка, марш за инженером! - крикнул капитан.
Вскоре явился инженер.
- Аристарх Николаевич! Как же вы, милейший, не учли вот этой штуки, - показал он скалу.
- Все учтено, - спокойно ответил инженер. - Будем рвать.
- Чем?
- Инструмент и взрывчатка на Лиственичной, пока не успели подбросить.
- А людей куда?
- Подумаем, - сказал инженер. - Можно пока на соседний участок, работы хватит.
Не лучше оказался и соседний участок, все те же скалы и те же конвойные.
И так день за днем, от утренней до вечерней зари бьют и катают камни осужденные.
- Нет, я не вытерплю, - говорит Веретенников земляку. - Сердце давит. Я убегу или под утес - вниз головой...
- Ну, это зря, - утешает земляк. - Обтерпимся, и все пойдет, как по маслу, ты еще молодой...
- Эх, Степа, Степа, - говорит ему Чилим.- За что тебя сюда запичужили?
Веретенников оживляется, в глазах у него сверкают злые огоньки.
- За револьвер, который дал осечку...
- Разве не за поджог?
- За поджог - это вон Маслихин, а меня за другое... - вздыхает Веретенников. - В работниках я был у Захватова. Ну, в летний день, только что вернулся с поля, чечевицу ходил косить, а хозяин и говорит мне: "Вот чего, Степан, до ужина еще много, свез бы ты возок навоза на первую десятину, что на прогоне, тут недалеко, успеешь". - "Что же, - говорю, - ладно". Наложил телегу, запрег жеребца и еду в поле. Сижу, значит, на возу и размечтался, вспомнил, что мне Дуся говорила... Эх, девка была, как свежий огурчик... Вот мы с ней сговорились, как возьмем после покрова расчет, так и поженимся. Выехал уже за ограду. Солнышко скрывается, жнивье покраснело. Стадо гонит навстречу пастух. Как хлопнет он кнутом - мой Карько как шарахнется в сторону и понес чесать по полю. Телега со шкворня долой, а я с навозом в сторону. Волочусь на вожжах за передком, а тут как раз на повороте столб. И двинуло меня об него со всего размаху. Я и не помню, как выпустил вожжи. А жеребец катит с передком по деревне и как был в упряжке, так и саданул через забор. Ну, сбрую всю изорвал, оглобли в щепки, глаза у него, как угли, горят, весь дрожит и храпит. Хозяин за это и начал вздушивать меня: пригрозил, что за все удержит. И так, думаю, получать гроши да еще вычтет, на что же тогда я буду жениться? Ну и решил добывать ему сбрую новую, чтобы поменьше было вычетов. В первый же праздник отправился в гагаринский лес, за новыми оглоблями. Облюбовал два молоденьких дубочка, тюкаю топориком. Свалил уж, начал было сучки очищать и слышу - что за черт - вроде валежник сзади меня хрустит. Обернулся, а там охранник из барской крадется и целится в меня. Ему дано было право стрелять на месте. Он и до этого злой был на меня за Дусю, а тут и вовсе решил разделаться, "Стой, - говорит, - дай-ка я попробую свой новый бердан на этом остолопе..." Подскочил ко мне вплотную - чуть в лоб дулом не достает, чвик - осечка, второй раз чвик - тоже. Я не будь дурен, мазнул его обухом между глаз. Он хлоп на пенек, башкой в сучки. Я цоп его ружьишко и пристукнул прикладом. Теперь, думаю, надо скрываться, пока не поздно. Только выскочил на просеку, а тут верховой объездчик, и сразу же за топор, а тот в крови. Тут все и выяснилось, вот теперь и отдуваюсь...
- Сколько тебе приботали? - спросил Чилим.