- Это невозможно. Вы должны. Я много думал о вас сегодня после того, как увидел ваши картины. Вы погибнете, если не победите этого. Завтра же начните хлопотать о паспорте, а через две недели получите деньги и поезжайте, но не один, слышите, вы должны погибнуть или победить! Я много думал о вас.
Его слова становились бессвязными, он все крепче и крепче сжимал Мишину руку. Миша слушал учителя как в тяжелом бреду; на минуту Миша опомнился, взглянул на С.; тот был очень бледен и, видимо, сильно пьян, хотя ни улыбка, ни глаза не выдавали этого.
Начинали расходиться. Хозяин отозвал С. Миша был рад освободиться от него. Он подошел к группе товарищей, среди которой разглагольствовал Второв.
- Браво, Гавриилов, - устроили Мише овацию товарищи.
- Завтра весь город будет говорить о вас. Акеев умет написать.
Миша забыл, что надо улыбаться и благодарить за поздравления; он сел на диван рядом со Второвым, который ласково обнял его за плечи, и, закрыв глаза, прислонясь к спинке дивана, почти не слушал того, что говорили о его медальонах.
- Да вы заснули, друг мой, - тормошил Мишу Второв. - Пора покидать это заведение и перекочевывать в бар.
Миша от нескольких минут забытья как-то стал крепче и веселее. Не совсем твердыми шагами, как, впрочем, и все собутыльники, спустился он с лестницы.
Одевшись, они взялись за руки и, нарушая несколько тишину и порядок, прошли по Морской и Гороховой на Мойку, где близ Красного моста, небольшим садиком и скромным одноэтажным фасадом напоминая уютный барский особняк, сияет гостеприимный "Контан". В небольших, ярко освещенных комнатах, с бархатными диванами у маленьких столиков, с белыми шторами на окнах, с приветливо улыбающимися прислуживающими мальчиками, с компанией гусар в расстегнутых мундирах, было что-то старомодно-уютное.
Как детей, забавляло молодых художников влезть на высокий табурет у мраморной стойки, преувеличенно громко смеяться, болтая веселый вздор, тянуть через соломинку замороженное терри-коблер, перекидываться взглядами и восклицаниями с изысканно одетыми дамами в грандиозных шляпах. Monsieur Шарль покровительственно, с привычной любезностью, улыбался им и зорко следил за стаканами.
- Здравствуйте, - сказал кто-то за Мишиной спиной. Он оглянулся и не сразу узнал улыбающегося Юнонова.
- Вот вы где, виновник сегодняшнего торжества, - сказал Юнонов. - Мы только что открывали ваше кафе и любовались вашими медальонами. Очень сильно, но где вы нашли себе натуры? Ведь нельзя же все это выдумать. Вы мне дайте адреса натур, меня очень интересует, особенно женщина, вся в черном, с будто стеклянными глазами.
- Я не знаю, у меня нет адресов. Я работал так, без натуры, - смущенно отвечал Гавриилов.
- Ну, значит у вас богатая память и огромный опыт. Этого нельзя было бы предположить, глядя на вас. А может быть, все-таки дадите какие-нибудь указания, cher mêtre? - улыбаясь и с нескрываемым любопытством разглядывая Мишу пристальными блестящими глазами, говорил Юнонов.
- Может быть, вы позволите познакомить вас с моими друзьями и не откажетесь выпить с нами бокал шампанского за ваш отличный успех? - спросил Юнонов после нескольких минут молчания.
Не дожидаясь Мишиного ответа, он протянул руку, чтобы помочь Мише слезть с высокого табурета, и увел его в соседнюю комнату, где за угловым столиком у непочатой бутылки шампанского сидели румяный студент, которого сманивал он в "Альказар" на вечере у Ивяковых, и господин небольшого роста с черными усиками. Юнонов церемонно познакомил их с Гаврииловым и разлил шампанское по бокалам. Все торжественно чокнулись с Мишей.
- За наше просвещение и вразумление, - хихикнул господин с черными усиками.
- Вы, Эдуард Семенович, господина Гавриилова не обижайте, это мой друг, предупреждаю, - серьезно сказал Юнонов. Румяный студент улыбался, а господин сконфуженно бормотал:
- Много же у вас друзей.
Но скоро разговор принял характер мирный; говорили, главным образом, Юнонов и Эдуард Семенович; они знали чуть ли не всех присутствующих мужчин и дам; о каждом находили они рассказать какой-нибудь забавный и непристойный анекдот.
И веселая остроумная болтовня, переполненная скабрезными намеками, но лишенная всякой безвкусной грубости и цинизма, пьянила Мишу чуть ли не больше, чем шампанское, которое подливал ему Юнонов.
После шампанского пили кофе, и в узких рюмках переливался зеленый шартрез.
На столиках зажгли свечи, так как электричество уже погасло. Эдуард Семенович рассказывал, немного хвастаясь, о своих собственных приключениях.
- Эдинька, не врите, - лениво промолвил Юнонов и, наклонясь к Гавриилову, достаточно громко добавил: - Ведь он воображает себя красавцем, вторым Антиноем. При такой фигуре мечтает покорить всех и вся своей красотой.
