Часовой смотрел, разинув рот, в окошко и видел труп матери и совершенно голых детей, которые молча жались в углу. Сойти с места и дать знать дежурному офицеру он не имел права. Дети выбежали наконец из землянки и с криками, уцепившись за часового, тряслись. Когда на рассвете пришли сменить часового, вызвали офицера. Он велел часовому, не прикасаясь ни к чему руками, шестом достать из землянки одеяло и прикрыть голых детей, которые тряслись, кричали и стучали зубами. Часовой так и сделал.
Сменясь с караула, он в ту же ночь, в палатке, заболел. К рассвету заболела вся палатка.
Так в войско графа Паскевича пробралась чума.
15
- Сашка, друг мой, скажи мне, пожалуйста, отчего ты такой нечесаный, немытый?
- Я такой же, как все, Александр Сергеевич.
- Может быть, тебе война не нравится?
- Ничего хорошего в ней, в войне, и нету.
Молчание.
- И очень просто, что всех турок или там персиян тоже не перебьешь.
- Это ты сам надумал, Александр Дмитриевич? А отчего ты так блестишь? И чем от тебя пахнет?
- Я намазавшись деревянным маслом.
- Это зачем же?
- В той мысли, чтоб не заболеть чумой. Выпросил у доктора полпорциона.
- А доктор тоже намазался?
- Они намазали свою рубашку и вымылись уксусом четырех разбойников. Если вам желательно, могу достать.
- Достань, пожалуй.
- Потом курили трубку и кислоту. Сели с другим немцем на коней и поехали.
- Что же ты с ними не поехал?
- Их такое занятие. Я этого не могу.
- А так небось поехал бы?
- У меня статское занятие, Александр Сергеевич, у них чумное.
- А что ж ты на вылазку с Иван Сергеичем не поехал? Он ведь статский, а напросился на вылазку.
- Господину Мальцову все это в новость. Они храбрые. Они стараются для форсы. А я должен оставаться при вас. Мало я пороху нюхал?
- Как так для форсы?
- Никакого интереса нет свой лоб под пули ставить. Да вы разве пустите. Смех один.
Молчание.
- Ты, пожалуйста, не воображай, что я тебя, такого голубчика, в Персию повезу. Я тебя в Москву отошлю.
- Зачем же, ваше превосходительство, вы меня сюда взяли?
Молчание.
- Сашка, что бы ты делал, если б получил вольную?
- Я б знал, что делать.
- Ну, а что именно?
- Я музыкантом бы стал.
- Но ведь ты играть не умеешь.
- Это не великое дело, можно выучиться.
- Ты думаешь, это так легко?
- Я бы, например, оженился бы на вдове, на лавошнице, и обучался бы музыке и пению.
- Какая ж это лавошница-вдова тебя взяла бы?
- С этой нацией можно обращаться. Они любят хорошее обхождение. Тоже говорить много не надо, а больше молчать. Это на них страх наводит. Они бы в лавке сидели, а я б дома играл бы.
- Ничего бы и не вышло.
- Там видно было бы.
Молчание.
- Надоело мне пение твое. Только я тебя теперь не отпущу. Поедем в Персию на два месяца.
Молчание.
- Тут, Александр Сергеевич, с час назад, как вы спали, приходили за вами от графа.
- Что ж ты мне раньше не сказал?
- Вы разговаривали-с. Адъютант приходил и велел прибыть на совещание.
- Ах ты, черт тебя возьми, дурень ты, дурень мазаный. Одеваться.
16
Паскевич сидел за картой. Начальник штаба Сакен был рыжий немец с бледно-голубыми глазами.
Петербургский гость Бутурлин, молодой "фазан", худой, как щепочка, молчал.
Доктор Мартиненго был худощав, стар, с хищным горбом, окостеневшим лицом, седыми, жесткими волосиками и фабренными, шершавыми усиками. Огромный кадык играл на его высохшей шее.
Ему бы кортик за пояс, и был бы он простым венецианским пиратом.
Полковник Эспехо был плешив, желт, с двумя подбородками, черные усы и неподвижные, грустные глаза были у полковника. Корнет Абрамович стоял с видом готовности. Бурцов смотрел на Паскевича.
- Совершенно согласен и подчиняюсь, граф, - сказал он.
- Вот, - сказал Паскевич. - Немедля выступить и идтить на соединение. Больных и сумнительных - в карантин. Доктору Мартыненге озаботиться о лазаретках. Идтить форсированным маршем.
Все это было решено уже две недели назад Бурцовым и Сакеном. Сакен молчал.
- Слушаю, - сказал почтительно Бурцов.
- Переписка наша с разбойниками короткая, - сказал Паскевич, - я Устимова послал сказать, чтобы сдавались. Ответ, - он взял со стола клочок бумаги - "Мы не ериванские, мы не карские. Мы - ахалкалакские".
Паскевич посмотрел на всех. Эспехо и Абрамович улыбнулись.
- "У нас нет ни жен, ни детой, мы все, тысяча человек, решили умереть на стенах". Хвастовня. Итак, предлагаю для сносу сорока этих курятников бить в лоб. С того берегу речонки ставить батареи.
