Хочется к морю…
Слежки за Локтионовым не было — при своих навыках Актер засек бы самую квалифицированную «наружку» за тот час, что крутился по городу на «хвосте» у Эдуарда Анатольевича. Когда до назначенного времени осталось пять минут, Актер прибавил скорость, изменил маршрут и окольными путями добрался до того же дома, перед фасадом которого запарковался Локтионов, только свою машину оставил во дворе. Пришлось поторопиться, чтобы успеть зайти в квартиру с черного хода до того, как Локтионов позвонит в парадную дверь. Дождавшись, пока звонок повторится, Актер пошел открывать, при этом вид у него был такой, словно он приехал часа два назад и успел подремать на диване. Никакой роли эта деталь сыграть, в общем-то, не могла, но Актер привык всех запутывать. Путал и сейчас.
— Добрый вечер. — Он распахнул дверь и зевнул, прикрыв рот ладонью. — Пардон.
Локтионов просочился в квартиру.
Жилье было снято через третьи руки на два месяца, но предполагалось, что понадобится оно только для сегодняшней встречи.
Локтионов очень боялся.
Они прошли в комнату и уселись за низенький столик, на котором не было ничего, кроме чистой пепельницы и запечатанного пакета с соком. Кресло под Локтионовым скрипнуло, он вздрогнул и сильнее сжал коленями портфель.
— Это моветон — таскать бабки в рюкзаке, — заметил Актер. — Всю сумму набрал?
— Целиком.
— Так доставай, чего тянуть? С деньгами нужно расставаться легко, тогда они, может быть, вернутся. Это ведь не жизнь, которая дается один раз.
Локтионов, открывая замок, сломал ноготь. Никогда, ни в одном самом кошмарном своем сне, он не представлял, что будет сидеть за одним столом с убийцей.
Нет, не так: с человеком, про которого доподлинно знает, что он — убийца. Не слухи, не предположения — знание. Страшно.
Из портфеля появился полиэтиленовый пакет, набитый пачками долларов. Пять пачек, в банкнотах по сто и пятьдесят, перетянутые разноцветными резинками.
— Можно не пересчитывать?
Локтионов выпятил подбородок, показывая неуместность вопроса. С подбородка на стол упала капля пота. Эдуард Анатольевич промокнул лысину.
— А вдруг тебя самого напарили? — Актер развернул полиэтилен. — Не представляешь, как непривычно обращаться к тебе на «ты». Прямо-таки язык не поворачивается. Сколько лет мы знакомы? И каждый из нас так ошибался в другом! Тебе простительно, но для меня — грех так лохануться. Все равно, что в «наперстки» на улице проиграть… Так, с деньгами порядок. Ты мне ничего больше не должен? Не напрягайся, шучу! Позволь один вопрос: чем же тебе так Инка насолила? Дикая ревность — или денежки тоже?
— Деньги тут ни при чем! — В голосе Локтионова жестью громыхнуло негодование.
— Отелло ты наш… Только Отелло, по-моему, своими руками…
— Это была идея Варламова.
— А ты, видимо, не хотел? Не хотел, но стеснялся отказать приятелю? Ему, что ли, это было надо?
Локтионов посопел, погладил лысину платком.
Ответил неожиданно твердо:
— Всему есть предел. И моему терпению — тоже. Так дальше не могло продолжаться. Сколько раз я пытался с ней поговорить! Все без толку, она меня даже не слушала!
— Ты знал, но хотелось убедиться воочию. Такое здоровое мазохистское желание. Если застукать ее с любовником — так полагается ему как минимум морду набить, а страшно, ты ж привык все делать чужими руками. И ты попросил Варламова сделать запись. Так? Смотрел и упивался своим унижением. Страдал. Ты нормальный человек, Локтионов? Сколько трупов ты нагородил, и чего ради?
— Я не убивал! — Локтионов выставил ладони, закрываясь от обвинения; пальцы, естественно, дрожали.
— Да что ты говоришь! Как тебе, наверное, известно, убивает не пистолет, а человек, который жмет на спусковой крючок. Я, — пистолет. А нажал ты… Один раз нажал, а уложил целый штабель.