* * *
В марте дующие с Днепра ветры пахли половодьем, здесь же, в Москве, кружилась поземка, от сильных морозов трещали деревья.
С Лубянки, мимо боярских домов, Силуян Мужиловский ехал в Кремль на санях Посольского приказа. Дьяк Петр Строев, сидящий около него, рассказывал:
- В Москве людей, сам видишь, тысячи. Приезжают сюда со всех сторон. Кто по торговым делам, кто - с челобитными… Иноземных гостей по теремам размещаем, на улице их не оставишь…
Мужиловскому очень понравилась Москва, его душа захлебнулась от радости: вот бы вместе пойти против ляхов! Сколько здесь людской силы! Эти мысли чуть не вырвались у него из уст. Хорошо, сдержался: об этом не в кибитке беседовать - в Приказ едет, куда не каждого пустят. Ему же донесли, что архимандрит Киево-Печерского монастыря с глазу на глаз говорил с Никоном, и тот обещал содействие. Сейчас Мужиловский заботился об одном: как лучше передать помыслы гетмана царю.
Петр Строев внимательно смотрел на него, будто пытался угадать, о чем он думает.
В лицо дул прохладный ветер; с серого неба падал колючий снег. Перед посольской кибиткой ехали верхом два стрельца, расчищая им в толпе дорогу. Ротозеев угощали кнутами. Больше всего ударов попадало одетым в рванье. Оставив позади храм Василия Блаженного, сани легко проскользнули в Спасские ворота Кремля.
В палатах Посольского приказа от натопленных печек жар пышет - дышать нечем. Силуян Мужиловский снял шубу и овечью шапку, повесил на вешалку, стал приглаживать усы, скрипучие, будто пшеничные колосья, и стриженую гладкую голову. Навстречу шел, радостно потирая руки, Ларион Лопухин, думный дьяк. Посол гетмана хоть и не царский, и не королевский, но всё-таки посол.
Сели в кресла с высокими спинками. На расставленные вдоль стены лавки, обитые красным сукном, расселись подьячие.
Силуян начал прямо с дела. Напомнил: гетман Богдан Хмельницкий кланяется от всего Запорожского войска и надеется, что царь московский возьмет под свою руку Украину. Если этого не случится, то война усилится. И сколько погибнет тогда православных людей!
Понятно, русские и украинцы одному Богу молятся, по вере и крови братья. Это так. Но Поляновский договор с польским королем о мире куда денешь? Как откажешься от него? Весь мир потом скажет: "С Россией никаких договоров не заключайте!".
Мужиловский говорил не торопясь, прежде чем сказать то или другое слово, сто раз его взвешивал в голове: отвечая уклончиво, сидел тихо, иногда только усы поправит, улыбнется тихонечко.
- От унии, пан Лопухин, хоть вешайся. Римский иерарх наши православные молитвы на морском дне утопил бы. Киев - старинный славянский город, а теперь куда ни взглянешь - одни иезуитские костелы. Вскоре Христу и молиться перестанем.
Лопухин и подьячие слушали Мужиловского, сами о другом думали. Вчера в Москву приехал посол Польши Пражмовский. В течение двух часов рассказывал Борису Ивановичу Морозову о том, как казачьи смерды сжигают богатство своих хозяев, режут скот и воруют зерно. Того и гляди, говорит, эта вольная зараза в Москву нагрянет. Польский посол пока не был у царя, о его приезде не знал и Мужиловский. А Лопухин не спешил об этом сообщать.
- В прошлом году зерна мало собрали, - дальше откровенничал украинский посол. - Саранча все всходы поела, а где уродилось - многие поля под снегом остались. Некому было жито скосить - мужики со шляхами воевали. Гетман обращается к вашему царю с просьбой продать для запорожского войска зерно, соль и другую провизию и, если будет такое желание, не брать с нас пограничные пошлины.
И ещё наш гетман Богдан Хмельницкий вашего царя просит вот о чем: если выйдут помогать нашим воинам донские казаки, не останавливайте их. Не раз мы вместе ходили против турков, не раз побеждали и крымских ханов.
Мужиловский замолчал. Лопухин погладил бороду. Сейчас ему отвечать. Подьячие съежились на своих местах, ждали, что скажет их старший. Петр Строев что-то зашептал в ухо Лариону, тот кивнул. Петр протянул ему раскрытый лист бумаги. Лопухин холодным взглядом прошелся по нему и сказал:
- Посольский приказ всё, что просит у нашего царя ваш гетман, давно обдумал. По этому поводу Алексей Михайлович составил грамоту, где все вопросы от начала до конца рассмотрены. Украине мы будем продавать соль и зерно без пошлин. О донских казаках отдельной грамоты не ждите. У которого казака будет желание бороться за братьев одной веры - пусть идет к вам, никто его не держит. Над другими просьбами пока нужно думать…
Силуян Мужиловский по той же дороге поехал на Лубянку, в новый боярский дом, куда его устроили на жительство.
