Он подробно рассказал, как ведется дело в Америке, и старые рыбаки могли только ахать. Вообще, Печаткин сразу подавил их своей ученостью. Говорил он степенно, не торопясь, точно сам везде был и всё видел собственными глазами. Но, разговаривая о рыбе, Печаткин незаметно перешел к своим шервожским делам и пошел чертить: тот - дурак, этот - шарлатан, третий - межеумок. Всех по пальцам перебрал, и всем досталось на орехи. Скромный Петр Афонасьевич весь съежился, слушая эти смелые речи, хотя оно, конечно, ежели рассудить правильно… Да нет, не нашего ума дело.
- Горд я - вот главная причина, - продолжал Печаткин, закручивая свои рыжие усы. - Конечно, я маленький человек, но свою честь отлично понимаю и никому не позволю наступить себе на ногу… Уж извините!..
- Не мало с твоей честью-то горя напринимались, - ответила из другой комнаты Анна Николаевна, любившая вмешиваться в чужие разговоры. - Честь - это хорошо тому, у кого детей нет да денег много, а бедному человеку честь-то и не по чину в другой раз…
- Женщина, умолкни!.. - ворчал Григорий Иваныч, улыбаясь добродушной улыбкой. - И у зверя есть своя честь… Оскорбленный медведь поднимается на задние лапы и грудью идет на врага. А маленькому человеку вот как нужно беречь свою честь…
Никто не обратил внимания, как в мастерскую пробралась маленькая Катя и с жадным вниманием прислушивалась к разговору. Здесь еще в первый раз раздавались незнакомые слова, и её детское сердце по уверенному спокойному тону гостя верило, что именно он прав. Девочка инстинктивно всё подходила ближе и ближе к Григорию Иванычу, пока не очутилась у него на коленях. Он разглаживал её волосы своей большой сильной рукой, принимая, вероятно, за Любу, а потом с удивлением проговорил:
- Откуда взялась эта птица?..
- Я - Катя…
- Катя? А знаешь, кто была Екатерина великомученица, имя которой ты носишь?
Печаткин очень хорошо рассказал житие святой, а Катя всё время смотрела с изумлением ему прямо в рот, как это делают маленькие дети. Григорий Иваныч так хорошо рассказывал, что у неё навернулись даже слезы на глазах.
- Большая будешь - всё узнаешь, - закончил Печаткин, гладя детскую головку. - У меня вот две таких маленьких женщины есть…
- Ну и башка! - проговорил Петр Афонасьевич, когда Печаткины ушли домой. - Всё-то он знает… И как говорит: точно по печатному. Вот это человек… В самом деле - башка. Маленький человек, а всё-таки не тронь меня…
- Ты-то молчал бы лучше, - ворчала Марфа Даниловна. - В гимназию побоялся итти, а туда же…
- Нет, и мы тоже понимаем… да, Григорий-то Иваныч правду как ножом режет. Спроси хоть у Якова Семеныча…
- Правда-то правда, да только и правда хороша ко времени, а ум без разума беда… Спроси-ка Анну Николаевну, чего они не напринимались с своим благоверным: и в Москве жили, и в Казани, и в Саратове. Одни переезды чего стоят с семьей-то, а всё гордость гонит… Здесь они шестой год, а Григорий Иваныч уже шестое место занимает.
- Большому кораблю большое и плавание… А я, знаешь, согласен с ним.
- Ты?!.
- Да, я… А ты как бы думала?.. Он говорит, а я всё понимаю. И знаешь что?.. Я ведь тоже не дурак… Хе-хе! Всё могу понимать… Такой маленький чиновник почтовый - и вдруг всё понимаю. Ты-то вот только ничего не замечала…
Это было до того смешно, что Марфа Даниловна только рассмеялась. Вот поднялся-то… Куда конь с копытом, туда и рак с клешней.
Пришел Григорий Иваныч за своей Аней и в следующий раз.
Теперь Петр Афонасьевич и Яков Семеныч держали себя уже гораздо смелее и даже подняли свой вечный спор, кем лучше быть Сереже: доктором или адвокатом. Печаткин слушал, улыбаясь и покуривая папиросу.
- Доктором лучше всего быть, - сказал Петр Афонасьевич, загибая деревянным молотком совсем готовый крючок. - Доктор как поехал по больным, так, глядишь, десятка и шевелится в кармане… Вон наш Павел Данилыч по четвертному билету привозит с практики. Масленица, а не житье.
