- Засвидетельствуйте мое почтение мистеру Леггету. Если увидите его, скажите, что я встречусь с ним в среду в гостинице "Вашингтон" для нашего еженедельного tête-à-tête. Вы, конечно, тоже придете? - Его рука вдруг отяжелела на моем плече, как окоченевшая рука покойника. - Мне жаль, что я не смог быть вам полезен. - Рука его упала и повисла вдоль тела. - У меня есть заметки, которые я делал, когда Бэрра судили в Ричмонде за измену. Если хотите, я приготовлю вам копию.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Сегодня утром мы с Крафтом работали над резюме очередного судебного дела. Полковник Бэрр предавался размышлениям у себя в кабинете. Кредиторы приходили и уходили - явно удрученные тем обстоятельством, что полковник снова без гроша: все в городе еще думают, что он хозяин джумеловского состояния. Как всегда - в том, что касается Бэрра, - все совершенно наоборот.
В полдень пришел Мэттью Л. Дэвис. Седой, худощавый, в очках и с загадочной улыбкой; типичный политический манипулятор и редактор газеты - он всегда издавал какую-нибудь воинствующую газету. Дэвис зашел в прокуренную берлогу и прикрыл за собой дверь. Через час полковник Бэрр пригласил меня.
Два старых заговорщика сидели над раскрытым сундуком.
- Чарли, передай Дэвису мои записки о Революции.
- Вы сняли с них копию? - У мистера Дэвиса самоуверенный тон человека из Таммани-холла.
- Да, сэр. - Я повернулся к полковнику Бэрру. - Надеюсь, вы не возражаете?
- Нет. Ничуть. Смотри, Мэтт! У тебя появился соперник! А какая прекрасная цель! У вас обоих. Восстановление доброго имени человека, которого порочили и Джефферсон, и Гамильтон. Немалая честь, если вдуматься. Во всем они расходились, кроме одного, - что я истинный враг их планов. - Он весело засмеялся. Хотя что тут смешного? - Если верно, что клевета разит вернее меча, то я, выходит дело, давным-давно коварно убит. Но может, вы, славные ребята, докажете, что, несмотря на все мои злодейства, я был по крайней мере хороший солдат. - Полковник неожиданно впал в элегический тон.
- Гамильтон был плохой солдат…
Но полковник оборвал Дэвиса:
- Нет, Мэтт. Генерал Гамильтон всегда был храбр - во всяком случае, при свидетелях.
Разговор перешел на темы Таммани-холла, которые меня нисколько не интересуют.
Дэвис весьма доволен, что иммигранты чуть ли не ежедневно прибывают большими партиями из Европы. Он надеется их завербовать и с их помощью победить на выборах.
У Бэрра иммигранты энтузиазма не вызывают.
- Они победят на выборах, но тебе от этого мало проку.
Дэвис не понял.
Бэрр объяснил свою мысль.
- Я не хочу уподобиться Гамильтону, который бледнел при одной мысли о жестокой римской церкви, или Джефферсону, который смертельно боялся иезуитов, но уверяю тебя, Мэтт, что когда этих католиков станет вдвое больше, чем коренного населения…
- Как их станет вдвое больше, если мы сделаем из них хороших американцев?
Смех Бэрра звучал, как басовая струна органа.
- Хороший американец не может быть одновременно римским католиком. Это противоречие. И когда их будет по двое на одного нашего, они начнут делить собственность. Вот посмотришь. А как же иначе? Ведь для истинной демократии нужен демос - то есть они, а не мы. - Бэрр повернулся ко мне. - Вот Чарли еще доживет до выборных судей.
Вошел секретарь Крафта с письмом для Бэрра.
- Анонимное, полковник. Автор молится о том, чтобы вы горели в аду, сэр. Мистер Крафт считает, что оно вас позабавит.
- Еще бы. - Полковник швырнул письмо в горящий камин. После ухода Дэвиса полковник Бэрр отправил меня с поручением в регистратуру. Мы условились встретиться в гостинице "Сити".
Переходя Уолл-стрит, я увидел возле почты своего отца. Он был хорошо одет и не пьян, хоть и не трезв.
- Чарли. - Он смотрел на меня отсутствующим взглядом. - Это ты, Чарли?
- Да. - Мы не виделись три года - с тех пор как он убил мою мать.
- Ты все в конторе у полковника Бэрра?
- А ты в таверне?
Вопросы, не требующие ответа.
- Я покупал марки. - Отец кивнул на почту, как бы призывая ее в свидетели.
- У меня назначена встреча с полковником Бэрром.
- Полковник, верно, уже очень старый?
- Да.
- Знаешь, я всегда голосовал за полковника.
Мы не смотрели друг другу в глаза. И расстались, не найдя, что еще сказать друг другу.
