- Вы мне тогда в вагоне совсем другим показались, так, мальчиком лет пятнадцати, а вдруг, оказывается, художник. Папе вы тоже очень понравились.
- Почему "тоже"? - спросил Миша и, спросив, сам сконфузился.
- Какой вы смешной! - протянула Тата и погладила Мишу по рукаву.
- Художники творят красоту своей мечты. Пойдемте за ними и из жизни нашей сотворим красоту, - донесся голос Александра Николаевича, покрытый громкими аплодисментами.
На верху лесенки показался Александр Николаевич. Он отирал пот со лба, улыбался растерянной и торжествующей улыбкой и, казалось, никого не видел.
- Папочка! - бросилась к нему Тата. - Как ты хорошо говорил сегодня.
- Александр Николаевич, выходите на вызовы, - кричал озабоченно распорядитель.
Миша отошел в сторону.
Пока пели, читали, танцевали, он медленно прохаживался по пустынному коридорчику, между уборными.
Когда начался антракт, Тата пробежала мимо него и кинула:
- Не хотите ли пойти в зал?
- С удовольствием, - ответил Миша, и они пошли, с трудом проталкиваясь среди наполнявшей проходы, поднявшейся с мест, гудевшей сотнями голосов толпы.
Кого-то высматривая, Тата таскала своего кавалера и в буфет, и в гостиные, и опять в зал.
- Фу ты, какая толкучка, невозможно никого найти! - с досадой сказала Тата, зорко оглядываясь по сторонам.
- А кого вы ищете? - сам не зная для чего, спросил Миша.
- Мало ли кого! Вот нескромный вопрос! - засмеялась Тата. - А вот эта дама, кажется, ищет вас. Как она смотрит.
Миша обернулся.
В двух шагах от них стояла Агатова. На ней было черное бархатное платье. Неподвижно смотрели на Мишу расширенные тоскливые глаза.
- Почему эта дама имеет такой траурный вид? - шепнула Тата, с любопытством оглядывая Юлию Михайловну, и потом добавила громко:
- До свиданья, m-eur Гавриилов. Я пойду. Надо папу домой везти. Завтра пятница. Может быть, зайдете к нам? Папа очень хотел бы вас видеть. - И она быстро пошла, оглядываясь несколько раз.
- Ты очень сердишься на меня? - будто с трудом вымолвила Юлия Михайловна, подойдя.
- Ну, полно, что ты. За что? Я жалею, что мне не пришло самому в голову предложить поехать тебе, - как-то растерянно бормотал Миша, чувствуя, что действительно эта неожиданная встреча очень расстроила его.
Они молча прошли несколько шагов.
- Кто это была с тобой? - тихо спросила Агатова.
- Дочь профессора Ивякова, - как-то поспешно ответил Миша.
- Она очень хорошенькая.
- Я ее мало знаю, - пробормотал Миша и досадливо почувствовал, что краснеет.
Когда звонок возвестил начало, Гавриилов почувствовал облегчение и, торопливо усадив Агатову на ее место, пошел отыскивать свое в задних рядах.
Слушая, как читали и пели нежные и страстные слова любви, Миша чувствовал, будто тяжелая льдина надвигалась на него.
- Что с вами, мой друг? - шепнул сидевший рядом Второв. - Вы очень бледны. Вам нехорошо?
- Нет, ничего, ничего! - ответил Миша.
- С кем это вы ходили в антракте? Дама в черном, интересное лицо? - через минуту спросил неугомонный Второв.
- Это Агатова, - хрипло выговорил Миша так громко, что соседи недовольно оглянулись на него.
- Вы скрытны, как опытный заговорщик, мой друг. Браво! Я предсказываю вам смерть на виселице, - смеялся беззвучно Второв над его ухом.
Концерт кончился.
Гавриилов медлил на своем месте, вызывая последнего исполнителя, которого он не слышал. Юлия Михайловна сама подошла к нему.
- Поедем, я очень устала! - сказала она.
На улице была мокрая оттепель.
Мокрый снег бил в лицо, сырой ветер пронизывал, мутно слезились в тумане фонари.
Тупая, бессмысленная тягость давила Мишу; они ехали молча.
- Как мне было тяжело без тебя. Я совсем не могла. Тебе это неприятно? - промолвила Агатова.
Гавриилов промолчал.
У гостиницы Юлия Михайловна задержала Мишину руку.
- Может быть, зайдешь, милый, на полчаса? Я заказала самовар, - робко произнесла она.
- Нет, нет, нет! - почти с ужасом воскликнул Миша и, с силой вырвав руку, быстро пошел по мокрому тротуару.
X
- К тебе какая-то дама изволила в восемь часов утра звонить по телефону и приглашать тебя на немедленное свидание по важному будто бы делу. Но я подумал, что это слишком ранний час для дамских дел, и не стал будить. Сейчас терпение ее истощилось, и она вторично требует тебя немедленно, живым или мертвым. Энергичная дама, а фамилия ее тебе, вероятно, известная, - Агатова. Внуши ей, пожалуйста, что от ее энергичных звонков, в столь неуместное время, страдаю я, перед ней ни в чем не повинный.
