Двое сидельцев молотили, молча и раскрасневшись, воришку по голове, а он, тоже молча, как бы нарочно, оседал в грязь, и осел бы совсем, если б его не держал за шивороток квартальный. Квартальный держал его правой рукой, а левой редко бил тесаком по спине.
Низ воришкина лица был в красной слякоти, воришка без всякого выражения опускался в грязь.
- Руки прочь, - сказал тихо Грибоедов.
Сидельцы в это время опускали кулаки.
- Руки прочь, дураки, - сказал Грибоедов с особенным спокойствием, которое всегда чувствовал на улице, в толпе.
Сидельцы на него поглядели искоса. Кулаки их опустились.
Тогда Грибоедов, не торопясь, полез в карман и вынул пистолет. Тонкое, длинное дуло поднял он вверх.
Вся толпа заворошилась и подалась, послышался женский визг, не то с качелей, не то из толпы.
- Ты, болван, тесак оставь, - сказал радостно Грибоедов квартальному.
Квартальный уже давно оставил тесак и отдавал левой рукой ему честь.
- Веди, - сказал Грибоедов.
Толпа молчала. Теперь она смотрела неподвижно, не смущаясь, на Грибоедова. Она раздалась, кольцо стало шире, но квартальному с воришкой податься было некуда.
Как обычно, решали те, кто стоял в безопасности, в задних рядах.
- Этот откуда выскочил? - женским голосом прокричал оттуда хлипкий молодец.
- Барин куражится, - сказал ядовитый старичок, приказная строка.
И снова кольцо стало уже вокруг Грибоедова и квартального. Воришка поматывался.
Грибоедов знал: сейчас крикнет кто-нибудь сзади: бей. Тогда начнется.
Он ничего не говорил, ждал. Тут была десятая минуты, он не хотел действовать раньше. Все решалось не в кабинетах с акварельками, а в жидкой грязи, на бульваре.
Вдруг он медленно направил дуло на одного сидельца.
- Взять, - сказал он квартальному, - двоих, что били.
И сиделец медленно подался назад. Он постоял в кольце и вдруг юркнул в толпу. Люди молчали.
- Держи его! - закричал вдруг старичок-приказный. - Он бил!
- Держи! - кричала толпа.
Сидельца схватили, поволокли; он шел покорно, слегка упираясь.
Грибоедов спрятал пистолет в карман.
Квартальный вел, крепко держа за шивороток, повисшего воришку. Перед ним шли понуро двое сидельцев. Толпа давала им дорогу.
- Первого понапрасну, - сказал, протискиваясь к Грибоедову, седой старичок, приказная строка, - могу свидетельствовать, ваше сиятельство: один бил, один не бил. Нужно записать.
Грибоедов посмотрел на него, не понимая. Когда он прошел сквозь толпу, как источенный нож сквозь черный хлеб, на углу стоял бледный Фаддей и поддерживал Катю. Катя увидела его и вдруг заплакала громко в платочек, Фаддей звал извозчика.
Он был весь потный, и его губы дрожали.
Грибоедов посмотрел внимательно на Катю и сказал Фаддею тихо:
- Отвези ее домой. Успокой. Мне нужно переобуться.
Сапоги его были до колен в желтой густой глине.
21
Родофиникин жал Грибоедову руки с чувством. Лицо у него было доброе.
- Я проект ваш, Александр Сергеевич, читал не токмо с удовольствием, а прямо с удивлением. Сигары? - указал он на сигары. - Чаю? - спросил он проникновенно и вдруг напомнил старого зоркого кухмейстера.
Он позвонил в серебряный колокольчик. Вошел длинный холодный лакей.
- Чаю, - сказал Родофиникин надменно.
К чаю лакей подал в бумажных кружевах печенье, сахарные фрукты.
- Планы ваши, могу сказать, м-м, - Родофиникин жевал фрукты и поглядывал на Грибоедова, - более чем остроумны. Прошу отведать финики. Люблю их, верно по фамилии своей. Что поделаешь- грек по деду.
Грибоедов не улыбнулся. Родофиникин смотрел на него подозрительно. Появилась морщинка.
- Хе-хе.
Чиновничьи плоскости: финик с Родоса.
- Да-с, - сказал Родофиникин, как бы покончив с чем-то, - намерения ваши, любезный Александр Сергеевич, меня поразили. Откровенно скажу, вы открыли новый мир.
Он развернул листы. Они уже были подчеркнуты кое-где вдоль рыхлыми синими чернилами, а на полях появились крестики и красные птички.
Родофиникин бежал глазами и пальцами и наконец ткнул.
- "До сих пор русский заезжий чиновник мечтал только о повышении чина и не заботился о том, что было прежде его, что будет после в том краю, который словно был для него завоеван…"
- Вот, - он потер гладкие желтые руки и покачал головой, - вы это верно усмотрели, у нас мало людей с интересом к службе, есть только честолюбие служебное. Очень справедливо.
Грибоедов посмотрел пронзительно на младшего руководителя.
