* * *
Утром четыре монастырских колокола зазвонили на всю округу. Такой благовест бывает только на Рождество и Пасху. Монахи высыпали во двор и вскоре под командованием келаря двинулись на пристань, к берегу моря, встречать гостей. Впереди с иконой Николы Чудотворца шел сам Илья. На его носу-репе бородавка тряслась воробьенком, попавшим в лапы кошке. Илья всем сердцем чувствовал: Никон приехал не знакомые места навестить. Что же привело его сюда издалека, и какую весть он сообщит? Если уж раньше дружбы между ними не водилось, то теперь и вовсе на нее нечего рассчитывать. До Никона сейчас так же высоко, как до Бога.
- Бам-бум, бам-бум! - стонами звенел остров, будто и небо перепугалось. Солнце смотрело-смотрело вниз да на всякий случай и спряталось в облаках, плывущих будто стая гусей: видать, и его достал тревожный колокольный звон.
К острову подплыли суда, похожие на большие широкие корыта. Блестели на солнце весла. На корме стояли стрельцы в зелено-красных мундирах.
Струги причалили. На берег перекинули доски, и по ним стали сходить на землю стрельцы. С переднего судна сошел сам митрополит. Сначала он острым взглядом окинул сверкающие купола собора, затем толпу монахов и, важно показывая свое величие, шагнул к Илье. Игумен рядом с ним выглядел тщедушным стариком с одряхлевшими плечами. Облобызались по христианскому обычаю.
- С приездом… владыка, - сказал, заикаясь, Илья и поцеловал распятие, висевшее на груди Никона.
- Здравствуй, святой отец, здравствуй, дорогой друг! - по лицу Никона пробежала хитрая улыбка.
- До каких пор, видишь, ходим по земле. Бог светлой благодатью нас одарил, - игумен платочком вытер мокрые глаза.
А колокола всё звонили и звонили…
Никона с Ильей посадили в повозку. За ними с молебнами направились и остальные монахи. Новгородские стрельцы остались охранять суда. Служилые князя свели коней на берег и поспешили догонять повозку.
Море белой пеной сердито выплескивало свои волны на остров, словно и дальше желало следовать за гостями. Но не успело. Гости уже поднялись на пригорок.
* * *
Торжественную службу провели в Преображенском соборе. Илья был не в себе: во время молебна то и дело запинался. Видя его растерянное лицо, монахи сердцем чувствовали - произойдет что-то плохое.
После службы гостей повели в трапезную, прибранную и вычищенную к их приезду. Она была низкой, с четырьмя сводами. Кормили всех одновременно, великих и малых. На столах чего только не было!
Князь Хованский с полковником Отяевым допьяна напились, пили и московские стрельцы. Никону это не понравилось, и он строго сказал:
- Нашли где жадные желудки набить!
- За такую встречу можно, владыка, - вступился Илья за стрельцов.
Никон посмотрел на него и промолчал, подавив свой гнев. Под шум и застольную суету ему шепнули: в прилеске Илья прячет вооруженных землепашцев. Если гости покажут свой характер, они встанут на защиту.
Митрополит пока не тревожился. После застолья лег на мягкую постель - и тут же уснул.
* * *
Пробудился Никон по привычке рано. Но солнце уже висело над горизонтом. Через широкое окно кельи оно смотрело прямо ему в глаза. Митрополит надел рясу и заспешил помолиться к нетленным мощам Филиппа. Не успел дойти до собора, как дорогу ему преградил молодой монах, высоченный, худой как жердь, с удлиненным подбородком. Черные его волосы взлохмачены.
- Ты кто такой? - вздрогнул Никон. - Что делаешь здесь?
- Я сторож святых мощей, Мироном зовут, - грубым голосом ответил тот.
- Разрешишь помолиться в ногах у святого?
- Воля твоя, владыка.
Монах открыл собор. Внутри было прохладно, как в погребе, горела одна свеча.
- Почему так холодно здесь? Поморозите молящихся.
- В подполе нарочно лед держим, он и летом не тает. - Мирон зажег вторую свечу, долго ковырялся, сопел, раздувал ноздри. Неожиданно спросил:
- Святые мощи приехали отнимать?
Никона бросило в жар. На какое-то мгновение он опешил, но быстро взял себя в руки и грозно зыкнул:
- Ты о чем бубнишь, привидение? Подумал, кто перед тобой стоит?!.
- Пока глаза мои не ослепли, - ответил так же дерзко монах, но смелость его, видимо, на этом и кончилась, и он рухнул перед Никоном на колени. - Прости меня, владыка, я уже утром понял, зачем ты приехал. От нечего делать не пришлют столько стрельцов…
- Понял - и молчи, ежели жизнь дорога! У моих стрельцов кулаки с дубину, челюсти тебе вывернут наружу.
- Я о другом, владыка, - не отступал Мирон. - Очень большое у меня желание с вами поехать. Ведь и там, куда поедете, мощи нужно охранять.
Никон обошел стоящего на коленях, как бы оценивая его. Смелость монаха ему понравилась.
- Ну что ж, будь по-твоему. Мне верные слуги нужны, а ты, смотрю, заботливый.
