- Где это ты пропадал, мил человек? Куда подался от меня? Али в святые подрядился? Поди-ка, правду ищешь...
- Ой, нет! Кривым путем больше выгоды... - отшутился Трофим.
- Оно, пожалуй, так, - согласился Пронин. - Пословица гласит: "Не пустишь душу в ад, не будешь богат". А где эту хламиду подцепил? Да почти новая... Может, продашь?
- Дом-то построил новый, а ремесло осталось старое...
- Какое старое? - с обидой спросил Пронин.
- Барахольное, - пояснил Трофим. - Нет, Митря, подрясник я тебе не продам, себе нужен, да и дорого мне обошелся, чуть было собственной жизни не лишился из-за этой поповской хламиды. Ты вот чего, купи у меня холсты.
- Холсты? Какие?
- Известно, не деревянные.
- Да не об этом. Может, они краденые?
- Ишь ты, - улыбнулся Трофим. - Давно таким стал? Наверное, как разбогател.
- Я всегда такой! - гордо выпрямился Пронин.
- Ну, уж нет, - осадил его Трофим. - А помнишь, канаты у Пушкарева покупал, да иконы с золотыми ризами прихватил из кладовой? Чай, с них и в гору полез... Молиться я не особенно любитель, думаю: "Берет добрый человек, ну и пусть на них молится..." А после спохватился, когда хозяин меня пропыжил: "Дурак, - говорит, - ты Трофим, как же иконки-то проворонил? Они ведь по пять тысяч каждая. Ты не знаешь, сколько на них золота..." Шибко я промахнулся, что тебя скрыл. Да уж поздно было, пришлось бы и самому за соучастие в каменный мешок с тобой лезть, поэтому и язык прикусил...
- Брось, Трофим, старое вспоминать. Об деле говори, - прервал его Пронин. - Сколько у тебя холста?
- Леший его мерял, да аршин сломал, так без меры и отдал.
- А сколько хотел взять?
- Полсотку. Только с тебя. По старой дружбе.
- Нет, много. Возьми сороковку.
- Ну-ка что, и сороковка деньги, водка будет, и девка найдется... - весело подмигнул единственным глазом Трофим.
- Это тебе, кривому-то?
- Ничего, что кривой... Ты сам-то какой?
- А у меня деньги...
- Ну, для бабы это еще не все... Ты вот чего, зубы мне поздно заговаривать, я это и сам хорошо умею... Выкладывай сороковку-то, коли возьмешь.
Пронин снял шапку, порылся пальцами за подкладкой тульи и подал Трофиму четыре красненьких.
- Давно бы так! Вот за это люблю!
- Ну, как жизнь тянешь? - спросил Пронин, подсаживаясь поближе к Трофиму.
- Превосходно! День ем, три голодный... Видишь, во имя Христа собираю куски холста...
- А ты бы нанялся да работал.
- Поди-ка сам наймись. Да разве ты можешь понять, ты ведь вот, - Трофим показал туго сжатый кулак.
- Ну ладно, Трофим, не сердись, - сказал Пронин, желая повернуть разговор в другую сторону. - Ты мне так и не сказал, где холсты эти достал?
- Мало интересного, - тихо, как бы про себя сказал Трофим.- Моим ремеслом хочешь воспользоваться?
- Нет, зачем, просто так...
А тебе бы это шло, даже лучше, чем мне... Фигура у тебя самая подходящая для этого дела, ты бы, гляди, больше разжалобил... Оно хоть для совести и не совсем приятно, а главное выгодно. Да положим, есть ли она у тебя?.. Hy, слушай. В Тетюшах у кожевника я работал. Хозяину моя сила нравилась. Сыромятину он выделывал. Бывало, нажимаю, когда кожи мну, только беляк трещит. Да недолго пришлось поработать, вижу - урядник начал похаживать к хозяину, думаю: "Чего-то нюхают". - "Вот чего, Трофим, валяй-ка восвояси, тобой интересуются", - сказал хозяин. "И в самом деле, думаю, надо сматываться". - "A как же за работу?" спрашиваю хозяина. А он как взревет дурным голосом: "Это тебе, беспачпортному-то, за работу? Молись богу, что уряднику в зубы не отдал..." - Так и выгнал без гроша. Иду и думаю: "Чем же теперь буду промышлять, чтоб не подохнуть с голоду?" - Ну, придумалась одна штука... Кое-как дотянул до Салтык, завернул ночевать к знакомому татарину. Он принял, как родного брата. Вечером сели чай пить, слышу - под окнами гнусавил "Подайте на погорело место!" Закир, мой приятель, ругается: "Какой ява черт, горела места, майданский он, всегда горела места клянчам: давай хлеб, давай мука! Мы сам мука с базара тащим". Я говорю ему "Ты думаешь, Закир, они спроста, по привычке, на побирку идут? Нет, брат, тут совсем другое... Майданский мужик все лето проработал, хлеб обмолотил, оброк отдал, а пришла зима - самому жрать нечего. Хорошо, если ремесло в руках держит, а нет ничего - куда ему? Окромя как на побирку и некуда". - "Ай-яй, Трофимка, оброк-та крепка жимает: стражник, урядник, старшина, все из дом тащит, а как дерется каянный..." - жалуется Закир. Утром будит он меня: "Вставай, Трофим-ка, горячий картошка ашайт, наверно, дорога пойдешь!" Заправился я горячей картошкой, поблагодарил Закира и - в дорогу. A думку все держу в голове... Как и где начать применять мой новый способ? Тут, брат, нужна смекалка.
- Во всяком деле,- подтвердил Пронин.
