Второй сборник прозы Ауслендера стал вершиной его дореволюционного творчества, главным образом благодаря циклу "Петербургские апокрифы". Критики единодушно приветствовали его появление, подчеркивая блестящее соответствие авторского мастерства и основной темы книги. Наиболее концептуальная оценка второго сборника рассказов Ауслендера принадлежала Н. С. Гумилеву: "Сергей Ауслендер - писатель-архитектор, ценящий в сочетании слов не красочные эффекты, не музыкальный ритм или лирическое волнение, а чистоту линий и гармоническое равновесие частностей, подчиненных одной идее. Его учителями были Растрелли, Гваренги и другие создатели дивных дворцов и храмов столь любимого им Петербурга. Больше чем кто-нибудь другой из русских писателей, Сергей Ауслендер - петербуржец. Он чувствует свой город и рождающимся, весь из свай и стропил, по воле Петра, и трогательно-наивным двадцатых годов, и современным, подтянутым и великолепным. Его герои тоже петербуржцы, все эти блестящие гвардейские офицеры, томные, застенчивые юноши и милые глупенькие девушки; и, конечно, только в Петербурге с ними могут случаться такие неожиданные и загадочные приключения. Даже в тех рассказах, где действие происходит в деревне, невольно хочешь видеть скорее пригороды Петербурга, Царское Село, Гатчину или Петергоф с их парками и озерами. В своем ощущении пленительной таинственности нашей столицы Сергей Ауслендер идет прямо от Пушкина, и в этом доказательство долговечности его произведений".
Параллельно с работой над второй книгой рассказов Ауслендер начал писать роман "Последний спутник", опубликованный отдельной книгой в 1913 году. Фабулу произведения составляет история любовных коллизий между выросшим в "дворянском гнезде" и переехавшим потом в Петербург художником Гаврииловым и двумя героинями - москвичкой, "женщиной в черном" Юлией Агатовой, возлюбленной главы московских символистов - поэта Полуяркова, и дочерью петербургского профессора, филолога-классика Татой Ивяковой.
В "Последнем спутнике" развитие сюжета представляет собой движение от реальности - к символу и, наконец, - к мифу. На первичном уровне роман нарочито ориентирован на узнаваемость реалий, скрытых за легким флером вымысла. Это касается персонажей, обстоятельств, событий и места действия произведения. Большинство героев имеют прототипы. Так, Гавриилов - это сам автор - С. Ауслендер, Полуярков - В. Брюсов, Агатова - Н. Петровская, Ивяков - Вяч. Иванов, Юнонов - М. Кузмин и т. д. В "Последнем спутнике" изображены известные в богемных кругах начала XX века романические отношения Н. Петровской с В. Брюсовым и С. Ауслендером, эротические похождения М. Кузмина, "ивановские среды" на "Башне", работа по созданию кабаре "Бродячая собака" и т. п. Произведение насыщено аллюзиями на обитателей и события художественной жизни обеих столиц.
По сути, весь роман Ауслендера представляет собой слегка закамуфлированную картину художественной жизни Москвы и Петербурга, данную в том освещении, в каком она предстала взору входившего в литературные круги Ауслендера. Но суть заключается в том, что чуть измененные "реальные" обстоятельства и ситуации, в которые попадают столь же "реальные" герои, - все это составляет поверхностный слой художественной ткани романа. Под ним лежит следующий пласт, основанный на архетипах. Последние имеют двойное происхождение: а) литературное; б) мифологическое.
Литературными архетипами коллизий произведения являются знаменитые оппозиции: князь Мышкин - Настасья Филипповна - Рогожин - Аглая ("Идиот" Достоевского) и Генрих - Рената - Рупрехт ("Огненный ангел" Брюсова). Последняя, как известно, имела реальную подоснову: Андрей Белый - Н. Петровская - В. Брюсов. В данном случае происходит подмена одного реального прототипа другим - Андрея Белого Сергеем Ауслендером. Сцены романа, где действуют Гавриилов, Агатова и Полуярков, чаще всего, вплоть до скрытых цитат, проецируются то на одно, то на другое произведение. Например, сравним с хрестоматийно известными ситуациями "Идиота" и "Огненного ангела" текст Ауслендера: "Гавриилов лежал неподвижно <…>. Странные и неподдающиеся лечению припадки <…> уже несколько раз случались с ним. <…> Юлия Михайловна <…> плакала, обнимала покорное тело, целовала руки его и повторяла: / Встань, встань. Мне страшно. Ты послан мне" (С. 35). Сама фамилия "Гавриилов", восходящая к являвшемуся Деве Марии архангелу Гавриилу, как бы отсылала читателя к образу брюсовского персонажа - "огненного ангела" Мадиэля, нисходившего к бесноватой Ренате.