- Послужу тебе, владыка, раз Господу так угодно.
- Хорошо. А сейчас не скажешь, где Арсения Грека держат?
- В подземелье, где же ещё! Он злой дух, а не человек.
- Почему так думаешь?
- Больно уж много знает. А человеку это не под силу.
- Отведешь меня к нему? Скрытно, чтобы никто не видел.
- Это дело несложное, только ключи бы взять у Дионисия.
- А это кто?
- Мой друг. В детстве по одной улице бегали.
- Хорошо, жду. А сейчас оставь меня одного, во время молитв не люблю стоящих за спиной.
- Воля твоя, владыка! - поклонился Мирон и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Никон, оставшись один, опустился на колени и прижал широкий лоб к каменному полу собора.
* * *
Матвей Стрешнев со своими стрельцами охранял суда на берегу моря. Отряду из пятидесяти человек требовалось пропитание. Правда, запасы кое-какие были. Но перед уходом в монастырь Никон сказал: "Назад путь не короче, провизии много нужно будет. Так что запасы не трогать. Сами добывайте пищу. В этих местах даже дитя с голоду не умрет".
Действительно, рыбу хоть обеими руками лови - косяки ходили вокруг судна, а у берега, в затонах, плавали дикие гуси. Гусиное мясо, конечно, вкусное, но стрельцам было запрещено стрелять. "Ружья поднимете, - предупредил митрополит, - всех нас продадите…" Смешно! Словно здешние жители без глаз: столько стрельцов на Соловки приехали не рыбу ловить…
Размышляя об этом, Матвей Иванович крикнул помощнику:
- Ты, Родион, за меня оставайся. Пойду посмотрю чащи лесные, возможно, и дичь добуду.
Потом Стрешнев нашел Тикшая, позвал его с собой.
Вскоре оба затерялись в густом лесу. Вокруг плотным кольцом обступают кедры и ели. Толстые, двумя руками не обхватишь. Солнце едва пробивается сквозь могучие кроны. Но наступающее лето и здесь чувствовалось. В редкой траве желтели звездочки гусиной лапчатки, звенели на все лады невидимые птицы.
Путники негромко переговаривались, с любопытством разглядывая лес вокруг.
- Матвей Иванович, гляди - белка!
- Где?
- Да вон, вон, по стволу наверх поскакала. Вот глупая, не боится нас…
Встали, любуясь проворным зверьком. Замерли, чтоб не спугнуть. Вдруг обернулись на звук шагов. Перед ними будто из-под земли встал мужичок. За поясом его выцветшей рубахи сверкал топор. Матвей Иванович поднял пищаль, крикнул:
- Эй, ты чей будешь?
Белка от резкого крика скакнула вверх и исчезла в густых ветвях. Но люди за ней больше не наблюдали, они рассматривали друг друга.
Мужичок с топором хоть и был нечесаным и нестриженым, как лесной разбойник, но своим испуганным видом и добродушным взором напоминал крестьянина, приехавшего в лес за дровами.
По одежде и ружью лесной человек догадался, что перед ним стрелец, да и выговором нездешний. Только что же он в гуще леса делает? Соловки стрельцы охраняют, да у здешних совсем другая одежда. Эти двое, наверное, царю служат, слышал, с Новгорода приехали, с митрополитом.
- Ну, что молчишь, словно ступу проглотил, - рассердился не на шутку Стрешнев. - Говори, кто ты таков?
- Я здешний житель, здесь недалеко моя деревня.
- А провизией ваша деревня не богата? Надоело рыбный суп трескать, - уже дружески заговорил Матвей Иванович.
- Мяса я вам продам, хлеба, только бы деньги у вас были, - всё ещё недоверчиво косился на чужаков мужик. - Согласны заплатить, идемте со мной.
Долго шагали по вековому лесу. И наконец вышли на широкую поляну. Перед ними стояло небольшое селение. Дома, срубленные из огромных бревен, словно выросли из-под земли. Перед ними тянулись огороды, сзади - дворы и бани.
Мужик остановился у крайней избы, приоткрыл заткнутое тряпкой отверстие-окно, крикнул:
- Машутка, выйди-ка!
На пороге показалась девушка. Косы до пояса, глаза синее неба, губы ярче зари.
- Ты бы, дочка, баню натопила. Гостей попарим.
И когда девушка убежала, пригласил в дом. Вытащил из-за иконы медные деньги, протянул сопящему за столом пареньку. Тот без слов понял, куда его посылает отец.
Вскоре он вернулся с бутылкой. Хозяин разлил вино в чашки, на стол положил разрезанную на три части луковицу и сказал:
- С приездом вас! - Одним глотком выпил налитое и добавил: - Меня Иваном зовут…
Тикшай не пробовал раньше хмельного, сейчас, когда выпил свою долю, по телу его разлился огонь. Стрешнев выпил не спеша, крякнул, вытер рукавом усы и бороду и встал.
- Благодарствуем, хозяин, за угощение. Но надобно о деле поговорить. Нам возвращаться пора, стрельцы ждут.
Хозяин вывел гостей во двор, зашел в хлев и выволок за задние ноги визжащего поросенка.
- Вот ваше мясо.