- Да, там ведь все люди мелкие, - сказал он медленно, - выходцы из России, "кавказские майоры", которых уже есть целое кладбище под Тифлисом. Водворяют безнравственность, берут взятки, а между тем преуспевают. Их там гражданскими кровопийцами зовут. Ждите, Константин Константинович, не мелких бунтов, но газавата.
"Получай, пикуло-человекуло".
- Газавата?
- Священной войны.
Родофиникин проглотил финик.
- Газавата?
- Восстания туземного.
Тогда он спросил, как торговец спрашивает о чужих векселях, ему предлагаемых:
- И вы говорите, что Компания…
- …вовлечет всех туземцев, торгашей даже, нынче не приносящих пользы казне, и даже оставшихся без земель землепашцев.
- Без земель?
- Но ведь, как известно вам, Константин Константинович, есть намерение перевести из Персии десять тысяч человек грузинских армян, торгашей по большей части, и обратить их на земли татар. Стало быть, татар выгнать.
"И еще получай…"
Родофиникин был серьезно озадачен. Он перебирал пальцами и, казалось, забыл о Грибоедове. Потом пожевал губами и вздохнул.
- Чем более вхожу в ваш проект, Александр Сергеевич, тем более убеждаюсь, что это мысль важная. Ведь правда, нельзя же все оружием и оружием. Может получиться… газават.
Он ткнул два раза плоским пальцем, как тупым палашом.
- Земледелие, - начал он пересчитывать, - мореходство, мануфактура… А скажите, - добавил он, - эээ, но ведь есть там… мм… выгодные… предприятия мануфактурные… и без всяких компаний?
- Разумеется, - протянул Грибоедов, - а шелковые плантации? Кастеллас, как известно вашему превосходительству, близ Тифлиса построил город шелковый.
- Да, ведь вот, Кастеллас, - сказал грек и хитро прищурился, - и без компаний, самолично.
- Только что Кастеллас, - ровно сказал Грибоедов, - на краю разорения и все за бесценок готов бы продать. Да и город-то этот более на бумаге существует.
Глаза у Родофиникина сощурились, стали узкими, черными как уголь щелками. Он часто дышал.
- Вы говорите… за бесценок? У меня еще нет донесений.
- Да, - сказал Грибоедов, - но…
- Но?..
- Но каждому частному владельцу угрожает то же. Главная причина: неумение разматывать шелк.
Грек забарабанил пальцами.
- А при Компании? - спросил он со страхом и любопытством и раскрыл рот.
- Компания выпишет из чужих краев рабочих и мастеровых опытных: шелкомотов, прядильщиков…
Родофиникин не слушал его.
- Но какой же род управления изберем мы… изберете вы, любезный Александр Сергеевич, для Компании?
- Во-первых, государь издает акт, вроде закона, о привилегиях - для хозяйственных заведений, для колонизации землепашцев, устроения фабрик, для…
- Само собой разумеется, - почтительно кивнул Родофиникин.
- Засим складываются капиталы.
Родофиникин сложил ладони.
- Выписываются из чужих краев рабочие и мастеровые…
Родофиникин, округлив ладони, повторял:
- Мастеровые.
- Капиталы ни минуты без движения…
- Ни минуты, - похлопал руками Родофиникин.
- А по окончании привилегии, многолетней… - Грибоедов подчеркнул.
- Да, да, - спросил жадно Родофиникин, - по окончании что же?
- Каждый член Компании отдельно уже вступит в права ее.
- Да… это, это Американские Штаты, - улыбался Родофиникин. - Но если, конечно, вы говорите, капиталы…
Он задохнулся.
- Вернее, Восточная Индия, - сказал равнодушно Грибоедов.
- Ммм, - промычал, рассеянно соглашаясь, Родофиникин и посмотрел на Грибоедова.
Он вдруг очнулся и поерзал.
- Но вот управление, все-таки там будет управление, на каких оно, если можно узнать, условиях…
- Условия? - спросил Грибоедов и выпрямился в креслах.
- Условия, да, - задохнулся Родофиникин.
Оттянуть? Оглядеться? Но здесь одна десятая минуты. Он сказал просто, не понижая голоса:
- Должен быть комитет.
- Комитет? - наклонил голову Родофиникин.
- Директор комитета.
Помолчали.
- И… круг действий… директора? - спросил тихо Родофиникин.
- Власть? - переспросил Грибоедов.
- Мммм, - замычал Родофиникин.
- Построение крепостей, - сказал Грибоедов.
- Разумеется, - согласился Родофиникин.
- Дипломатические сношения с соседними державами.
Родофиникин перебирал пальцами.
- Право, - сказал, вдруг повышая голос и дыша необыкновенно ровно, Грибоедов, - объявлять войну и двигать войска…
Родофиникин склонил голову перед ним. Он думал. Глаза его бегали. Вот как все легко оказалось в простом и деловом разговоре. В тяжелом кабинете, с унылыми шкафами красного дерева. Что Нессельрод скажет? Но он скажет то, что скажет грек. Император… Но император выпятит грудь, как он выпячивал ее, объявляя войны, которых он боялся и втайне не понимал, зачем их ведет. Паскевич будет членом Компании.