Полковник радостно приветствовал меня на углу Уолл-стрит и Бродвея. Я рассказал, кого встретил. Он знает, что мы с отцом далеки друг от друга, но не знает почему.
- Твой отец - очаровательный человек. У него лучшая таверна в Гринич-вилледж. Приятное место. - Полковник взял меня за руку. Мы перешли на другую сторону Бродвея, чтобы обойти толпу у входа в гостиницу "Сити".
- Клей, наверное, здесь остановился.
- Нет, он в гостинице "Америкэн".
Полковник искоса посмотрел на меня.
- Ты слышал о нашей вчерашней встрече?
- Мне уже рассказали.
- Только два человека на свете меня боятся. Один - нынешний президент, другой - тот, что метит на его место.
- И оба были с вами, когда… - Мне еще предстоит подобрать эвфемизм для обозначения деятельности Бэрра на Западе. Джефферсон называл ее изменой. Верховный судья Маршалл и присяжные обвинили его в правонарушении.
- Генри Клей забавный человек… - Полковник вдруг споткнулся, на его смуглом лице выступили капельки пота. - Что-то у меня с ногой. - На лице у него застыл ужас. - Совсем онемела. - Он пошатнулся. - Не могу идти. - Он стал падать. Я его удержал. Прислонил к стене.
- Я возьму экипаж.
Бэрр кивнул, глаза его закрылись, и он откинулся, точнее - рухнул на стену.
На Рид-стрит Крафт помог мне дотащить его наверх в маленькую комнату с кушеткой, где полковник иногда отдыхает. Послали за доктором. Очутившись на кушетке, Бэрр глубоко вздохнул и потерял сознание.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Я только что вернулся из особняка, где провел два дня. Все прощено. Мадам в своей стихии.
- Мой храбрый воин! Свет Америки! Наконец ты бросил якорь в спокойной гавани!
Мадам стоит возле пылающего камина у изголовья наполеоновской софы, на которой лежит полковник Бэрр. На нем стеганый халат. Лицо гладкое, и глаза лукавые, как у ребенка. Удивляя доктора (но не меня), он быстро оправляется от удара. Левая нога еще частично парализована, но он может уже кое-как передвигаться без посторонней помощи - в тех редких случаях, когда мадам ему это позволяет. Она проводит с ним дни и ночи, ей помогает племянница. Предателя Нелсона Чейза нигде не видно.
Я провел в особняке две ночи. С шестнадцати лет я жил в ночлежках, а потом в Колумбийском колледже, и теперь наслаждаюсь тем, что за мной ухаживают восемь слуг, а в моей спальне день и ночь горит камин. Ясно, почему все в Нью-Йорке только и думают о том, как бы разбогатеть.
Мадам развлекает нас рассказами о своей карьере. Однажды она послала за поварихой.
- Нора, расскажи им, как ты обедала с королевской особой.
Нора знает, что от нее требуется.
- Ну вот, была я в кухне, днем. Мадам уехала в город, а я готовила свинину с капустой…
- Пальчики оближешь! - Мадам любит выпивать под свинину с капустой. На софе возле меня Мэри Элиза занимается вышиванием, полковник свободно откинулся на подушках и ласково улыбается, губы сатира ничуть не поблекли от времени.
- …и вдруг входит приятный джентльмен, иностранец, небольшой такой, смуглый, с акцентом, как у официантов во французских тавернах на Бауэри. Он спрашивает: "Мадам у себя?" - а я ему: "Нет", он спрашивает: "Можно мне посмотреть дом?" - а я ему: "Можно". Ну, ходит он по дому, а потом заглядывает в кухню и говорит что-то вроде: "Теперь мне пора возвращаться в Джерси", а я говорю: "Вы бы поели на дорогу", а он говорит: "Свинина с капустой - мое любимое блюдо", и я сажаю его за стол…
- Там я их и застала! Обедали à deux. Нора… et son majesté le Roi de l’Espagne.
Я ошалело смотрю на нее. Мадам поспешно переводит - для меня. Разумеется, это был Жозеф Бонапарт. Брат Наполеона, некогда король испанский, теперь живет в Нью-Джерси.
Мадам отсылает Нору.
- Le Roi такой же внушительный, как все Бонапарты.
Новые анекдоты. У меня уже болит голова.
- Я два года провел в Париже, - говорит полковник, - и только один-единственный раз француз пригласил меня к себе домой.
- Как странно! В Париже я каждый день ходила в гости и каждый день принимала у себя. - Очко в пользу мадам.
- Как могли они лишить себя вашего общества, моя дорогая Элиза? - Бэрр прикрыл глаза. - Но я был тогда позорно беден. Мой рацион состоял из двух фунтов винограда в день, потому что это было дешевле всего.
- Ссылка! До чего вас довела эта страна! - Мадам продолжает в том же духе, я поддакиваю. На столике возле своей постели я нахожу пакет и записку, написанную рукой полковника.