Ларион Лопухин заспешил в палаты царя. Не по красному крыльцу, а через темные сени. Перед дверью палаты дремал стрелец. Услышал шаги - выпрямился. Лопухин посмотрел искоса, хотел было крикнуть на него, но не успел - сзади послышались шаги. Повернул голову - боярин Григорий Пушкин догнал его. Полный, широкий, он закрыл собой узкие сени. Стукнул в дверь, вперед пропустил Лопухина, засмеялся:
- Войну или мир принес?
- Тебе все смешки да смешки, - грустно улыбнулся Ларион.
В мягких креслах в палате отдыхали боярин Василий Васильевич Бутурлин и окольничий Богдан Матвеевич Хитрово. Пушкин поклонился им, подсел рядом. Василий Васильевич вопрошающе посмотрел в сторону Лопухина.
- Две встречи провел, - сказал Ларион.
- И к чему пришел?
- Думаю, нужно выполнить просьбы гетмана, стрелецкие полки же…
- Ты, дьяк, только то видишь, что под твоим носом, - остановил его Хитрово. - Если возьмем Украину под свою защиту - такая война поднимется с Яном Казимиром - самим в Сибирь удирать придется. - Зло взмахнул рукой, будто уже и вправду его выгоняли в морозный край. - Время, время нужно нам тянуть, вот что тебе скажу!
- Война всё равно неизбежна, - возразил Лопухин. - До каких пор Смоленск и Белую Русь будем держать под вражьим каблуком? Казаки, вот посмотрите, сами пойдут помогать украинцам…
Здесь и Бутурлин не удержался, высказал свои мысли:
- Правильно говоришь, Ларион Петрович. Не зря посол Речи Посполитой в Москве. Ляхи почувствовали, чем пахнет. Порохом.
В палату неожиданно вошел царь. Сел на свой трон, руки положил на подлокотники, грустно задумался. Не смотрел даже, что перед ним стоят, кланяясь, бояре и ждут, когда он прикажет им сесть. Слова Никона вспомнил… Речь Посполитая, конечно, не уступит. Начнутся сражения, людская кровь рекой прольется. Патриарх мыслит и видит далеко вперед. Расширить российские земли, вновь возвратить упущенное - что в этом плохого?! Издевательство шляхтичей над православной церковью разве не преступление? А Украина разве частица Польши?
Взмахнул рукой, будто тяжелые мысли из головы хотел прогнать. Бояре это по-своему поняли: пора им сесть.
- Что нового у вас? - спросил Алексей Михайлович не столько бояр, сколько Хитрово.
Богдан Матвеевич сказал с жаром, что царские земли нужно увеличивать. И это великая несправедливость, что вдоль всего Днепра шляхтичи стоят, а над Киевом давно реют польские стяги. Хмельницкому, конечно, нужно помочь.
- Пусть вначале хлеба созреют, а уж после уборки и войска поднимем, - закончил свою речь окольничий.
"Надо же, будто мысли мои прочитали! - про себя удивился царь. - Ни одного слова им не сказал, а они как в душу заглянули. Даже Хитрово поумнел…"
Бутурлин, правда, высказал другие мысли: нечего ждать, когда между гетманом и королем большая драка. И осенью ничего не изменится.
- Сейчас каждый день дорог, - уверял всех боярин. - Летом нагрянуть на поляков с обеих сторон - от них одна пыль останется. Полки у Богдана сильные, пики у них острые. Мы тоже пальнем из пушек!
- А как Посольский приказ считает? - Алексей Михайлович посмотрел на Лопухина.
Тот сначала растерялся, потом собрался с мыслями и сказал:
- Наш Приказ думает так же, как боярин Василий Васильевич Бутурлин, Государь. Богдана Хмельницкого поддержать не мешкая, расторгнуть договор с Польшей и освободить город Смоленск. Об этом и Мужиловский, гетмановский посол, просит.
- Где он, почему ко мне его не ведете? - зло прищурились узкие веки царя.
Лопухин учтиво ответил. Царь сдержал гнев и сказал:
- Хорошо, надо подумать над всем этим. Святейшего спрошу. Как скажет, так и будет. А вы, бояре, тоже весь ум приложите к этому делу. - И встал, давая понять: пора расходиться.