- Нехорошо так явно выказывать свою ревность, влюбленный поэт, - засмеялся Эдуард Семенович. - А все-таки ваш Сашок - порядочная дрянь, сколько бы поэм вы не посвящали.
Юнонов медленно тянул из своей рюмки ликер, посмотрел задумчиво на свечку и совершенно неожиданно запустил рюмкой прямо в лицо Эдуарду Семеновичу.
Тот как-то пискнул и стал поспешно вытирать стекавшую с носа тяжелыми каплями жидкость.
Толстая негритянка за соседним столом восторженно крикнула "bravo" и захлопала в ладоши.
Гавриилов и студент сконфуженно поднялись с своих мест, не зная что делать.
Юнонов отошел к окну и, отогнув занавеску, прижался лицом к замерзшему стеклу, а когда Миша подошел к нему, он заметил, что тот плачет.
- Но, Боже мой, что же такого я сказал. Пошутить нельзя, - будто оправдываясь, лопотал Эдуард Семенович, окруженный посетителями и официантами.
Кто-то советовал составить протокол. Толстый полковник, никем не слушаемый, повторял:
- Требуйте сатисфакции. К барьеру, и больше ничего.
Пришел monsieur Шарль и вежливо, но настойчиво просил разойтись, ссылаясь на господина пристава, который уже справлялся.
Студент, взяв под руку Мишу и Юнонова, вытиравшего коричневым шелковым платком глаза, повел их к передней; там их нагнал Эдуард Семенович и, торопливо натягивая шубу, спрашивал, будто ничего не произошло.
- Ну, куда ж мы теперь отправимся?
- В "Петропавловск", - мрачно ответил Юнонов капризным тоном.
- Отлично, отлично; приятные воспоминания имею об этом благочестивом заведении, - подобострастно юлил Эдуард Семенович.
Узкими, темными, заваленными снегом переулками прошли к деревянному двухэтажному дому с глухими ставнями на окнах и фонарем над дверью.
Это был ночной трактир "Петропавловск".
- Привет тебе… - фальцетом запел Эдуард Семенович.
- Какой вы милый, Эдичка, хотя и шут гороховый, - сказал Юнонов, всю дорогу мрачно молчавший.
- Ну, вот и помирились, и славно! - ликовал Эдичка.
В общем зале трактира тускло горела полуспущенная висячая лампа. Рыжий, толстый хозяин за стойкой громко ежесекундно зевал, крестя рот; в темноте кто-то спал; на лавке за столиками сидело несколько извозчиков, компания подозрительного вида молодых людей, которые развязно смеялись все разом как по команде, и какой-то старик с накрашенной девицей в кудельках. Старик пил чай и медленно рассказывал:
- А перчатки-то у меня не простые, из тройной шерсти. Накось, посмотри сама.
Девица лениво щупала перчатку и усиленно пялила глаза, чтобы не уснуть.
Сверху доносилась музыка и топот ног.
- Что ж, пойдем наверх? - семеня ногами, спросил Эдуард Семенович.
- Нет, сначала выпьем чаю здесь. Надо отдохнуть, - ответил Юнонов.
Они молча пили из мутных стаканов жидкий чай.
- Режут, режут, батюшки! - донесся крик сверху. Там хлопали дверями, бегали и смеялись. По деревянной лестнице сбежали, ловя одна другую, две девицы в ситцевых платьях, в расстегнутых кофтах, с выбившимися волосами.
- Укушу, Машка, коли поймаю, - смеясь, кричала одна худенькая, с ярким неровным румянцем.
- Тише вы, девки, - закричал, наконец, на них хозяин.
Девицы перестали возиться, обнялись и стали ходить между столиков.
- Отойди, Машенька, кошечка моя, ишь как замаялась, - говорила худенькая, а та толстая, красивая еще свежей простой красотой, отвечала:
- Уж очень надоел мне этот чернявый.
- Он дотошный, - смеялась худенькая.
- Что у вас там? - спросил Эдуард Семенович.
- Василь Андреич, из рыбных рядов, в охоту играет, - в один голос отвечали девушки, останавливаясь у столика и перебивая друг друга, со смехом, но как о чем-то простом рассказывали, называя все своими именами, о непристойной выдумке Василь Андреевича.
- Охота вам, Эдинька, спрашивать, - поморщившись, промолвил Юнонов.
- Нет, это очень забавно и притом оригинально. Вот вам сюжет для медальона, - смеясь говорил Эдуард Семенович.
Девицы сконфуженно замолчали, но не отошли.
- А не подняться ли нам наверх? - спросил неугомонный Эдуард Семенович. - Вы обещали сыграть новый вальс и куплеты.
- Пойдемте, - согласился Юнонов, и они пошли по скрипучей ветхой лестнице.
Вероятно, Эдинька дал какой-нибудь знак девицам, потому что они пошли за ними.
- Если б вы знали, какие тут штуки устраиваются, есть чему научиться даже вам. Хе-хе! - шептал Эдинька на ухо Мише.
Половой в белой рубашке поклонился Юнонову как хорошо знакомому, отпер одну из дверей и зажег свечи в небольшом номере с пианино, широкой оттоманкой и цветами на окне.
В чайнике он принес какой-то напиток, который Эдинька разлил по стаканам.