Так, с обычной своей насмешливостью, говорил Николай Михайлович Кучеров, стоя перед Мишиной кроватью в одиннадцатом часу утра следующего дня.
Миша не чувствовал ничего, казалось, все мысли, чувства, все как-то замерзло в нем; давила, почти до физической боли, огромная тяжесть, как глыба льда.
Машинально Миша оделся, перекинулся за чаем двумя-тремя словами о вчерашнем концерте с дядей и пошел в переднюю.
- Ты будешь сегодня вечером у Ивяковых? Ведь тебя звали, - спросил Николай Михайлович, выходя за ним.
- Не знаю, право, - неуверенно ответил Миша, почти не помня, кто такие Ивяковы и почему сегодня нужно к ним ехать.
- Сегодня у них будет интересно, кажется. И вообще это дом приятный и весьма полезный, - прощаясь с племянником, промолвил Кучеров и стал спускаться с лестницы, не дождавшись, пока Миша оденется.
- Не больны ли вы, барин, - ужасно какой бледный сегодня, - спросила заботливо Даша без той скрытой насмешливости, с которой все эти дни обращалась она к Мише. - Холодно очень сегодня. Вы бы посидели, Михаил Давыдыч, дома, отдохнули, - промолвила она с покровительственной фамильярностью.
- Нет, я пойду, - грустно сказал Миша и вышел на лестницу, а Даша глядела в щелку двери, как он медленно, будто, правда, тяжко больной, спускался, держась за перилы, испытывая внезапный припадок слабости.
На улице морозный воздух освежил Мишу, и он пошел быстрее, но холодная пустота и тяжесть без мыслей, без ощущений не рассеивались.
Юлия Михайловна порывисто поднялась от стола, за которым она что-то писала, сунула исписанный лист в ящик стола и пошла навстречу Мише, остановившемуся на пороге и оглядывающему мутными тоскливыми глазами и эту, такую знакомую, неуютную безличную комнату гостиницы, и эту женщину, такую близкую и такую чужую, мучительно не возбуждавшую в нем никаких чувств.
- Что с тобой? Отчего ты не входишь? Что с тобой случилось, ты как-то изменился за эту ночь. Миша, что с тобой? - встревоженно спрашивала Юлия Михайловна.
- Нет, ничего, - вяло ответил Миша, снял пальто, молча поздоровался и сел на низкий подоконник широкого окна, выходящего на Невский.
В томительном молчании прошло несколько минут. Юлия Михайловна прошлась по комнате, остановилась около Миши и спросила:
- У тебя какое-нибудь несчастье, тебе плохо? Бедный мой мальчик, что с тобой?..
- Я не знаю, - тоскливо ответил Гавриилов, не оборачиваясь от окна, на запотевшем стекле которого медленно чертил он какой-то узор.
Юлия Михайловна помолчала, еще раз прошлась по комнате и спросила опять, почти до шепота понижая голос:
- Тебе трудно со мной? Хочешь, я уеду, я уйду с твоего пути, если я приношу несчастье. Скажи, я сделаю все, чтобы тебе было хорошо.
- Я не знаю, - с усталым упрямством ответил Миша. Он глядел в окно на деловую суету Невского, на оживленных, куда-то спешащих господ в котелках, на дам, останавливающихся у витрин магазинов; проезжали кареты, проносились, вспыхивая синими огоньками на проволоке, трамваи; разноцветные афиши сулили соблазнительные зрелища; все говорило о быстрой, полной неугаданных возможностей жизни; а он ничего не желал, ничего не испытывал, кроме мертвой, холодной тоски; медленно водил пальцем по мутному стеклу и на все слова, все мольбы Агатовой, повторял: "Я не знаю. Я ничего не знаю".
Наконец он встал и, не глядя на Юлию Михайловну, сказал:
- Я плохо себя чувствую. Я пойду домой. Если до вечера это пройдет, я зайду.
- Вечером я уеду и больше никогда, никогда, - прошептала Агатова. Она смотрела на Мишу, будто желая запечатлеть в памяти его лицо, платье, все; но он, не взглянув на нее, не сказав больше ни слова, не простившись хотя бы поклоном, медленно вышел.
Юлия Михайловна позвонила официанту и велела ему взять билет на вечерний поезд и послать телеграмму: "Приеду завтра утром. Твоя теперь вечно" - написала она совершенно спокойно. Потом она запечатала письмо, не оконченное перед приходом Миши, подписала адрес: "Михаилу Давыдовичу Гавриилову" и, заперев дверь на ключ, легла на кровать.
Миша с трудом добрался до дома. Даша с сожалением глядела на него.
- Сейчас я завтрак вам приготовлю, Михаил Давыдович. В кабинете я камин затопила, погрелись бы там, - говорила она, будто распоряжаясь.
Миша покорно прошел в кабинет и сел в низкое мягкое кресло у камина.
Он просидел там, подперев рукою голову и без мыслей глядя на потрескивающие поленья, пока через час не пришла Даша, принесла на подносе завтрак, придвинула маленький столик к креслу, спустила на темневшие ранними сумерками окна шторы, зажгла электрическую лампочку под шелковым зеленым абажуром и сказала:
- Кушайте, Михаил Давыдович, а потом я вам какао принесу.