- А ежели больной помрет? - спорил Яков Семеныч. - Да меня хоть озолоти, а я в доктора не пойду. Ты его лечишь, стараешься, а он на зло тебе и помрет… А тут еще семья останется - слезы, горе. И деньгам не обрадуешься… Адвокату невпример лучше…
- И адвокатом не дурно, - соглашался Петр Афонасьевич. - Только у адвокатов что-то деньги плохо держатся. Очень уж форсят адвокаты-то…
- Оттого и плохо держатся, что легко достаются, - вставил свое словечко Печаткин. - А в сущности и доктора и адвокаты - дармоеды…
- А кто же, по-вашему, не дармоед?
- Да вот хоть вас взять… Вы себе в поте лица хлеб зарабатываете. Маленький кусок, да честный. Ну, потом учитель тоже горбом берет, инженер, если он с головой. По-моему, тяжело кормиться за счет несчастия ближнего, как болезнь или судебное дело. Тут должна быть даровая помощь, а у нас как раз наоборот: ты болен, не можешь работать, а тут плати за визит доктору, за лекарство. Несправедливо вообще…
- Так, так… - задумчиво повторял Петр Афонасьевич. - А вы куда же прочите своего Гришу?
- А это уж его дело: моя обязанность дать ему среднее образование, а там пусть уж сам выбирает. Скатертью дорога на все четыре стороны… По-моему, лучше всего быть техником, потому что техник открывает новые пути для промышленности и дает хлеб тысячам рабочих.
- Ну, уж это вы извините, Григорий Иваныч, - вступилась Марфа Даниловна. - Как же это так: учи, хлопочи, вытягивайся, а потом "куда хочешь". Мало ли они, по своей глупости, куда захотят… Надо и о родителях подумать. Не чужие, слава богу.
- Можно, конечно, посоветовать, Марфа Даниловна, но не больше… Всё равно, своего ума к чужой коже не пришьете. Нужно всё делать по-хорошему, тогда всё и будет хорошо…
Марфа Даниловна не любила вмешиваться в чужие разговоры, а тут считала своим долгом спорить. Она боялась, что вольнодумство Григория Ивановича будет иметь нехорошее влияние на детей, да и Петр Афоыасьевич что-то начал храбриться. Происходили жаркие схватки, и каждый раз Марфа Даниловна должна была уступать поле сражения более сильному противнику.
- Разве с вами можно спорить, Григорий Иваныч? - говорила она в заключение. - Мы люди неотесанные, а вы всё знаете… Наверно, и геометрию учили. А всё-таки я права…
- Что вы правы, с этим я позволю себе не согласиться, - мягко возражал Печаткин. - Да и учился я тоже на медные деньги, хотя кой-что и знаю. Настоящего образования не получил, а так, своим умом доходил до многого…
- Вы лучше и не спорьте с ним, - уговаривала Анна Николаевна горячившуюся Марфу Даниловну. - Его не переспоришь… Он всегда прав.
- Женщина, не ропщи.
Появление Печаткина в маленьком домике Клепиковых вносило каждый раз такое хорошее оживление. Не было тех чиновничьих разговоров, как на именинах, а что-то такое совсем новое, что пугало Марфу Даниловну, выбивая её из обычной колеи. Даже старый служака Яков Семеныч - и тот был на стороне Григория Ивановича.
- Приятно побеседовать с умным человеком, - повторял старик не без ехидства.
Катя неизменно присутствовала при всех этих спорах и проникалась безграничным уважением к лысой голове Григория Иваныча. Ведь Григорий Иваныч всё знает, Григорий Иваныч всех умнее… И какой он добрый.
- У них две девочки, мама? - спрашивала Катя мать.
- Да…
- Отчего же они к нам не придут?..
- Ну, это уж лишнее…
Катя умолкла, стараясь представить себе, какие девочки у Григория Иваныча. Наверно, славные девочки.
V
По случаю какого-то ремонта занятия в гимназии начались позже обыкновенного, именно после двадцатого августа, что совпало с получением чиновниками жалованья. Григорий Иваныч воспользовался этим случаем, чтобы устроить настоящее пиршество. Клепиковы были удивлены, с какой роскошью был устроен праздник. Конечно, Печаткин получал 50 р. жалованья, но всё-таки и ветчина, и балык, и коньяк, и кондитерский пирог для детей… Это уж было слишком, как хотите. Были приглашены вся семья Клепиковых и старый дядя Яков Семеныч. Это был первый большой праздник в жизни Кати Клепиковой, и он запал в её воспоминаниях со всеми мельчайшими подробностями.
В большой комнате квартиры Печаткиных посредине были поставлены вместе два ломберных стола, покрытые камчатной скатертью, и на них в картинном порядке были расставлены все подробности предстоявшего праздника. Печаткин посадил председателем Якова Семеныча в один конец стола, а за другим разместил детей.
- Вы, Марфа Даниловна, сядете рядом со мной, - командовал Григорий Иваныч, - а ты, Аня, с Петром Афонасьевичем. Так всегда делают в порядочном обществе… Жаль, что нет букетов для дам.