- Я неравнодушен к голландцам, - Ирвинг ничем не выдал своего разочарования, очевидно, утешаясь непреложностью моего голландского происхождения. С моими соломенными волосами и голубыми глазами я типичная карикатура на голландского увальня. Я весь в свою покойную мать из семьи Скермерхорн, опять-таки не из богачей Скермерхорнов.
Ирвинг попробовал заговорить со мной по-голландски и был разочарован, когда я не понял ни слова.
- Старый язык забывается. Теперь нас не отличить одного от другого. В начале этого месяца я был в Киндер-хуке, у… - последовала восхитительная пауза. Всем известно, что он навещал вице-президента Ван Бюрена. - … у старого друга голландской крови. И тщетно мы искали места, памятные нам по нашей юности. Голландцы теперь такие же, как все. Теряется колорит. - Ирвингу свойствен, видимо, меланхолический тон, каждая фраза к концу замирает.
- Таверна Ван Бюренов еще сохранилась в Киндер-хуке? - вставил я чересчур поспешно.
- Да, да. Вам она знакома? - Вежливый интерес, ничего больше.
- Я столько слышал о ней от полковника Бэрра. Я служу в его юридической конторе.
- Аарон Бэрр. - Ирвинг произнес это имя мягко, с чувством. Но я не мог понять, с каким именно. Нет, явно не враждебно. С удивлением, пожалуй. Или сожалением? - Да, мистер Леггет рассказывал, что вы интересуетесь карьерой полковника Бэрра. Мой брат когда-то, очень давно, издавал газету для полковника Бэрра. - Глаза Ирвинга закрылись. - Она называлась "Морнинг кроникл". Мой брат Питер и тогда был, да и теперь по уши погружен в политику. Он убежденный бэррит. Полковник Бэрр был вице-президентом, когда я впервые начал печатать мои, - глаза его широко раскрылись, - мелочи в этой газете.
Я сказал ему, что еще в школе читал заметки Джонатана Олдстайла.
Видимо, уже тогда люди с упоением вспоминали "добрые старые денечки" Нью-Йорка. Насколько я восхищаюсь произведениями Ирвинга, настолько же не разделяю его умилений голландскими причудами. Ни голландцы, ни шуточки по поводу голландцев не приводят меня в восторг.
- Любопытно, что в одной из последних мелочей, которые я напечатал в этой газете, я критиковал дуэли. Это было ровно за два года до… - Ирвинг развел руками. Он избегал моего взгляда и рассматривал мавританский замок над камином.
Сверху донесся отчаянный крик. Ирвинг испуганно вздрогнул, вздохнул.
- Дети, - сказал он и на мгновение утратил учтивость манер. Он явно непривычен к семейной жизни. Все-таки последние двадцать лет, проведенные в Испании и Англии, он прожил холостяком. Теперь он скорее англичанин - и из самых вежливых, - нежели американец. Он мог хоть сегодня выйти на сцену Парк-тиэтр и с превеликой легкостью сыграть роль дворецкого.
- Вы, очевидно, встречались с полковником Бэрром в Ричмонд-хилле?
Ирвинг улыбнулся.
- О, да. Но я не принадлежал к "маленькой шайке". Так называли себя почитатели полковника. И были преданы ему всем сердцем. Еще бы. Полковник Бэрр был нью-йоркским меценатом. Он любил артистов. Помогал им. Если хороший артист просил у него денег, он никогда не отказывал. И Теодосия тоже…
- Миссис Бэрр?
- Нет, к тому времени она уже умерла. Я имею в виду его дочь. Самая поразительная женщина, какую мне довелось встречать. - Ирвинг заговорил с неподдельной нежностью, его круглые глаза затуманились. - Красавица. Небольшого роста, смуглая, с греческим профилем. Говорила на многих языках. Знала науки. Читала Вольтера. Переписывалась с Джереми Бэнтамом. И при этом была такая женственная, любящая…
По всем рассказам Теодосия и в самом деле была верхом совершенства, но Ирвинг, мне кажется, по каким-то тайным причинам, известным ему одному, преувеличенно восхищается давно умершей красавицей в торжественных, отработанных фразах, а тем временем единственная слеза медленно катится по щеке в крепость высокого накрахмаленного воротника, чтобы исчезнуть во мраке под подбородком… Но я уже впал в его стиль.
- Мистер Ван Бюрен часто приезжал в Ричмонд-хилл?
Но вот был извлечен шелковый платок, он стер влажный след, оставленный слезой на гладкой пухлой щеке (я не могу забыть, что передо мной человек, написавший любимые рассказы моего детства).
- По-моему, нет. - Ирвинг насторожился. - Об их дружбе говорят много лишнего.
- Но разве полковник Бэрр не остановился у Ван Бюрена в Олбани, вернувшись из Европы?..