- Вошел в село Шонгуты, вижу - старуха стоит у крайней покосившейся избенки, колотит хворостинкой по земле. "Здравствуй, бабуся! Чего это вас пуста, нее окна заколочены?" - "Уехали сыночек, все!" - "Куда уехал?" - "Бают в Грозный, да в Баку, нефту качать Вот Гладковы - Коська и Мотька, да и Подгусловы все, да и Ивана Маркелыча, так того стражники кудай-то посадили... Ну, и мало народу в нашей улице осталось". Вот, думаю, тут и попробую свой способ... "Бабуся!" - "Горе у меня большое..." - "Какое батюшка?" - "С богомолья мы шли с другом, а он дошел до вашей деревни да помер". - "Как это он, батюшка, в дороге-то?" - "Вот так, бабуся, захворал горячкой, да не говоря ни слова, взял да и умер>, - "Далеко ходили-то?" - "На Афон, бабуся". - "И с чего это на вас прихоть такая нашла, здесь разве бога нет?" - рассердилась старуха. "Да ведь как же, бабуся каждому охота душу в рай проводить". - "Эх, родной, да разве нам достанется рай, чай богачи давным-давно все райские пачпорта расхватали". Вот думаю: "Здорово, а я и здесь без пачпорта околачиваюсь".
- Узнает урядник, он тебе покажет райские пачпорта... - не вытерпев, сказал Пронин.
- Ты что ли донесешь?
- Нет. Зачем? Я к примеру сказал.
- Ну, тогда слушай. "Как же хоронить-то будешь?" - спросила старуха. "Не знай, - говорю - бабуся, вот и сам думаю, может быть, миром помогут". - "Вряд ли, батюшка", - безнадежно покачала головой она. - "А хороший-то какой земляк, да и такой добрый, что и слов сказать не найдешь..." - "Есть ли у тебя деньги-то?" - "Какие, бабушка, деньги, вот грошика ломаного нет". - "Чем же тебе помочь?" - "Да хоша бы холста дала на саван, да опять и рубаха вся худая, если схоронить в чем есть, бог-то, наверное, обидится, он не любит рваных-то принимать". - "Ой, батюшка, как же быть? - забеспокоилась старушка. - Все, батюшка, будем там, все!" - "Правильно, бабуся, все туда уйдем" - "Ты подожди-ка тут", - старуха, скрючившись, полезла в лачугу. "Как звать земляка-то?" - вылезая из лачуги, спросила она. "Митрофаном, бабуся! Шапкин фамилия". - "Упокой душу раба Митрофана, - крестилась старуха, подавая сверток холста. - Да вот, батюшка, зайди-ка тут, - показала хворостинкой на большой кирпичный дом. - Лавочник живет, он, може, деньгами даст? Наш батюшка, окромя денег, ничего не берет". - "Значит, говорю, денежку любит?" - "Ну и любит, ой, как любит",- качала седой головой старуха, "Ну, спасибо, бабуси, твоя молитва дойдет до самого бога, и моему земляку будет полегче на том свете".
Поблагодарил я старуху, иду дальше, думаю: "Ничего дело пошло..." К богачу в кирпичный дом я не зашел, знаю, что ни богач, то и скряга, выжиrа...
Пронин покосился на Трофима, поерзал на скамейке, но смолчал. А Трофим продолжал:
- С радости ли, что мое дело пошло хорошо, и на заметил, как затесался на поповский двор. Только успел захлопнуть за собой воротцы, как, оскалив длинные клыки и рыча, вцепилась в меня поповская собака. Я ее утюжу, а она меня рвет, только клочья летят. Из-за двери выскочил поп, с сеновала спрыгнул работник, растащили нас. Я кричу: "Что вы, отец духовный. Такую свободу собаке дали? Она человека жрет, а вам и горя мало... Нет на вас божьего-то благословленья... У меня вот одна эта хламида, а погляди, как ее твоя стерва исполысонила? Да и половину пупка оттяпала. А я по глазам вижу, что она бешеная... Сейчас пойду к дохтуру да к уряднику, они найдут управу на ваших собак..." Тут поп оторопел, видит - моя берет. "За укус пупа я, говорит, уплачу тебе красненькую. Хватит? А что твои облачения порвала эта тварь, так ведь она глупая. Я тебе подарю старый подрясник. Он еще довольно крепкий. Ну, идет что ль?"
Думаю: "Черт с ним, с пупком, а десять рублей все-таки деньги подходящие, к тому же и подрясник". Согласился. Когда поп расплатился со мной, напялил я подрясник на свою рванину, тут он и взял меня в оборот: "Зачем ты во двор залез?" Я говорю: "Насчет покойника хотел поговорить". - "Какого -покойника?" - строго спросил он. "Да вот, говорю, с другом мы шли с заработков, а он дошел до вашего прихода да и умер". - "Как это вдруг умер? - еще строже закричал поп. - Значит, в одночасье, не исповедан, не причащен? Это дело нешуточное с грехами-то хоронить... Да и грехов-то, наверное, целую копну набрал..." - "Все мы, говорю, грешны, батюшка". - "То-то грешны, а в церковь вас палкой не загонишь, рожи не перекрестите в христов день. Четвертной билет за такого покойника, и ни гроша меньше, а если с панихидой да с выносом, так и полсотня". - "Куда уж нам, батюшка, с панихидой, нельзя ли как попроще..." - "Нет, нет! И не думай! Да ты что, смеяться пришел надо мной со своим покойником?" - А тут, на наш шум, народ начал у двора собираться, на забор лезут, заглядывают. Поп видит - дело неладное, начал выпроваживать меня: "Иди, иди с миром".