Мифологические архетипы романа - это гностическая легенда о Симоне Маге и деве-блуднице Елене и собственно античные мифы, составлявшие сюжеты картин Гавриилова. С одной стороны, история Симона Мага и блудницы Елены накладывается на историю "мага" Брюсова и находившейся под его "чарами" Н. Петровской. С другой - это история московского "демона" и его жертвы, которой противопоставлен горний мир светлых начал - петербургский мир "Башни" профессора Ивякова. И, наконец, надо учитывать значимость этого апокрифического сказания в мифологии Санкт-Петербурга. Не случайно парадные Петровские ворота Петропавловской крепости (1717–1718, арх. Д. Трезини) украшены барельефом работы К. Оснера "Низвержение Симона-волхва апостолом Петром", в аллегорической форме прославляющим завершившуюся основанием Петербурга победу России над Швецией. По воле автора, в романе все время акцентируются связи художественных образов героев с их реальными, литературными и мифологическими прототипами. Таким образом, в "Последнем спутнике" одним из основных художественных приемов построения произведения стала сложная литературная "игра" автора со "своим" читателем.
Однако в романе С. Ауслендера "антропологический сюжет" не является структурообразующим. "Последний спутник" принадлежит, пользуясь определением В. И. Топорова, к жанру "московско-петербургских сравнительных текстов", в которых сравнение Петербург - Москва "составляет главную ось всей конструкции". По мнению исследователя, к этому же жанру относится, например, дилогия Андрея Белого "Петербург" и "Москва".
Идейно-художественная структура произведения Ауслендера определяется коллизией противостояния двух топосов: Петербурга и Москвы. Эта магистральная линия осложнена в романе присутствием двух дополнительных пространственных моделей - русской провинции и Италии. Ауслендер использовал топосы, классические для русской литературы (например, присутствующие в "Анне Карениной" Льва Толстого), но то, как он переосмыслил их, делает его роман новаторским произведением в контексте русской литературы начала XX века. В предыдущем столетии, с утратой присущей Пушкину синтетической модели "петербургского текста" постепенно стало доминировать осмысление Петербурга как негативной антимодели Москвы. Как отмечает В. Н. Топоров: "Речь идет о важнейшей пространственной характеристике, совмещающей в себе черты диахронии и синхронии и имеющей выходы в другие сферы (вплоть до этической). Москва, московское пространство (тело), противопоставляется Петербургу и его пространству, как нечто органичное, естественное, почти природное <…> - неорганичному, искусственному, сугубо "культурному", вызванному к жизни некоей насильственной волей <…>. Отсюда особая конкретность и заземленная реальность Москвы в отличие от отвлеченности, порочности, фантомности "вымышленного" Петербурга". Тенденция подобного осмысления топоса Петербурга доминировала и в начале XX века. Существовала устойчивая семантическая оппозиция: связанная с "почвой", родной землей, патриархальным миром Москва и чуждый России, космополитический Петербург.
Само название романа - "Последний спутник" подразумевает использование мифологемы "пути". С одной стороны, это обозначение фактических передвижений главного героя - молодого петербуржца. Каждая часть произведения происходит в определенном месте, куда прибывает Гавриилов и которое меняется в другой части романа. В соответствии с последовательностью частей это движение по "маршруту": Москва - усадьба - Петербург - Италия - Петербург. С другой стороны, "путь" = путешествие героя - это метафора его духовного взросления, в ходе которого совершается "обряд инициации". С одной стороны, это возводило произведение Ауслендера к жанровому прототипу - "роману воспитания", одним из видов которого был "роман-путешествие ("странствование")", а с другой - сближало с произведением, оказавшим непосредственное влияние на "Последний спутник", - повестью М. Кузмина "Крылья". И в то же время название романа ориентировано на осмысление "пути" москвички Юлии Агатовой, для которой Гавриилов оказался "последним спутником" на конечном этапе жизненной дороги. Ее пространственные передвижения выстраиваются в "маршрут": Москва - Петербург - Италия - Петербург - Москва.