- Мистер Ван Бюрен был некогда его другом. И разумеется, навсегда сохранил дружеское расположение… Но между ними не существовало никаких политических связей. - Это прозвучало резковато. Об Ирвинге часто говорят как о вероятном государственном секретаре в кабинете Ван Бюрена. Кроме того, он искушенный дипломат, был некоторое время поверенным в делах американского посольства в Лондоне. Он служил там еще в прошлом году, когда Ван Бюрен прибыл в Лондон посланником президента Джексона, но сенат тут же оскорбительно отверг это назначение, подстрекаемый злобным вице-президентом Кэлхуном. Проницательный Ирвинг проявил, однако, большое внимание к дискредитированному послу, добился для него приема у короля и в большинстве лондонских салонов.
Ирвинг будто бы сказал тогда Ван Бюрену, что с отклонения сенатом его кандидатуры начнется его взлет. "Потому что, - сказал будто бы Ирвинг, - и в политике можно перегнуть палку. Теперь вы станете вице-президентом Джексона, и Кэлхуну конец".
Далекий от земных страстей Ирвинг оказался и добрым другом, и политическим пророком. Стоит ли удивляться, что эта парочка совершает теперь путешествия по Гудзону и созерцает голландские руины. Как будто сам Рип Ван Винкль восстал из мертвых и явился под ручку с будущим президентом.
- Вряд ли я чем-то буду вам полезен, мистер Скайлер. - Передо мной был уже настороженный дипломат. - Не скрою, мне было бы крайне интересно прочитать исследование о карьере полковника Бэрра. Но не кажется ли вам, что такое исследование, пожалуй, несколько преждевременно? Многие еще живы…
- Например, мистер Ван Бюрен.
- Но ведь говорят и другое, что президент Джексон был даже теснее связан с полковником Бэрром. - В мелодичном голосе Ирвинга зазвучали резкие нотки. - А также и сенатор Клей…
Но тут в дверь вломился блондин мощного телосложения.
- Мистер Ирвинг? О, извините. Вы не один. - Юноша в нерешительности остановился на пороге. Я поднялся.
- Это Джон Схелл, мистер Скайлер. - У юноши было убийственное рукопожатие. - Я познакомился с Джоном на корабле, по пути из Лондона. Он живет здесь, хочет прочувствовать нашу новую страну.
- Еще раз извините. - У молодого человека был сильный немецкий акцент. Он сдержанно поклонился и оставил нас одних.
Ирвинг продолжал:
- Я хотел сказать, что когда я увидел сенатора Клея вчера вечером в Парк-тиэтр…
- Вчера вечером? Полковник Бэрр тоже там был.
- Знаю. - Ирвинг улыбнулся. - Он рассказал вам, что произошло?
Я покачал головой.
- Генри Клей пришел около девяти. Почти все встали. И аплодировали. Аплодировали бурно. - Тонкая кривая усмешка. - Я еле усидел на месте во время этой демонстрации вигов.
Затем, в антракте, гуляя по фойе, я вдруг увидел, как полковник Бэрр - случайно, по-видимому, - столкнулся с Клеем нос к носу. Один тощий, с безумными глазами, ужасным рыбьим ртом, другой - как исчадие ада. Дьявол протянул руку, и мистер Клей отшатнулся - не найти другого слова, чтобы передать его чуть не обморочное состояние. Доброжелатели подхватили его и увели. Вряд ли хотя бы десять человек из тех, что стояли вокруг, узнали полковника Бэрра, а если кто и узнал, то едва ли вспомнил, что много лет назад Клей, честолюбивый молодой адвокат из Кентукки, успешно защищал Аарона Бэрра в суде против обвинения в измене - и этим чуть не погубил свою политическую карьеру в самом зародыше. О, многим видным деятелям сегодня лучше не вспоминать вашего Аарона Бэрра!
- В том числе и президенту?
- Я полагаю - да и вы, наверное, - что их отношения в свое время исчерпывающе объяснил генерал Джексон.
Более чем сдержанный ответ. Однако друг Ирвинга не станет нашим следующим президентом, если его не поддержит нынешний; поэтому Эндрю Джексон должен быть выше подозрений. Все они выше подозрений. Но все-таки находятся люди, которые убеждены, что вся эта компания была когда-то замешана в измене - Бэрр, Джексон, Клей. Сколько же на свете всяких секретов! И Вашингтон Ирвинг не намерен мне их открывать.
Шум из кухни в нижнем этаже напомнил нам, что наступает время ужина. Я встал.
- Вы никогда не встречаетесь с полковником Бэрром?
Ирвинг тяжело поднялся. Мы стукнулись коленями.
- Я видел его вчера вечером. Но мы не разговариваем. Да и зачем? Конечно, он был очень обаятелен когда-то. Но я полагаю - в общем и целом, - что он оказывает самому себе - да и всем нам - плохую услугу… - Снова уклончивая кривая улыбка, голос вдруг, и притом ненатурально, теплеет. - … тем, знаете ли, что он живет так нестерпимо долго - так неестественно долго, - постоянно напоминая нам о том, что следует забыть.
- А по-моему, это прекрасно, что он еще среди нас. И может рассказать, как все было на самом деле.
- На самом деле? Возможно. Но не лучше ли нам написать свою, приемлемую версию нашей истории, а грустные и менее поучительные детали забросить на чердак, где им и место?
Ирвинг проводил меня до парадной двери, перед ней стояла детская лошадка. Вместе мы убрали ее с дороги.