Он искоса взглянул на Бурцова.
- Согласны? - буркнул он.
- Совершенно согласен, ваше сиятельство, - снова ответил равнодушно и почтительно Бурцов.
Паскевич взглянул на Грибоедова. Он опровергал "Journal des dèbats".
- Предполагаю, ваше сиятельство, во исполнение вашей мысли, - сказал Бурцов, - заложить большую рикошетную и демонтирную батарею на правом берегу Гардарчая для метания бомб и гранат в крепость, а на правом берегу - брешбатарею.
- Конечно, - сказал Паскевич, - а то какую же?
- Осмелюсь также предложить вашему сиятельству, как уже вами с успехом испытано, впереди левого фланга еще небольшие батареи по четыре мортиры.
- Считаю излишним, - сказал полковник Эспехо.
Паскевич задергал ногой.
- Я потому, что ваше сиятельство сами впервые обратили мое внимание на важность этого предложения, - сказал Бурцов и куснул усы.
- Полковник, - сказал Паскевич Эспехо, - я понимаю, что вы против этого. Разумеется, не стоит в воробьев из всех пушек палить. Но девиз мой: не люди, а ядра. Брить два раза чище. Вот почему я на этом всегда настаиваю.
- Слушаю, - сказал Эспехо.
Мартиненго спросил шепотом у Грибоедова:
- Здоровье госпожи Кастеллас?
- Доктор, каждодневно привозите мне рапорты. Лучше лишних в карантин. Пища осматриваться должна малейшая. На воду обратить внимание.
- Слушаюсь, - прошипел Мартиненго.
- Не задерживаю более. Полковник Бурцов, останьтесь.
Паскевич вздохнул и потянулся.
- План привезли? - спросил Паскевич.
Бурцов положил перед ним листок, на котором был закрашен голубой краской какой-то опрятный домик, а рядом черная клетка. Чертеж был довольно небрежный.
Паскевич взглянул в листок.
- Ну-ну, - сказал он подозрительно, - а… печи имеются?
- Все здесь, ваше сиятельство.
- Но это что же, черновой план?
- Да, предварительный.
- Ну-ну, - сказал снисходительно Паскевич, - Александр Сергеевич, подьте сюда. Здесь я полковнику дал план набросать по проекту Завилейского. Он стеклянные заводы хочет строить на акциях, только сумнительно. Он, кажется, недалек.
Грибоедов глянул на листок. Чертеж этот, план был чистым издевательством.
- Я не знал об этом проекте, - сухо сказал он. Бурцов смотрел серьезно и прямо в глаза Грибоедову.
- Вот какое дело, Иван Григорьевич, - сказал Паскевич и сделал губами подобие зевка, - тут вот проект Александр Сергеевич представил. Проект обширный. Я полагаю, заняться им следует. Вот вы возьмите и потолкуйте. Вы ведь адербиджанскими делами занимались уже несколько.
- По вашему приказанию, граф, - ответил Бурцов.
Он встал, и сразу рост его укоротился. У него были широкая грудь, широкие плечи и небольшие, как бы укороченные ноги.
- Возьмите, - ткнул в него бумагами Паскевич. - Мнение мое благоприятное. Более вас, господа, не задерживаю.
17
По Киеву шел молодой офицер. Лицо у него было белое, волосы зачесывались, как лавры, на виски. Он начинал полнеть, но походка его была легкая, уверенная. По эполетам он был подполковник. У маленького дома он остановился и постучал в дверь колотушкой, заменявшей звонок.
Отпер денщик, и сразу же из комнаты выбежал молоденький подпоручик. Они крепко поцеловались и вошли в комнату, где сидел Грибоедов и другой военный, широкоплечий, тоже молодой, полковник.
- Рад вас видеть, - сказал мягко молодой подполковник с лаврами на висках. - Человек от Михаила Петровича чуть не запоздал - я собирался в Тульчин. Иван Григорьевич, здравствуйте; жарко, - сказал он широкоплечему.
Грибоедов обрадовался мягкому голосу и изяществу.
- Я не мог проехать Киев, не повидав вас.
- А я хочу вас в Тульчин везти. Место зеленое, городишко забавный. Павел Иванович Пестель давно ищет с вами знакомства.
- Лестно мне ваше внимание, но жалею - тороплюсь.
- Александр Сергеевич, не благодарите, все мы как в изгнании, и так трудно истинного человека встретить. Вы и не знаете, что здесь вы виною больших военных беспорядков - все мои писаря вместо отношений переписывают ваше "Горе". Ждать, пока цензура пропустит, - состаришься.
Грибоедов улыбнулся.
- Авось дождусь вольного книгопечатания.
- И конечно, первою его книгою будет ваша комедия народная, прямо русская.
- А сам Сергей Иванович только французские стихи пишет, - сказал подпоручик.
Подполковник порозовел и пальцем погрозил подпоручику.
- Вы относитесь безо всякого уважения к начальству, - сказал он, и все засмеялись, - Иван Григорьевич меня знает, а Александр Сергеевич может поверить. Итак, вы едете в Грузию? "Многих уже нет, а те странствуют далече". Видели вы Рылеева? Одоевского?