Только хотел достать радиотелефон, как тот сам подал голос. Немного выждав, Филин ответил; выслушав собеседника, молча отключился.
— Очень дорого стало. Однако Эдик у нас. Поехали, поговорим…
«Газель» шла в полном соответствии с 58-м маршрутом, вот только остановки проскакивала, не обращая внимания на толпившихся там пассажиров. Локтионов смотрел в окно и думал, что вряд ли кто-нибудь из них запомнит номер; разве что водитель, удивленный появлением неожиданного конкурента, да что с этого толку? «Уазик» держался впереди, иногда сторонился, пропускал микроавтобус, отставал на пару сотен метров и — быстро догонял. В руках одного из парней Локтионов заметил включенную радиостанцию. Оружием, как и прежде, никто не сверкал.
На перекрестке навстречу «Газели» шагнул гаишник. Молодой сержант, с белой портупеей и значком, но без жезла, жестом приказал остановиться. Водитель автобуса напрягся лишь на секунду, тут же справился с собой, остановился и терпеливо ждал, поглядывая в зеркало, пока гаишник подойдет. «Уазик» проскочил мимо, рация в руках «пассажира» оповестила:
— Спокойно, ждем.
«Вот он, шанс», — подумал Локтионов и тут же понял, что ничего не получится. Гаишник с набитым продуктами пакетом в руках был явно безоружен, одинок и к подвигам не готов. Сменился с дежурства и ловит попутку. Даже если начать шуметь, быстро врубится в ситуацию и изобразит, что ничего не понял. А если и встрянет, что толку? Испугаются формы? Вряд ли…
Гаишник открыл дверь, посмотрел в салон, потом на водителя:
— Эк я удачно! До цирка подбросишь?
— Какие вопросы!
Сержант устроился на сиденье, громыхнул бутылками в пакете, сбил на затылок фуражку и всю дорогу без перерыва болтал, рассчитывая, наверное, анекдотами и заплесневелыми байками расплатиться за проезд. Водитель слушал, иногда поддакивал, а Локтионов смотрел на их шеи и затылки и ненавидел обоих.
У цирка сержант, как и обещал, вышел, на прощание звонко хлопнув по ладони водителя. Автобус покатился дальше, миновал несколько улиц и остановился возле одноэтажного кирпичного здания с решетками на окнах, длинного и мрачного.
— Мы приехали, директор, — сказал шофер, останавливая «Газель» у входа и выключая мотор. — Мешочек не забудь. Не нам же за тобой тащить?
Локтионов неожиданно проявил твердость.
— Вам надо — вы и несите, — сказал он, не прикасаясь к поклаже и спрыгивая на землю.
— Чудак человек, — вполне добродушно пробормотал водитель, а один из парней крепко взял Локтионова под руку.
В доме их ждали. Не успели подойти к дверям, как они распахнулись, и кто-то, в темноте едва различимый, поторопил:
— Шевелитесь, кони педальные!
Через все здание проходил коридор, по обе стороны которого тускло блестели запертые металлические двери, а в конце располагался спуск в подвал, прикрытый калиткой из железных прутьев.
— Нам вниз, — подсказал провожатый, и Локтионов послушно сделал сто двадцать шагов, дождался, пока отопрут навесной замок, и молча сошел по ступеням.
Сознание у него как будто отключилось.
— А ты ничего, держишься, — сказали ему в спину. — Помню, третьего дня сюда одного фирмача привезли, так он еще по дороге обделался.
И реплики, и декорации отдавали дешевым спектаклем. Героическая драма на сцене Дома культуры работников быта.
— Чего встал?
Локтионова подтолкнули в спину, и он оказался в ярко освещенной комнате с голыми цементными стенами, выщербленным полом, который рассекал сточный желоб, и жутковатого вида острым крюком, закрепленным под самым потолком. В одном углу стоял прикрученный к полу металлический стул с подлокотниками, в другом, на куче грязного тряпья, буднично лежал свернутый поливальный шланг.
— Садись, дорогой.