Актер не сомневался, что, приехав к Жанне, Локтионов вспомнит этот разговор и кинется проверять тайник, где и найдет идентичный конверт, что должно его успокоить. Распечатывать его директор не решится, у него времени на все про все будет минут десять, пока Жанна принимает душ, — не станешь же при ней рыться в старом белье, отворачиваться и говорить: «Дорогая, у лысых свои секреты…» Тем более что квартира на сигнализации, дверь — неприступная, как бы Актер мог пробраться и совершить кражу?
Интересно, сколько осталось жить «пораженному кариесом» Локтионову? Дня два-три, наверное. Сразу после того, как удастся добраться до посредника Паши и отобрать кассету, данную ему на сохранение Варламовым, час Локтионова пробьет. Ни того ни другого в живых оставлять нельзя, но эти два раза — последние. Все, хватит. Начинается новая жизнь… Жизнь, в которой он никому ничего не должен. Разве что Карине и Виктору. Да, перед ними он в долгу. Ну да это — приятное.
Актер закрыл глаза и понял, что устал.
Во сне он чувствовал, как обжигает пятки раскаленный песок, слышал запах моря и шум прибоя, шел по берегу и, щурясь от солнца, смотрел на пригорок, где среди сочной зелени эвкалиптов и пальм проступала черепичная крыша его домика.
«Папа!» — сын бежал ему навстречу, бежал по самой кромке воды, высоко поднимая колени.
Актер улыбался, и лицо у него было доброе-доброе…
17. Подготовка к финалу
— Ты чо гонишь?
За несколько секунд до этого Волгин спросил у Катышева, зачем тот украл деньги убитой, и напомнил, что это плохая примета. Катышев отреагировал с опозданием, которое подтвердило догадку опера. Дальнейшие вопросы не требовались, можно было уходить, предварительно сведя все к шутке, — или ничего ни к чему не сводить, просто уйти, хлопнув дверью, но Волгин остался.
— Я не гоню, Василич. Сколько там было? Тонны две? Больше? Немного добавил, и машину новую взял. Ты ведь давно о «десятке» мечтал. И чего в ней хорошего? Hoc — от «СААБа», задница — от носорога… Тем более, таким способом купленая; смотри, долго не проездит.
— Ты, дружище, не опупел часом?
— Ты еще скажи, что я под тебя копаю, «подсидеть» пытаюсь.
Катышев набычился, долго молчал, потом выругался. Кто-то из сотрудников, пришедший подписать документы, заглянул в кабинет, но Катышев, не поворачивая головы, рявкнул:
— Занято! — И дверь с треском закрылась. Волгина молчание не тяготило.
— Нет, ты объяснись.
— Чего объяснять? И так все понятно! У Инны ты раньше бывал. Наверняка знал, где у нее сбережения хранятся. Во-первых, не стала бы она далеко прятать, не тот у нее характер, во-вторых, чисто профессиональная привычка… Когда труп нашли, у тебя все возможности были бабки замылить. Некому больше, Василич. Убийца их не брал.
— Да что ты говоришь!
— Что думаю, то и говорю. Либо ее все-таки очумевший Казарин придавил — во что я ни грамма не верю, — либо там киллер работал, специалист высочайшего класса. Ни в том ни в другом случае деньги пропасть не могли. Казарин бы о них просто не подумал, не до того ему было бы, а профессионал на такую мелочевку не позарился бы, наоборот, оставил бы лежать, чтобы на спонтанное убийство больше походило.
— Профессионал не позарился, а у твоего начальника, значит, к рукам прилипло!
— Не передергивай, Василич. Не надо. Я ж тебя не обвиняю.
— Что, долю попросишь?
— Не попрошу. Пока ты машину новую не купил, я тебя… про тебя много нехорошего думал.
— А теперь, значит, мнение, конкретно, переменил?
— Да нет, просто отпали дурацкие мысли, что это ты ее грохнул. Каюсь, был грешен, подозревал тебя… слегка. Ты же факт знакомства с ней скрывал, палки в колеса ставил. Очень тебя устраивало, если бы дело удалось на Казарина навесить. Или — чтобы оно навсегда «глухарем» повисло.